Огонь на ветру

Михейка вышел в предбанник, толкнул наружную дверь. Она оказалась запертой. Никаким попыткам сорвать её с петель дверь не поддалась, тем более что действовать приходилось без шума, не в полную силу. Неужели весь путь был проделан напрасно и не попасть ему в крепость? Михейка вернулся в банные помещения, стал думать, где могли бы располагаться топка с котлом. Откуда поступала в раковины горячая вода, шёл жар для лежанок и разогретый дым, разносящий в стенах по трубам тепло? Никаких других выходов, кроме предбанника, не имелось. Оставалось одно: попробовать сдвинуть с места лежанку, посмотреть, что под ней. Михейка сел на иол, спиной к стене. Согнутыми в коленях ногами упёрся в плиту, ладонями – в иол и попробовал распрямить ноги. С равным успехом он мог бы толкать скалу. Михейка усилил напряжение, давил и давил, ни на мгновение не расслабляясь. Ему казалось, что рухнет стена – он продавит её спиной, опустится пол под напором его ладоней. Наконец камень дрогнул, отъехал углом. На толщину в два пальца проступила чёрная щель. Михейка вновь напряг ноги, ладони, всё тело. Камень пополз, медленно и нехотя отодвинулся.
– Всё, – сказал сам себе Михейка. – Теперь в подвал.
Повисев на руках, Михейка спрыгнул вниз. При слабом свете, пробившемся из-под сдвинутой лежанки, он увидел крутобокий котёл с большой топкой. Во все стороны расходились трубы. Михейка осторожно их обошёл. В темноте, за котлом нащупал ступени – вот и вход, через который в подвал входил истопник. Михейка поднялся вверх, дёрнул дверную скобу. С неожиданной лёгкостью дверь распахнулась. В глаза выстрелил яркий, солнечный луч. Михейка переступил порог, замер.
В небольшом помещении, куда он попал, его поджидали.
 
Глава XII
ВОЗВРАЩЕНИЕ
С рассвета белые облака недвижно лежали на дальних вершинах. После полудня клубящийся поток потянулся вниз.
– Хлынет дождь, пригонит мальчонку обратно, – сказала тётушка Этери.
Дождь хлынул долгий и яростный. Струи громко били по крыше, словно хотели ворваться в дом.
– Ты кто?
– Я – Михейка. Микаэл моё имя.
– Стой, где стоишь, порога не переступай. Как пролез?
– По сточной трубе. Да ты сама кто такая, чтобы расспросы вести? – Михейка в любое мгновение готов был ринуться вниз и скрыться.
– Я-то хозяйка, а что за змея вползла в крепость по трубам, это ещё надо выяснить. Я тебя задержала.
– Сама зачем взгромоздилась на стол, мышей испугалась?
– Какие мыши? Слышу, орудует кто-то внизу, захотела в оконце на помощь позвать, да любопытно стало.
Девчонка, не намного старше Михейки, стояла на столе и держалась рукой за оконную нишу, расположенную под потолком.
– Ладно, заходи, – сказала она строго. – Вижу, что оружия при себе не имеешь, а я имею. Помни про это.
Девчонка спрыгнула на пол, и тут Михейка увидел, что глаза у неё синие, как камень сапфир.
– Ты Нино?
– Смотрите, и в крепость он лаз отыскал, и меня знает.
– Ещё бы не знать. Первое, я и есть тот раненый, которого ты под деревом обнаружила. Второе, Липарит об одной тебе думает, камни называет твоим именем. Раньше камни как назывались? «Ночная звезда», или «Гневное око», или «Отблеск луны в полнолуние». Теперь называются «Мерцхали Нино».
Нино опустилась на лавку, перекинула за спину косы.
– Тебя послали, чтобы ты рассказал мне об этом? – спросила она с вызовом.
– Ничего не послали. У Липарита своё здесь дело, у меня, на особь, своё. Узник в Верхней содержится. Можешь свести меня с ним?
Нино расхохоталась. Кровь отхлынула от лица мальчонки. Губы скривились. Белыми пятнами проступили скулы.
– Думаешь, если узник, то непременно враг. Какой он враг, если нет у нас войска. Родины, дома, родных – ничего у нас нет.
Нино оборвала смех.
– Я потому, – сказала она тихо, – что сама взаперти сижу. Мне ли другим помогать? Да и не пошла бы я против отца. Он в крепости главный, за всё в ответе. Заточён твой узник в верху южной башни, во двор не выходит. Вот и весь сказ.
– Какая на нём вина, что так крепко держат?
– Тайный он узник. Заточён по приказу амирспасалара. Сам отец ничего другого не знает.
– Понятно, – Михейка потёр кулаками виски. – А тебя за какую провинность заключили вместе с горшками?
В нишах и на лавках вдоль стен стояли кувшины с мыльными жидкостями и благовонными умащениями.
– Маленький, чтобы понимать.
– Я в пять лет заглянул первый раз в глаза смерти. Запамятовал, когда значился в маленьких.
– Не ты один. Ладно, скажу: замуж идти неволят.
– Ух ты! – присвистнул Михейка. – Липариту тогда погибель. Да чего дожидаться? Бежим. Вис за Рамином через трубы сбежала. Сток сухой. Вниз ползти – не вверх взбираться. Мигом в ущелье окажемся.
Михейка потянул Нино к спуску в подвал.
– Пусти, – вырвалась Нино. – Названый отец мне родных отца с матерью заменил, когда их порубили сельджуки. Мне ли забыть о доброте и опозорить его дом?
Михейка хотел возразить, но опустил голову и промолчал. В сказанном заключена была правда.
– Ты обо мне не печалься, – сказала Нино. – Меня до поры закрыли, пока выправляют поломанную у раковины трубу. Выправят – выпустят. Остаться без бани не пожелают.
– В другое место запрут.
– И в другом продержат не целую вечность. Всё равно не вырвут согласия на ненавистную свадьбу. Понял?
– Понял, передам, кому надо. Ты же узнику поклонись.
– Об этом молчи. Ступай. В крепости больше не появляйся, первая подниму крик.
– Мир стоит до рати, а рать до мира, – произнёс Михейка. Такими словами князья на Руси предлагали друг другу покончить с усобицей и заключить мир.
Михейка выбрался из бани тем же путём, каким проник.
Громада южной башни висела над самым высоким обрывом. Стены из булыги и бутового камня поднимались на высоту в сорок локтей. Навесные бойницы отсутствовали. Башня слепо помаргивала узкими щелями, прорезанными на верхних ярусах. Кровлю обегал зубчатый венец.
«Евсю закрыли на четвёртом ярусе, на третьем расположились воины. В бойницы ласточка с трудом пролетит», – прикидывал Михейка. Он поднялся на противоположный склон и занял место в кустах против башни. Мысли потекли невесёлые. Как Михейка ни прикидывал, как ни считал, башня никаким расчётам не поддавалась. Подкоп сквозь толщу скалы не пробить, кровлю не разобрать, с воинами в одиночку не справиться. «Вся надежда на господина Шота, если захочет противоборствовать самому амирспасалару».
Михейка раздвинул кусты и выпрямился в рост. Нужно было подать Евсе знак, чтобы он знал и надеялся. Только как это сделать? По-грузински крикнуть – стража поймёт. По-русски – Евсю выдать, навлечь на него новые беды. Времени на раздумья оставалось в обрез. С гор наползали тучи. Земля и небо притихли, как бывает перед большим дождём. Хлынет дождь – сквозь ливень звукам трубы не пробиться, не то что крику. И тут Михейка запел. Он затянул без слов, одним голосом, любимую песню Юрия Андреевича о подвигах Добрыни, неустрашимого богатыря. Из бойницы на верхнем ярусе выпал камушек, потом ещё и ещё один.
Евся услышал. Он принял сигнал.
Вестники шли по грузинской земле, трубя в трубы и созывая народ. «Радуйтесь, люди – апхазы, грузины, раны, кахи и месхи! Мощью своей, силой духа и разумом царь царей Тамар одолела врага. Храбрые рати сокрушили все вражьи крепости, прошли по городам и селениям и захватили большую добычу». Люди слушали, плакали и ликовали. Рыдали в голос, оплакивая погибших. Радостными возгласами приветствовали победу.
«Осенённые счастьем Тамар, малочисленные победили многочисленных! – продолжали вестники. – Витязи царя царей показали себя по-обычному. Они рассеяли неприятеля, как соколы куропаток, как барсы джейранов. Они обратили сельджуков в бегство и доставили превозносимой изо дня в день Тамар несчётное множество людей и коней».