Летние обманы

Вам знакомо побережье к северу от Сан-Франциско? Местами оно скалистое и суровое, местами песчаное и ласковое; Тихий океан грозен и беспощаден, как никакое другое море; нависшие над водой горные склоны по утрам затянуты туманом, а под лучами полуденного и вечернего солнца их засохший бурый травянистый покров отливает золотом: этот мир словно каждый день заново рождается во всей его красе. Мой дом стоял у подножия склона, достаточно далеко от проезжей дороги, чтобы не слышать машин, и достаточно близко к морю, чтобы его шум сопровождал меня с утра и до вечера не громким и грозным ворчанием, а тихим и мирным шепотом. А небо! Ах, какие закаты! Особенно нравились мне алые и розовые — живописные полотна с роскошной палитрой красок. Но и приглушенные краски трогали мое сердце — когда бледное солнце погружается в туманную дымку и без следа скрывается в море. — Он тихонько хохотнул — немного иронически, немного смущенно. — Я увлекся восторгами? Да, действительно. Я мог бы еще долго продолжать восторгаться: терпким соленым воздухом, и грозами, и радугой над морем, и вином. А Дебби! Как она была хороша и белокура и не шла по жизни, а танцевала. Она была словно вернувшаяся с того света Ава, но если вернувшиеся с того света покойники стремятся причинить зло другим, то Дебби желала мне только добра. Она жила в получасе от меня, у нее был дом на горе, конь и собака, и она рисовала иллюстрации к детским книжкам. Она была добра — не потому ли, что воспринимала каждый миг настоящего как ребенок? Она жила моментом, и без нее я бы не насладился последним годом на воле так, как это случилось благодаря ей.
— Последний год на воле?
Он кивнул в сторону человека в светлом костюме:
— Спустя год он снова стоял у въезда на мой участок. Я мог бы его убить. О да, я обзавелся оружием и выучился стрелять. Из снайперского ружья я попадал в цель с большого расстояния. Но тогда вместо него пришел бы другой. Я подумал, что атташе, может быть, успокоится, если в Германии я предстану перед судом, и удовольствуется приговором, каким бы тот ни был. Может быть, тогда он оставит меня в покое.
— Вы решили сдаться властям?
— Поэтому я и лечу в Германию. Если получится, мне хотелось бы, чтобы мой арест произошел не прямо на паспортном контроле. Сначала я хотел бы повидаться с матерью и с моим защитником. Если ты сам с адвокатом являешься к судье, это производит более выгодное впечатление, чем если тебя приводит полиция как арестованного. Не знаю, как бы… — При этих словах он взглянул на меня с тихой, мягкой улыбкой. — Не согласились бы вы одолжить мне свой паспорт? Мы с вами довольно похожи. Вы скажете, что у вас украли бумажник, — это доставит вам некоторые неприятности, но ничего страшного не случится. Самая большая неприятность от украденного бумажника — это хлопоты по восстановлению документов, но с этим вам не придется возиться. Через несколько дней вы найдете свой бумажник в почтовом ящике.
Я только молча на него посмотрел.
— Для вас это слишком неожиданно? Прошу прощения. Как вы насчет того, чтобы нам обоим немного вздремнуть? — Он огляделся. — Там у окна есть свободное кресло, а возле гардероба — еще одно. Вы же не против, если вам я уступлю то, что у окна, а сам устроюсь там? — Он поднялся. — Доброй ночи! Спасибо вам за то, что меня слушали.
Он взял оставленный возле бара чемодан, забрал в гардеробе пальто и шляпу, положил ноги на чемодан, накрылся пальто, а лицо закрыл шляпой.
  
11
 
Я подошел к окну. За окном было светло, как днем. Солнце выкатилось из-за горизонта красным шаром и сейчас желтым кружком висело на небе. Я давно мечтал побывать в Петербурге летом во время белых ночей. И вот пожалуйста тебе — белая ночь. Но вместо воды, мостов, гуляющего народа и влюбленных парочек передо мной расстилалось поле с пустыми посадочными полосами, рулежными дорожками, посадочными рукавами и бетонными постройками. Ни самолета, ни машины, ни одной живой души.
В зале ожидания все успокоилось. Никто не смотрел телевизор, не пил за барной стойкой, никто не разговаривал. Некоторые раскрыли ноутбуки, некоторые читали книжки. Многие устраивались поспать, иногда прямо на полу. Я подошел к окошечку у входа и спросил, когда ждать продолжения полета. Девушка сказала, что, как она слышала, из Франкфурта за нами отправляют самолет. Он прибудет не раньше восьми, так что ждать посадки осталось не менее четырех часов.
Я вернулся на место, отодвинул кресло подальше от света к стене, где было темно, и сел. Тут человек в светлом костюме уже не мог меня разглядеть. Все это время, когда бы я ни взглянул в его сторону, он следил за мной, не спуская глаз.
По-видимому, мне пора представиться. Зовут меня Якоб Зальтин, по образованию я физик, защитил диссертацию по теории транспортных потоков и руковожу кафедрой транспортоведения в Дармштадтском университете. Сколько поездов требует столько-то рельсовых путей, сколько автомобилей — столько-то полос? Как возникают пробки и как их можно избежать? Где нужно ставить светофоры и где их ставить нельзя? Как оптимально настроить их переключение? Это увлекательнейшая наука. Но, как и всякая наука, она суха и рациональна, и сам я тоже рационалист-сухарь.
Я больше не читаю художественной литературы. Да и когда бы я нашел для нее время? Но когда-то давно я читал историю, в которой один путешественник рассказывает другому путешественнику, что он убил свою жену. У нее был любовник. Он и его тоже убил? Во всяком случае, он совершил это из ревности и отчаяния, под влиянием музыки и алкоголя. Насчет алкоголя не уверен, а вот насчет музыки — это точно. Насколько я помню, один путешественник только слушал, что ему рассказывал другой. Тот его ни о чем не просил.
Мой сосед опробовал на мне свою историю. Вскоре ему предстояло изложить ее перед полицией, прокурором и судьей, так что он хотел проверить, как она будет восприниматься слушателями. Каким он сам выглядит в этой истории? Что ему лучше опустить, а что приукрасить? Почему он выбрал в слушатели именно меня — потому ли, что мы с ним действительно несколько схожи фигурой, лицом и возрастом? Задумал ли он с самого начала попросить у меня взаймы паспорт? И так разжалобить своей историей, что я не смогу ему отказать?
Да нет же! Все билеты на рейс были распроданы, он не мог выбрать сам ни место, куда ему сесть, ни меня в качестве слушателя. Почему я так подозрительно к нему отношусь? Русская мафия, по его словам, не его стихия. Дипломатические приемы в Берлине, пикники в кувейтской пустыне, дорогие дома на побережье Африки и Америки и спекуляция женщинами, верблюдами и миллионами — не моя. Он уже и сам не помнил, сколько раз летал вокруг света, мне же ни разу не довелось облететь земной шар, и я не очутился бы в первом классе, если бы все места бизнес-класса не оказались распроданными и я не получил бы дорогой билет со скидкой. В мире, о котором мне рассказывал мой сосед, я совершенно не разбираюсь, на него мое чутье не настроено. Может быть, оно отказало мне и в отношении моего соседа? Так убил ли он свою подругу?
Для нас, специалистов по транспортным сообщениям, авария — один из параметров. Я не циник, но и не сентиментальный человек. Я знаю, что аварии возможны и у вида homo sapiens. Есть люди, в которых не заложено ничего, кроме алчного желания быстрых денег и легкой жизни. Я встречал таких среди студентов и коллег, в экономике и политике. Нет, мой сосед к ним не принадлежал. Он искал не легкой, а красивой жизни. Он не был жаден до денег, он с ними играл.
Или между тем и другим нет никакой разницы? Самое сложное в жизни — это понять, когда нельзя отступать от своих принципов, а когда можно поступиться и отойти от них. В своей области я это знаю. А вот в других?
Затем я уснул. Спал я неглубоко; я слышал, когда где-нибудь падал чемодан, звонил мобильник и когда кто-нибудь возвышал голос. В половине восьмого громкоговоритель объявил, что через час прибывает самолет, который доставит нас во Франкфурт. В буфете можно получить завтрак.