Свадебный рэп
Володя был подавлен, но уже через секунду к нему вернулось самообладание.
– Ну и что, – даже как-то легкомысленно улыбнулся он, – теперь стихи можно писать. Даже Андропов писал.
– А чего ты тут кокетничал, что не все знаешь? – спросил Володю Леня. – Это ты что имел в виду?
– Игоря Кудрина.
– Он умер, кажется, – решил показать свою осведомленность Саша.
– Да, но как? – вопросил Володя голосом сказочника, подходящего к самому страшному месту в сказке, когда Волк стучится к бабушке.
– А как? – помог ему Леня, видя, как Володе хочется выдать еще одну служебную тайну.
– Его нашли в туалете поезда Рига – Москва. То ли застрелили, то ли застрелился – короче, спустили на тормозах, даже не расследовали толком.
– И неужели тебя не попросили дать на него характеристику? Одноклассник все-таки, – удивился Саша.
Володя отрицательно помотал головой.
– Это был не мой уровень, – сказал он серьезно. – К моменту смерти Игорь занимал должность заместителя министра топлива и энергетики Латвии.
Леня присвистнул:
– Ни фига себе! Ну ты-то, наверное, догадываешься, почему это случилось?
– Думаю, он знал что-то такое, чего ему знать не следовало. Сейчас ведь ситуация меняется по шесть раз на дню. Сначала тебя дрючат за то, что ты чего-то не знаешь, а потом убивают за то, что ты знаешь слишком много.
В коридоре крикнули:
– Где майор Ремнев?
– В пятнадцатом с одноклассниками квасит, – ответили ему.
В номер влетел старший лейтенант пограничных войск, но, увидев своего начальника в окружении посторонних людей, замер.
– Что там? – начальственным тоном спросил Володя.
– Товарищ майор, машины прибыли, разрешите грузить?
– Да, только следите за маркировкой. Ну, друзья, – поднял Володя стакан, – мне пора, рад был встрече. Может, еще увидимся.
– Не хотелось бы, – вырвалось у Саши.
– Нехтмгм, – промычал Володя с долькой лимона во рту и вышел.
– Чего это они грузить хотят? Не Янтарную комнату, случаем? – спросил Леня Иру и Раю одновременно.
Первой ответила Рая:
– Аппаратуру свою. Гостиница на реконструкцию закрывается, вот они свое барахло и вытаскивают.
– Хорошо хоть вывозят, а то могли бы и пожар инсценировать, а приборы налево пихнуть. Сейчас покупателей на это дело найти просто, – сказала Ирина.
– На это старье? – презрительно скривилась Рая. – Да оно сто лет никому не надо, поэтому и вывозят, а было бы новое, такой теракт здесь изобразили бы... И нас бы не пожалели для эффекта.
– Ты веришь, что они на это способны? – с подкупающе простодушной интонацией телеведущей спросила Ира.
– А тут веришь не веришь – деньги-то всем нужны, рванули бы, нас не пожалели. – Рая зябко передернула обнажившимися плечами.
– Ну, мы тоже пойдем. Спасибо за угощение, за компанию, – сказал Саша и первым вышел из комнаты.
В коридоре его догнал Леня. Он похлопал себя по карманам:
– Ах, черт, зажигалку оставил! Ты подожди на лестнице, я сейчас. – И Леня снова скрылся в рабочем номере.
Саша вышел на лестницу и закурил. Мимо него солдаты таскали небольшие, но, судя по всему, нелегкие картонные и деревянные коробки, на которых толстым черным маркером было написано: «Стойка 4, блок 3», «фидер», «сопли», «мама», «папа» и прочие слова, понятные только тому, кто их писал.
Он уже выкурил шесть сигарет, а Лени все не было. Саша хотел вернуться в номер, но на входе в коридор уже стоял часовой и его не пустил. Леня появился через полчаса с большим пластиковым пакетом, в котором угадывались бутылки и закуска.
– Ну чего, зажигалку нашел? – ехидно спросил Саша.
– Зажигалку? – рассеянно повторил Леня. – Нашел... да, вот что мне Ирка дала, – показал он Лене миниатюрный диктофон.
Леня включил диктофончик, и Саша услышал свой голос, потом Ленин тост за школьных друзей.
– Это чего такое? – изумился Саша.
– Представляешь, Володька под столом оставил, чтобы наши разговоры записать, – с восторгом сказал Леня.
– Но зачем, чего мы такого особенного сказать можем? – продолжал удивляться Саша.
– Да уж приспособил бы для чего-нибудь, недаром американцы предупреждают: ничего не говорите, потому что это всегда может быть использовано против вас.
– А они-то, блин, откуда знают? У них же кругом третья поправка к конституции. Или вторая?
– Тоже небось попадали... Чем они лучше, такие же лохи, в общем, как и мы. У них даже чудовище и то, ты вникни, лохнесское, – назидательно подняв палец, сказал Леня.
– Только не надо ля-ля-бу-бу, – помотал головой Саша, освобождая ее из тенет Лениной словесной эквилибристики. – Во-первых, лохнесское чудовище не в Америке, а в Шотландии, – показал он рукой вдоль коридора, – и, во-вторых, Лох-Несс в переводе означает «не лох». Вот тебе, например, говорят – «Лох», тогда ты лох, а когда говорят «Лох-Несс», то, значит, лохизмауже нет. И ты тогда clever man, что значит «клевый чувак».
Леня задумчиво пожевал губами и, звякнув бутылками, заметил:
– У нас еще дел полно. Куда поедем?
– Поехали домой, – попросил Саша. – У нас же самолет в семь утра.
– Да, – согласился Леня, – надо пораньше лечь, отдохнуть.
Прощание с Москвой-2
Выйдя из такси, Леня предложил зайти в павильон «24 часа», взять чего-нибудь домой и в дорогу, чтобы утром перед самолетом на скорую руку перекусить. Час пик давно миновал, но народу, несмотря на поздний час, в магазине было много, потому что вместо трех продавцов за прилавком моталась одна смертельно усталая пожилая женщина. Люди в очереди даже не возмущались, видя, что она делает все, что в ее силах. Стоять в такой очереди друзьям не улыбалось, и они развернулись к выходу, как вдруг за спиной услышали радостный женский возглас:
– Саша! Леня!
– Это еще кто? – проворчал Саша, которому разговаривать с женщиной сейчас хотелось в последнюю очередь – после выпить, покурить и еще шестидесяти двух процессов эстетической, интеллектуальной и физиологической природы.
Но обернувшись, он узнал свою одноклассницу, которая в свое время считалась, как сейчас сказали бы, секс-символом школы (хотя о каком сексе в то время могла идти речь, когда умы и души были поражены духовностью и диссидентством?).
– Оля! – не скрывая слез радости, закричали друзья.
«А я еду, а я еду за туманом, за туманом и за запахом..» – вспомнилось Саше то время. Вспомнилось, как он вымолил у Оли Пономаревой (или Пономаренко? «Вот те раз, – подумал Саша, – что с мозгами делается?») клятву, что она дождется его из армии. А она, такая умница, клятву дать дала, но не сдержала. Саша ей потом сто раз был благодарен, что она его не дождалась. Правда, он жил с тихой ноющей болью в душе, но эта боль чудесным образом не позволяла его чувствам закоснеть в череде сексуальных связей, отличавшихся исключительной бездуховностью.
– Ты как? – спросил Саша с искренним участием.
– Нормально, – ответила Оля.
– Как Валентин? – в последний момент успел вспомнить Саша имя ее мужа.
– Не знаю, – равнодушно ответила Оля. – Мы ведь с ним разведены. Уже пять лет.
– Так ты теперь одна? – спросил Леня.
– Сейчас, – горько усмехнулась Оля, – развестись-то мы развелись, а разъехаться не можем.
– Так и живете вместе? – ужаснулся Саша.
– Так и живем, – вздохнула Оля и сделала вместе с очередью еще один шаг к кассе. – Вам что-нибудь взять? – вполголоса спросила она.
– Водки и закуски какой-нибудь, мы ведь завтра уезжаем, – сказал Саша трагически, выгреб из кармана горсть денег и, не считая, отдал их Ольге.
– Куда? – испугалась Оля, женским сердцем почувствовав, что речь идет о серьезном, жизненно важном шаге человека, которого она любила.
– Далеко и надолго, – ответил Саша заодно сразу и на следующий вопрос.
– ...Ачего вы развелись? Если не секрет, – спросил Леня, когда они вышли из магазина. Он чувствовал, что Оле просто не терпится на что-нибудь пожаловаться – на жизнь, на бывшего мужа.