Правосудие Зельба

Я нашел копию юбилейной статьи в папке «Reference Chart Web». Она стояла среди компьютерных распечаток. «R», «С» и «W»   [73] бросились мне в глаза, когда я скользнул прощальным, разочарованным взглядом по полке. В папке было множество газетных и журнальных статей, несколько писем, брошюр и компьютерных распечаток. Все это, насколько я мог видеть, в той или иной мере было связано с РХЗ.
— Я ведь могу взять эту папку с собой?
Фрау Бухендорфф кивнула. Мы покинули квартиру.
Обратно мы ехали по автостраде, и верх был поднят. Я держал папку на коленях, чувствуя себя при этом гимназистом.
— Вы ведь были прокурором, господин Зельб. Почему же вы бросили эту работу? — спросила вдруг фрау Бухендорфф.
Я достал из пачки сигарету и прикурил. Когда пауза затянулась, я сказал:
— Сейчас, фрау Бухендорфф. Сейчас я отвечу на ваш вопрос, одну минутку.
Мы тем временем обогнали огромную фуру с желтым брезентом и красной надписью «Вольфарт». Громкое название для транспортно-экспедиционной фирмы.   [74] Мимо нас с ревом промчался мотоцикл.
— После войны я стал неугоден новым властям. Я был убежденным национал-социалистом, активным членом партии и жестким прокурором, который не раз требовал и добивался смертной казни для подсудимых. Было в моей практике и несколько громких процессов. Я верил в справедливость существующих порядков и считал себя бойцом юридического фронта. На другом фронте я не мог воевать после ранения сразу же вначале войны…
Ну вот, самое трудное было позади. Почему я не рассказал ей приукрашенную версию?
— После сорок пятого года я сначала какое-то время жил в деревне у родителей жены, потом занимался торговлей углем, а потом потихоньку занялся частными расследованиями. Карьера прокурора для меня навсегда закончилась. Я воспринимал себя исключительно как нацистского прокурора, которым когда-то был и которым больше ни при каких обстоятельствах быть не мог. Моя вера умерла. Вам, наверное, трудно себе представить, как вообще можно было верить в национал-социализм? Но вы выросли с теми истинами, которые мы после сорок пятого года постигали шаг за шагом. С мой женой дело обстояло еще хуже: она была белокурой красавицей-нацисткой и оставалась ею, пока не раздобрела и не превратилась в достойный продукт германского экономического чуда. — О своем браке мне больше не хотелось ничего говорить. — Во время денежной реформы коллег с нацистским прошлым опять стали брать на работу. Я бы, наверное, тоже тогда смог вернуться в юриспруденцию. Но я видел, во что превращала этих коллег забота о восстановлении в должности и само восстановление в должности. Вместо чувства вины они испытывали лишь обиду безвинно пострадавших и воспринимали восстановление в должности как своего рода компенсацию за несправедливое увольнение. Мне это было противно.
— Это больше похоже на эстетику, чем на мораль.
— Для меня разница между тем и другим все менее заметна.
— То есть вы не можете представить себе прекрасное, которое безнравственно?
— Я понимаю, что вы имеете в виду — Рифеншталь,   [75] «Триумф воли» и тому подобное. Но с тех пор как я состарился, мне уже не кажутся прекрасными ни хореография масс, ни монументальная архитектура Шпеера,   [76] ни вспышка атомного взрыва яркостью в тысячу солнц.
Мы стояли перед дверью ее дома. Было около семи вечера. Мне хотелось пригласить фрау Бухендорфф в «Розенгартен», но я не решался.
— Фрау Бухендорфф, у вас нет желания поужинать со мной в «Розенгартене»?
— Спасибо за приглашение, но… как-нибудь в другой раз.
  
7
 
Мать-кукушка
 
Вопреки своей привычке я взял с собой в «Розенгартен» папку Мишке.
— Есть и работать — плохой. Желудок болеть. — Джованни сделал вид, что хочет отнять у меня папку. Я не отпускал ее.
— Мы, немцы, всегда работать. И никакая не дольче вита.   [77] 
Я заказал кальмара с рисом. От спагетти я решил воздержаться, чтобы не закапать соусом бумаги. Зато несколько капель барберы   [78] попало на письмо Мишке в «Маннхаймер морген» с текстом объявления:
 
Историк, сотрудник Гамбургского университета, ищет для своих исследований в области социальной и экономической истории устные свидетельства рабочих и служащих РХЗ о деятельности предприятия в период до 1948 года. Конфиденциальность и возмещение расходов гарантируются. Обращаться письменно. Код объявления: 379628.
 
Я насчитал одиннадцать откликов, написанных старческими каракулями или с трудом напечатанных на машинке. Авторы, как правило, сообщали лишь адрес, телефон и фамилию. Одно письмо пришло из Сан-Франциско.
Дали ли эти контакты какие-нибудь результаты, из материалов папки не явствовало. В ней не было никаких записей самого Мишке, никаких объяснений причин, по которым он начал собирать эти материалы и что намерен был с ними делать. Я нашел копию статьи из юбилейного сборника, а кроме того, маленькую брошюрку низовой группы химиков под названием «100 лет РХЗ. 100 лет — вполне достаточно» со статьями о несчастных случаях на производстве, о подавлении забастовок, о том, как завод наживался на военных поставках, о сращивании капитала и политики, о принудительном труде, о преследовании профсоюзов и спонсировании партий. Была даже статья об РХЗ и церквях, со снимком рейхсепископа Мюллера   [79] перед большой колбой Эрленмейера.   [80] Я вспомнил, что в студенческие годы в Берлине однажды познакомился с некой фройляйн Эрленмейер. Она была очень богата, и Кортен говорил, что она из семьи создателя упомянутой колбы. Я поверил ему, поскольку ее сходство с ним было налицо. Интересно, что стало с рейхсепископом Мюллером?
Газетные статьи и заметки в папке были датированы разными годами, самые ранние — 1947 годом. Они все были посвящены РХЗ, но собраны без всякой системы. На фотографиях, качество копий которых часто оставляло желать лучшего, было представлено руководство: Кортен, сначала просто директор, потом генеральный директор, его предшественники, Вайсмюллер, который вскоре после 1945 года ушел в отставку, и Тиберг, которого он сменил на посту генерального директора в 1967 году. Во время столетнего юбилея фотограф запечатлел торжественный момент, когда Кортен принимал поздравления Коля   [81] и казался рядом с ним маленьким, изящным и аристократичным. В заметках речь шла об итогах, карьерных достижениях, производстве и опять же о несчастных случаях и авариях.
Джованни убрал тарелку и молча поставил передо мной рюмку самбуки. Я заказал чашку кофе. За соседним столиком сидела женщина лет сорока и читала «Бригиту».   [82] На обложке я прочел крупный заголовок: «Стерилизация позади — а что дальше?» Я собрался с духом и сказал:
— Да, что же дальше?
— Простите?.. — Она посмотрела на меня недоумевающим взглядом и заказала «Амаретто».
Я спросил ее, часто ли она здесь бывает.
— Да, — ответила она, — я всегда ужинаю здесь после работы.
— Так вы тоже прошли эту процедуру? — Я кивнул на обложку.
— Да, представьте себе, я тоже прошла эту процедуру. И после этого благополучно родила! Получился славный мальчуган. — Она отложила журнал в сторону.
— Здо?рово! — сказал я. — А что по этому поводу говорит «Бригита»?