Кремлёвские тайны

Он отвел меня в кафе на первом этаже и накормил ужином. Рассказал несколько интересных вещей и вывалил кучу сплетен. Я окончательно успокоилась.
Интервью вышло на следующий день. Хотя под ним стояла моя подпись, я ничего в нем не узнала. Я выглядела восторженной идиоткой, а Борис Ваграныч – Фантомасом, вещавшим из подземелья. Почти сразу началась звонки в редакцию – недовольны были все, и особенно Кремль. Ирина, демонстративно не закрывая двери в свой кабинет, громко давая отпор очередному чиновнику, возомнившему, что можно давить на свободную газету. Она включила громкую связь – видимо для меня. В выражениях она не стеснялась, противники же давили занудством, угрозами и жалобами на свое требовательно начальство. К обеду звонки поутихли, и Ирина, все еще хмурая от неразвеянной в воздухе ругани, скупо поздравила меня с дебютом и выдала новое задание.
Это было новое интервью и с ним история повторилась почти один в один.
Ирина опять не стеснялась в выражениях, я опять ревела, Огурцов снова кормил меня супом, а утром начинался цирк со звонками.
И опять. Так за пару месяцев я обошла целую кучу знаменитостей.
Точно также она обращалась и с Наташкой.
Мы даже с ней повадились кормить друг друга обедами после каждого разноса, отставив от этой обязанности доброго Огурцова.
Так, весело в общем-то, прошел месяц. Ирина гоняла меня в хвост и в гриву, пока я просто не выучила наизусть все ее придирки.
Наконец, она заявила:
– Хватит тебя учить. Экзамен. Баранович. Готовься.
Из всего что я слышала об Барановиче, можно было составить только один портрет – серая клякса на сером фоне.
– Так и есть, – сказала Ирина, – вот ты и сделай его интересным. Столько народу брало у него интервью, а все чушь какую-то несли.
И я пошла делать Рому «интересным».
Созвонилась я с его аппаратом быстро, и через полчаса к нашему подъезду за мной подъехал высланный за мной микроавтобус с зеркальными окнами.
– Удивительно, – сказала я Ирине, – Ведь с нему чуть ли не за полгода записываются.
– А я полгода назад тебя к нему на прием и записала, – подмигнула Ирина и сунула мне в руки какую-то папку: – Пригодится.
Когда я села в автобус, увидела двух мужиков. Двое из ларца, совершенно одинаковых с лица, видимо близнецы были. Они приветливо поздоровались, после чего вежливо, но настойчиво действуя, натянули мне на голову мешок, а сумочку отняли. И папку – я даже не успела посмотреть, что там было.
Машина после этого еще долго ездила и постоянно сворачивала, видимо чтобы я не запомнила дорогу.
Повороты я считала, но потом сбилась.
Когда мешок сняли, то я увидела, что мы находимся в закрытом помещении и понять где это, совершенно невозможно.
– А моя сумочка?
– На обратной дороге получите обратно.
– Но там же диктофон!
– Мы Вам выдадим свой.
Они сопроводили меня в комнату без названия. Там сидел еще один тип – вовсе не Абрамович. Начальником его охраны представился.
Допрос, последовавший после этого я буду помнить всю жизнь. Он просто вывернул меня наизнанку, выведывая всё что со мной было от четырех лет. Пришлось перечислить одноклассников, соседей, родственников вплоть до тети Капы. Тянулись часы, я обливалась потом, во рту пересохло, спина болела, глаза жгло, а он все спрашивал и спрашивал. Я впала в транс – начала вспоминать казалось бы навсегда забытые события, а потом вообще принялась сочинять что попало.
Подловив этот момент, он, наконец, прекратил мои мучения.
– Вы допущены к проведению интервью. Возьмите Вашу папку, кстати.
– А что в папке?
– Вы разве не знаете? Ваши медицинские данные. Мы требуем это от всех посетителей. Иначе полный медосмотр. Нельзя же, чтобы сюда притащили какую-нибудь заразу.
На несгибающихся ногах я зашла в следующий кабинет.
Там сидела дама в очках, похожая на злую училку.
Я, не спрашивая разрешения, схватила с ее стола графин и осушила его одним залпом.
– Садитесь, милочка, – сказала она.
Я села. Мы посидели. Она смотрела на меня, я смотрела в никуда, отходила от допроса.
Время шло.
Она ничего не говорила, только рассматривала меня. Изучала вроде. Потом подсела поближе и долго пялилась мне прямо в глаза. У самой-то глазищи как у змеи. Брр. Близко так придвигалась, нюхала что-то. Мне было все равно, до того я устала после допроса, но все-таки странно.
– Ладно, даю вам 20 минут, – вдруг сказала она, – и помните, милочка, дверь будет открыта, я отсюда все слышу. Только интервью, никакой самодеятельности, никаких муси-пуси. За муси-пуси будет сильное атата и аяяй. А еше ферфлюхтер дрек и полное шайзе. Понятно?
– За что, за что шайзе?
Вместо ответа мне брызнула в лицо струя какой-то гадости из баллончика. Я было возмутилась, но тут мне стало совершенно все равно. Впрочем, сознание и координация не отключались, и диктофон, любезно сунутый мне в руки, я даже сумела включить.
Передо мной, как во сне, открылась настежь следующая дверь. И не закрылась, как и было обещано.
Я попала в тупиковый коридор. В конце стоял стул. Одна сторона коридора была стеклянная. Я доплелась до стула и грохнулась на него, умильно улыбаясь не поймешь чему. Если бы я вдыхала, а не выдыхала в момент брызгания, я бы, наверное, вообще уснула бы сразу. Но видимо в легкие попала ничтожная часть наркотика, и поэтому я держалась.
За стеклянной стеной я разглядела роскошный кабинет. Сам Баранович сидел в глубине, улыбаясь еще глупее, чем я.
Коварная секретарша, оказавшаяся у него за спиной, подкатила его кресло прямо к стеклу.
– Пуленепробиваемое, – сказала она мне зачем-то.
Слышимость была отличная. Она ушла вглубь кабинета, затем ее шаги раздались сзади, из ее кабинета.
– 20 минут. И помните, милочка, дверь не закрыта. Я все слышу.
Я совершенно забыла, что хотела спросить. Мне было абсолютно все равно. Барановичу судя по всему тоже было абсолютно все равно, что отвечать. Мы некоторое время сидели напротив друг друга. С уголка его губ стекала слюна. Я стала суетливо вытирать запястьем свой собственный рот – видимо, все-таки не все равно мне было, течет ли слюна у меня тоже.
Вдруг Баранович подмигнул мне, приставил палец к губам и указал куда-то на стену.