Дело о менделевской лампе

Я включил фонарик на полную мощность и направил луч на фонтан клубящегося звездного света, который уже приобрел гораздо более резкий оттенок, напоминая отвратительное освещение над столом для вскрытия. Я поливал насекомых дневным светом больше минуты, но ничего не происходило. Мельтешение продолжалось, а резкий оттенок их свечения даже усилился.
- Доктор, нам больше нельзя здесь оставаться, - сказал Лэпп.
Я вздохнул, закрыл глаза, потом открыл. Галогенный фонарик должен был сработать - прекратить свечение хотя бы нескольких особей, потом - других, все больше и больше нарушая наложение вспышек. Я уставился на фонтан. Глаза начали уставать, я различал насекомых уже не столь ясно, как несколько секунд назад…
Ну конечно!
Я стал хуже их видеть, потому что свет потускнел!
Теперь сомнений не осталось. Эффект непрерывности свечения нарушился, и весь амбар словно замерцал, а каждая последующая вспышка становилась слабее предыдущей… Я не отводил луч фонарика, и вскоре он стал единственным источником света.
Тяжелая ладонь Лэппа опустилась мне на плечо:
- Мы перед вами в долгу, доктор. Я едва не совершил дурацкую ошибку, закрыв разум для источника знания, которого не понимаю.
- Вечный парадокс Платона, - прокомментировал я.
- Что?
- Вам необходимо некое знание, чтобы распознать другое знание. Тогда откуда же взялось первоначальное знание? - Я улыбнулся. - Мудрость древнего философа - я частенько с ним советуюсь. Хотя, наверное, у вас с ним гораздо больше общего.
Лэпп кивнул:
- Спасибо, что поделились с нами своей догадкой, которая была очевидна, но до сих пор лежала под спудом. Отныне менделевские бомбы перестанут представлять для нас прежнюю угрозу. Заметив мерцание, мы просто зальем все вокруг светом. Обычным дневным светом.
- А по вечерам вам хватит фонарика - он ведь на батарейках, и у вас не будет нужды обращаться в электрические компании, - добавил я. - Вот видите, я тоже кое-что узнал о вашей культуре.
- Не сомневаюсь, доктор, - улыбнулся Лэпп. - И, полагаю, нам сейчас ничего не грозит.
- Верно, но все же хорошо, что Сара Фишер на сей раз предупредила вас вовремя.
Разумеется, враги Джона Лэппа и Эймоса Штольцфуса примутся за селекцию новых видов дьявольского оружия. В подобных сражениях чистой и окончательной победы не бывает. Но зато опасность менделевских бомб уменьшится. Пожалуй, я дал им средство экстренной борьбы с огненными светлячками - несовершенное, конечно, но и это гораздо лучше, чем ничего.
И еще я был рад поступку Сары Фишер. Она приехала к амбару предупредить нас - заявила, что хочет покончить с убийствами. И еще она сказала, что не причастна к смерти Мо и Якоба, но больше не может находиться рядом с теми, кто потенциально готов к убийству. А мне она рассказала об аллергенах-раздражителях, чтобы о них узнал весь мир. И мне хочется ей верить.
Я подумывал о том, чтобы позвонить в полицию и заявить на Сару, но какой в том смысл? У меня против нее нет абсолютно никаких улик. Ведь даже если именно она установила менделевскую бомбу в амбаре Джона Лэппа, я не смог бы доказать истину. У меня не нашлось бы ни одного свидетеля: люди Джона Лэппа не желали раскрывать тайну светящейся взрывчатки чужакам. О показаниях в суде я и не говорю. Нет уж, спасибо. Меня и так уже не раз выставляли посмешищем.
Лэпп сказал мне, что у них есть нечто вроде гуманитарной программы для таких, как Сара, и они помогут ей снова обрести корни. А ей это необходимо. Ведь сейчас она женщина без общества, изгнанная обеими сторонами. Худшее, что могло случиться с человеком, имеющим такое происхождение, как у Сары. И хорошо, что Джон Лэпп и Эймос Штольцфус желают дать ей второй шанс, как огонек надежды, - быть может, это и есть реальное предназначение менделевских ламп.
Я опустил стекло, собираясь заплатить пошлину за проезд через мост имени Джорджа Вашингтона. Должен признать, мне было приятно снова усесться в свою потрепанную машину. Корина решила переехать с девочками в Калифорнию. Я произнес несколько слов на похоронах Мо, а сейчас его маленькая семья в безопасности и летит на запад. Не могу похвастаться, что отдал убийц друга в руки правосудия, но все же я сумел вставить палку в колеса их замысла. Лори поцеловала Эймоса на прощание и пообещала, что еще приедет повидаться с ним, уж на Рождество точно…
- Спасибо, шеф.
- Я взял квитанцию и сдачу. Окно я поднимать не стал. Врывающийся в него городской воздух имел привычный запах промышленных выбросов и автомобильных выхлопов - пусть даже безопасных по стандартам Агентства охраны окружающей среды, но тем не менее весьма чувствительных. Черт, разве не здорово дышать им снова? Лучше, чем сладким воздухом Пенсильвании, тайно начиненным аллергенами и катализаторами. Он уже убил Мо и Якоба. Много лет назад их отравили медленно действующим катализатором. Потом подмешали к нему второй, и вот некий пустяк, которого они коснулись или вдохнули,, поджег последний короткий фитиль. Быть может, таким пустяком оказался одинокий жучок-светлячок, прожужжавший возле их ног или севший на руку. Да все, что угодно. Амбар Якоба тоже освещался светлячками. Наверное, именно эту лампу Мо и хотел мне показать. А одного-двух насекомых мы могли, сами того не заметив, прихватить с собой в Филадельфию… Для меня просто жучок, а для Мо - убийца.
Как сказал один умник из полиции, достоинство Нью-Йорка в том, что подходящих к тебе убийц обычно успеваешь заметить. Так что я не против копоти и грязного воздуха, давки множества людей, и машин в час пик, и даже уличных грабителей. Рискну.
Мысль о грабителях заставила меня вспомнить о деньгах, и я машинально потянулся за бумажником. Отличный бумажник, сделанный из той же плотно сплетенной ткани, что и сумочка Лори. Мне подарил его на прощание Джон Лэпп - в память о Якобе. И теперь я несколько месяцев смогу ясно видеть, сколько денег трачу.
Что ж, хорошо иметь в этом мире чуточку больше света - пусть даже свет, как и содержимое моего бумажника, постоянно стремится меня покинуть…
 [1] Ordnung (нем.)  - порядок.