Огонь на ветру

Всё было готово, чтобы начать состязания. И день наступил.
Едва из-за гор выплыло солнце, торопясь согреть остывшую за ночь землю, как навстречу лучам рванулись протяжные, сильные звуки. Двенадцать трубачей, по трое на каждом углу площадки, подняли вверх оправленные в серебро турьи рога и возвестили земле и небу, горам и городу и всем людям, что начинается праздник – невиданный, небывалый.
Плато давно заполнили люди. Они явились сюда до рассвета, чтобы встать поближе к верёвкам. Тот, кто был половчее, захватил место на скалах по краю берегового спуска. Ребятишки оседлали ветви деревьев. Многие последовали их примеру. Повсюду слышались смех, весёлые возгласы.
– Живи сто лет, Додо мой. Как зиму с весной перемогли?
– Сорок дней впроголодь жили, терпели тугу.
– А потом?
– Потом-то что, потом попривыкли.
Стоявшие близко от души рассмеялись.
– Беда не беда, когда миновала. Новой бы не нажить.
Сквозь толпу пробирался торговец, известный в округе корыстолюбец и скряга.
– Болезнь твоя на меня, батоно чемо, – перегородил ему путь оборванец, из тех вертунов, что бродяжничают по дорогам. – У щедрого источника твоей мудрости дозволь утолить жажду знаний.
– Смотри, крикну стражу, – пригрозил торговец.
– Быть мне пылью под твоими ногами. Не денег прошу, лишь мудрость хочу позаимствовать. Дай ответ на вопрос.
– Спрашивай, да поживее.
– Скажи, свет очей, какую кривизну нельзя выправить?
Торговец почуял подвох и ринулся в гущу толпы.
– Куда ты, батоно чемо? Не хочешь сказать, я за тебя отвечу. Две вещи не выправить: собачий хвост и душу скряги.
– Хорошо отделал торговца, без стрелы угодил в цель.
Снова запели турьи рога. Смех умолк, затихли весёлые выкрики. Издали было видно, как распахнулись во всю ширь ворота замка. Появилась Тамар.
Царица цариц выехала на белом арабском скакуне, тонконогом и стройном, с лебединой шеей. Белую до земли гриву перевивали золотые цепочки и нити жемчуга. На лбу горели алмазы.
О коне Тамар говорили, что порождён он ясной звездой.
По правую руку от Тамар ехал Давид Сослани. По левую руку шёл амирспасалар. Следом двигались Русудан-царица и Русудан-царевна. Шли девы свиты. Не хуже многих мужчин изучили красавицы воинскую науку: без устали держались в седле, без промаха били летящую птицу. Каждая, как девиз, повторяла ставшую известной строчку Шота: «Дети льва равны друг другу, будь то львёнок или львица». Но сейчас девы свиты явились в женском своём обличье, нежные, стройные, в златотканых и бархатных безрукавках поверх шёлковых платьев с широкими рукавами. Из-под длинных подолов едва выглядывали туфли-коши. Расшитые каменьями маленькие бархатные шапочки лучистыми венцами обхватывали прозрачные покрывала, взлетавшие от малейшего ветерка.
Кони уже приблизились к помосту, а разноцветный поток продолжал вытекать из ворот. Шли вазиры и вельможные азпауры, поэты, учёные. Воины личной гвардии замыкали шествие.
Тамар и Давид спешились. В тот же миг взметнулись знамёна с вытканными львами, тиграми, барсами – зверями, олицетворявшими ярость в бою и бесстрашие. Знамёна «ломи», сшитые в виде львов, полетели по ветру, как настоящие львы в прыжке.
– Живи, Светозарная! Свети нам ярче семи планет! Слава мудрой и светлой царице! Слава доблестному Давиду Сослани!
Под крики приветствий Тамар и Давид заняли кресла под бархатным балдахином с фигуркой паскунджи – защитой царей. Второй балдахин принял под свою сень благородную Русудан и царевну. Свита и знать разместились на коврах и подушках, разложенных по ступеням помоста. Закарэ Мхаргрдзели встал слева от кресла Тамар.
Было известно, что царица цариц обратилась с просьбой к супругу и амирспасалару отказаться от участия в состязаниях, дабы высокий их сан не послужил препятствием для остальных. Доблестные витязи, никому не уступавшие первого места в бою, вынуждены были признать правоту Солнцеликой и смириться с участью зрителей.
Турьи рога пропели третий сигнал. На поле вышел распорядитель, взмахнул золочёным жезлом.
– Состязаются витязи из благородных и древних родов, – возгласил распорядитель громко. – Бесценная награда ждёт победителя. Царь царей Тамар выполнит его просьбу, и не будет ни в чём отказа.
Четыре помощника повторили условие о бесценной награде на четырёх углах поля.
По знаку распорядителя со стороны шатров выехали всадники в чёрных чохах с короткими рукавами, надетыми поверх рубах из пёстрого домотканого шёлка. На ремённых поясах висели кинжалы с драгоценными рукоятями.
Сдерживая горячих коней, готовых сорваться на быструю рысь, всадники медленно двинулись в круговой объезд поля. По тому, как держались они в седле, видно было, что ехали люди знатные, гордые, независимые, сознающие свою силу. Зрители узнавали прославленных витязей, не раз проявивших отвагу в бою, называли родовым именем, славили.
– Удачи, Торели! Пусть скачет к победе твой конь!
– Победу кинжалу Джакели! Слава отважному!
Большинство месхетских земель принадлежало двум знатным родам, чьих представителей приветствовали на поле.
– Месх из Рустави, прославь родное селение!
Приветствие относилось к Шота. Селение Рустави, где Шота появился на свет, расположилось на широкой площадке близ города Ахалцихе, в нескольких часах езды от Тмогви. Неудивительно, что немалую часть зрителей составили земляки.
– Победу, Шота! Победу, отважный!
– Победа будет! – крикнул в ответ Шота.
Он положил ладони на тёплую, мускулистую конскую шею и прошептал: «Ты понял, Аргентум? Победа и без того нам нужна во что бы то ни стало. Теперь же нужна вдвойне, потому что мы её обещали». Аргентум чутко насторожил острые уши, розоватые на свету.
Сухощавые лёгкие кони продолжали свой медленный путь. Поравнявшись с креслом Тамар, всадники выхватывали из ножен кинжалы и вонзали их в землю в знак того, что отдано их оружие прекраснейшей из женщин, солнцеликой Тамар. Вскоре перед помостом вырос сверкающий частокол.
Едва последний клинок взрезал землю, распорядитель снова взмахнул жезлом. Качнулась земля. Поле загудело от звона и топота. Словно смерч, застрявший в ущелье, вырвался на свободу – это кони с места взяли в карьер и помчались, опережая ветер.
Первый круг пронеслись кучно. Кони сбились в плотную массу, и если один вырывался вперёд, остальные сразу его настигали. На втором круге отряд утратил единство, стал вытягиваться в цепочку. Цепочка распалась на звенья.
– Рустави! Рустави!
Шота обогнал второе и первое звено. Он летел, распластавшись на конской шее. Он чувствовал неразрывную связь с конём, точно единая кровь бежала у них по жилам, как у кентавров – человекоконей греческих мифов. «Ар-гентум, Ар-гентум», – в лад с конским именем громко и часто стучало сердце.
Весь третий круг Аргентум летел впереди.
По знаку распорядителя слуги поля вынесли стенку из тонких реек, укреплённую на подпорках. Преграда Аргентума не испугала.
Он птицей взмыл вверх. На мгновение повис в воздухе гигантским серебряным изваянием и, прежде чем зрители успели перевести дыхание, легко опустился на землю и продолжил свой бег.
– Шота Руставели! Рустави!
– Благодарю тебя, мой Аргентум, верный и благородный друг, – прошептал над конским ухом Шота.
Один за другим всадники перепрыгнули через стенку, и не было ни одного, кто бы сбил рейку.
– Славных витязей родит наша земля, – проговорил Давид Сослани.
Тамар промолчала. Только большие глаза под прямыми бровями светились радостно.
Распорядитель вскинул вверх жезл, и началась джигитовка – драгоценное убранство всех конных состязаний.
– Хоп! – Всадники впрыгивали на седло и ехали стоя.
– Хоп! – Соскакивали на землю, бежали рядом с конём и снова оказывались в седле. Кони, послушные малейшему движению поводьев, переходили с рыси в галоп, с галопа на лёгкую рысь!