Смертельный лабиринт

А здесь вообще можно было заканчивать. До тех пор, пока не найдется свидетель, побывавший у Морозова относительно недавно и помнящий, где что стояло и лежало. Иначе все розыски становились попросту бессмысленными. Надо было ехать на телестудию. И Климов отпустил бригаду, поблагодарив за помощь. А сам решил еще раз встретиться с консьержкой.
Маргарита Николаевна все еще не отошла от утреннего «удара» и всем приходящим в дом, не говоря уже об уходящих, рассказывала о том, что прямо в Новый год, рядом, можно сказать, с домом убили известнейшего журналиста, с которым она, Маргарита Николаевна, была лично знакома. Обаятельнейший молодой человек, всегда первым здоровался!
Появление Климова смутило консьержку. И не зря. Старший следователь строго спросил ее, не отлучалась ли она с дежурства как раз незадолго до Нового года?
Легостаева ответила, что, разумеется, нет. Это не положено, а дисциплина для нее – святое дело. Еще в театре... Но Климов бессердечно перебил ее воспоминания прямо на взлете:
– Если это так, как вы утверждаете, то каким же образом в квартире Морозова могли примерно за час до наступления Нового года, а только к часу ночи успокоившись, производить громкий шум, от которого страдали все соседи? И все это при том, что сам Морозов в это время уже лежал мертвый возле своей машины? Кто мог пройти незаметно? Кто вышвыривал на пол полки с книгами и переворачивал стулья? В течение, прошу заметить, двух часов! А затем «незаметно» выйти из дома с целым мешком похищенных вещей, я вас спрашиваю? И вы утверждаете после этого, что сидели на месте, никуда не отлучаясь? Позвольте вам не поверить!
Начальник был в гневе, поняла консьержка, и если то, о чем он говорит, все правда, ее, Легостаеву, завтра же попрут с этого места. Единственная надежда на то, что охотников не наберется сидеть тут. Но премии к Новому году уже не видать, это ясно. Ну а когда начальство разъярено, один путь – подставлять повинную голову. Ее, как известно, топор не сечет...
– Увы, я должна сознаться, что нарушила установленный режим. Но ведь кто бы мог подумать, сами представьте! Всего и отлучилась-то на два часика. Перед самым Новым годом, чтоб все-таки в семье... Вы уж помилуйте, что поделаешь, виновата...
– Ладно, это ваши дела, с начальством своим сами разбирайтесь, я про вас докладывать не собираюсь. Тем более – Новый год, сам понимаю... До свиданья.
Он хотел было сразу отправиться на телестудию, в Останкино, благо все тут находилось фактически рядом, но, поразмыслив, а главное, посмотрев на время, понял, что там если кто и есть, то сторожа да дежурные, поскольку у всех тех, для кого праздники – самые напряженные будни, даже и у них рабочий день заканчивался. Значит, с утра – по новой...
 
Глава вторая
КОЛЛЕГИ И ВЕРСИИ
1
Вопреки собственным представлениям о том, что шум по поводу гибели телевизионного журналиста Морозова, о котором Климов, по совести говоря, практически ничего не слышал – телевизор некогда смотреть! – был вызван, скорее всего, корпоративным сговором этих вездесущих и обязательно наглых телевизионщиков, он оказался искренне озадаченным, когда явился на РТВ. Едва он назвался и предъявил служебное удостоверение охраннику на контроле, сообщив, к кому намерен проследовать по служебной надобности, как его буквально забросали вопросами все, кто случайно находились рядом. Естественно, основными были – кто убил и за что? Хотел бы и сам Сергей Никитович ответить на эти «простенькие», с точки зрения спрашивающих, вопросики! Действительно, чего легче? И непонятно, почему это прокуратура телится, когда все, до последней уборщицы, на студии знают, по какой причине погиб Ленька Морозов и кто заказал его. А не знает этого лишь тот, кто никогда не имел никакого отношения к телевидению, не «варился» в нем и вообще – «чайник». Но общее настроение на студии, как определил его для себя Климов, было потрясение. Потрясение и ошеломление.
Только позже осознал следователь, уже переговорив и с генеральным директором, и с главным редактором канала, с шеф-редактором программы и с многими коллегами Морозова, что «сообразительность» местной публики основана на доскональном знании интриг тех многочисленных телевизионных сериалов о сыщиках и бандитах, которые давно уже заполонили основную массу трансляционного времени телевещания. Ну конечно, насмотришься, да еще, не дай бог, начитаешься этих бесконечных детективов, и тебе уже представляется, что ты и сам стал лучшим на свете сыщиком и можешь давать советы профессионалам сыска, которые, оказывается, ни черта не смыслят в таком простом деле. Стыдно, господа, за что вы хлеб государственный едите, если не можете элементарно разобраться в лежащих на поверхности версиях? Да ведь достаточно просто ознакомиться с перспективными планами канала, а еще проще – посмотреть хотя бы десяток последних «Честных репортажей» Морозова, чтоб увидеть, где зарыта собака. Тут и особого ума не надо! К такому вот неутешительному выводу для себя пришел Сергей Никитович, наблюдая неприязненные и даже сердитые взгляды, адресованные ему. Будто он мог, но не хотел искать преступников. В общем-то понятная логика...
Почему именно в профессиональной деятельности журналиста видели его коллеги причину мести, тоже просчитать было несложно. Если журналистское расследование всякий раз вскрывает такие факты, что ими поневоле начинают интересоваться правоохранительные органы, вплоть до Генеральной прокуратуры, о чем же еще говорить?! Дураку ясно...
Хотел бы увидеть Климов того дурака, кто смог бы ему показать конкретно, а не вообще, хотя бы один из таких фактов. Что-то не помнил он, чтобы та же Мосгорпрокуратура с ходу возбудила уголовное дело по подобным журналистским материалам. Нет, оно, может, и бывало, но, как правило, «жареные» факты те же «борзописцы» получали из «своих информированных источников», которые и находились чаще всего именно в прокуратуре либо в милиции. И, как правило, когда дело уже было расследовано, а преступники понесли наказание.
Но если у них полно рабочих версий, то почему же не воспользоваться бескорыстной помощью общественности? И Климов изъявил согласие немедленно выслушать всех, у кого имеются «реальные соображения». Он полагал, что из кучи информации всегда можно что-нибудь добыть – не в безвоздушном же пространстве жил человек, а вращался в своей привычной среде. Значит, мог делиться мыслями, соображениями, даже страхами от чьих-то угроз с коллегами. Они ж все упирают на то, что журналисты, подобные покойному Морозову, всегда ходят по лезвию бритвы, постоянно живут под угрозой расправы. То есть они уже по определению личности глубоко трагические. Как хочешь, так и понимай!..
Но все же из массы мусора подтверждение одной, вполне возможной, версии следователь получил. Их долгий разговор с Пашкиным, во всяком случае, стоил того, чтобы обратить внимание на ту тему, которой в последнее время как раз и занимался Леонид Борисович. Лишь один человек, правильнее сказать, женщина назвала его так уважительно, остальные – Леня, Леонид, даже Ленька, словно был он тут не серьезный журналист, работавший под постоянной угрозой опасности для жизни, а свойский парень, с которым запросто можно было поболтать, пивка попить, по бабам прошвырнуться. Эта женщина и была главным редактором канала Мариной Эдуардовной Малининой – сухощавой с виду, неяркой какой-то и неприветливой дамой лет где-то за тридцать, высокого роста, с острым, въедливым и недружелюбным взглядом и собранными в пучок волосами, как у типичного школьного завуча.
Во-первых, она сказала, что знала Морозова лично и довольно близко, пожалуй, более десятка лет, а во-вторых, назвала последнюю тему Леонида Борисовича поистине убойной. Ибо затрагивала эта передача такие слои общества, такие личности, что кое-кому мало не показалось бы после того, как программа вышла бы в эфир. Уверенность Малининой была столь велика, что Климов, естественно, сделал «стойку», подобно охотничьей собаке, почуявшей дичь.