Скиталец

— Ее звали Алиса Уэбо, я прав? — спросил он легко.
— Да. — Дик пожал плечами. — Ее муж год пробыл в отлучке, так что никаких сомнений у нее не было.
— Потому она и назвала тебя Ричардом?
— Да.
— Забавно. — Король покачал пустой пивной кружкой. — Закажи-ка еще.
Дик заказал. На этот раз кружки с шапками жиденькой пены принес сам хозяин. Как ни странно, в противоположность привычному образу трактирщика — пузатого, краснощекого, довольного собой, — этот был тощий и высохший, как вяленая рыбина, с такими же выпуклыми и мутными, ничего не выражающими глазами. Когда с ним говорили, казалось, что он ничего не воспринимает — выражение глаз никогда не менялось. Но распоряжения он выполнял безукоризненно и никогда не ошибался в счете. Трактир мог быть набит посетителями до крыши, еду и питье могли заказывать в несколько глоток одновременно — хозяин никогда не ошибался, кто сколько съел и кто что заказал.
Король и его бастард пили пиво, не чувствуя вкуса, и заедали напиток сыром и хлебом, не обращая внимания на то, что кладут на язык. Может, оно и к лучшему. Голод, конечно, лучший повар, но трапезы бедноты слишком отличались от трапез богачей, и если бы Ричард стал воротить нос от лакомств, подаваемых на постоялом дворе, это могло бы вызвать подозрения.
— Ты ни разу не говорил мне об этом, — помолчав, сказал Плантагенет.
— Было бы чем гордиться. Мое происхождение — не моя заслуга.
Король фыркнул.
Больше они об этом не говорили. Отношение Ричарда к Дику не изменилось, но теперь король с большим интересом следил за молодым рыцарем и одобрительно усмехался. Похоже, он был доволен, что может приписать необычайную доблесть и незаурядность этого вассала собственной заслуге.
В Кельне, к своему удивлению, король Английский встретился со своими сторонниками. Трое баронов из Нормандии жили здесь с осени — они пытались нанять отряд наемников побольше, но пока не могли сойтись на том, кто станет платить. В Кельне, как в любом портовом городе, было неимоверное количество всякой рвани, толпы головорезов, готовых за деньги на что угодно. Были и такие, что давно уже опьянели от запаха крови и не видели себя нигде, кроме как на войне. Таких на свете жило немало, и с их легкой руки войны на землях Европы не прекращались никогда.
Сейчас жители Германии, Италии, Венгрии и многих других королевств могли успокоиться: все отребье перебиралось во Францию, где два короля повздорили из-за земли.
Бароны пришли в восторг, увидев своего обожаемого монарха на свободе, и мгновенно образовали вокруг него личную гвардию, слегка оттеснив Герефорда. Теперь уже не вставал вопрос, кто будет платить наемникам: бароны справедливо решили, что король заплатит за все. Тот не возражал. Желание Ричарда набрать армию поскорее и побольше было так неодолимо, что он не скупился на обещания. И сам он, и наемники — все понимали, что большая часть обещаний останется невыполненной. Но то, что оставалось после «большей части», вполне удовлетворяло наемников, готовых добирать недополученное жалованье грабежами.
К этому привыкли все — и солдаты, и знать, которая их нанимала, и даже местные жители, которых грабили.
Постепенно в Кельн стягивались французские вассалы английской короны со всех окрестностей. А оттуда расползались слухи. Когда столько человек знают, кто именно скрывается в портовом городе под личиной обычного лангедокского барона, ничто не может удержать эту информацию в тайне. Известие о том, что Ричард в Кельне, добралось до императора со скоростью курьера, ночующего в седле.
Император, разумеется, испытал только облегчение. Пленник сбежал, тем самым унизив пленителя, заключившего его в свою лучшую крепость и приставившего лучшую стражу. Чтобы получить за него хоть какие-то деньги, пленника теперь требовалось изловить и водворить обратно.
Но все оказалось не так просто. О собирающемся на окраинах Кельна отряде, который должен был снова захватить короля, Ричарду стало известно очень быстро.
В плен он больше не хотел.
Предыдущая неудача многому его научила.
Миновал декабрь, отпраздновали Рождество, и начался новый, 1194 год (хотя тогда люди еще не отмеряли время от Рождества Христова). Король перебрался из Кельна в Утрехт, а оттуда — в Антверпен. Император знал об этом, но толком ничего не мог предпринять. Его люди не успевали за английским государем, а гвардия Ричарда росла так стремительно, что это начинало внушать Генриху VI опасения. Плантагенет еще не набрал армию, которой хватило бы на то, чтобы воздать принцу Иоанну по заслугам, но уже спокойнее укладывался по вечерам в постель, не боясь, что проснется пленником. С собой в комнате он оставлял только Дика. Тот спал когда на тюфяке в углу, когда на охапке соломы, когда и вовсе на голом полу, но не жаловался и никому не уступал этой обременительной чести.
Да и король никого другого не желал видеть рядом с собой.
Они почти не разговаривали друг с другом.
В Антверпене импровизированный английский двор задержался, потому что ни один капитан по-прежнему не решался пересечь Ла-Манш. Стояла отвратительная погода, такая же, что некогда не давала Вильгельму Бастарду возможности спустить на воду свои корабли, чтобы добраться до Гастингса. А теперь природа делала все более опасным положение прямого потомка Вильгельма.
— Государь, слухи, которые доходят до нас, слишком настораживают, — однажды не выдержал Герефорд. — Надо как можно скорее покинуть империю, иначе позже нам могут просто не позволить сделать это.
— Отлично, ты не подскажешь мне как? — с раздражением осведомился король. — Вплавь? Плавание по-собачьи несовместимо с королевским достоинством.
— Вам надо лишь приказать, — холодно ответил Дик. — Прикажите — и я все улажу.
— А что, без приказа ты не можешь?
— Вы же не отпускаете меня от себя ни на мгновение.
— Ладно, отправляйся.
Молодой рыцарь спустился в порт. У пристаней, как всегда, стояло больше десятка кораблей. Среди них имелись самые разные. Приземистые, остойчивые рыбачьи суда, на которые легко затянуть сеть, полную рыбы, но которым в бурю лучше и носа из бухты не показывать. Торговые когти с вместительным трюмом и высокими бортами (для купцов, и это не секрет, главное — довести до места товар, красота — дело десятое). Даже два военных корабля, правда, маленьких — должно быть, сторожевых.
Неторопливо проходя мимо каждого, Дик внимательно оглядывал корпуса «торговцев», оценивая их крепость, новизну дерева, такелаж и даже матросов, которые кишели на каждом борту. Выросший в Корнуолле, с трех сторон окруженном морем, молодой рыцарь прекрасно разбирался в судах. Он знал, что неказистые и неуклюжие на вид «торговцы», если не нагружены товаром до рей, легче всего переносят бурю. В пустом трюме такого корабля проще будет разместить лошадей, и капитан, зная о надежности своего судна, за впечатляющее вознаграждение скорее всего согласится отвезти кого угодно почти куда угодно.
Молодой рыцарь выбрал судно покрепче, взошел на борт по сходням и спросил капитана. Дожидаясь его, он лениво следил за моряками, перекладывающими с места на место тюки. Такелаж на корабле оказался по большей части новым, кое-где на палубе виднелись свежие доски, видимо, положенные недавно. Хорошо — значит, корабль обкатанный, но не изношенный.
Капитан выбрался из каютки на корме с большим трудом. Дверные проемы на кораблях были узкие, а у капитана в плечах была косая сажень. Одет он был ярко и грязно, но взгляд оказался ясным и очень пронзительным. Мореход был совершенно трезв.
— Что угодно? — спросил он на хорошем французском. Нормандское наречие, определил Дик.
— Угодно в Англию.
— По такой погоде? — Капитан хмыкнул. — Мессир не понимает, что говорит.
— Мессир понимает так, что бесшабашная храбрость оплачивается высоко.
Герефорд запустил пальцы за пояс и вытащил единственный камень из клада Килани, который хранил при себе еще с тех пор, как воевал на Кипре. Густо-багряный красивый рубин, очень ценный.