Дорогая мамуля

– На то время, когда я уходил с работы, она еще не выписалась из гостиницы, равно как и ее сын, и его жена.
– Ну ладно, тогда завтра… Нет, завтра же эта штука. Я не забываю об этой штуке, и я сделаю все… ну, в общем, все, что полагается.
А все, что полагалось сделать для подготовки к большому приему гостей, будет ей наказанием за глупость и стервозность.
– Кто-нибудь должен мне объяснить, что именно я должна делать для завтрашнего вечера. – Ева обхватила его лицо ладонями и торопливо зашептала: – Только пусть это будет не Соммерсет.
– Тебе ничего не придется делать, а «эта штука» называется приемом гостей.
– Как это «ничего не придется делать»? Очень много надо делать. Надо что-то координировать, одобрять или отвергать какие-то варианты. Надо разговаривать с поставщиком провизии и прочее в том же роде.
– С поставщиком тебе не надо разговаривать, но, если тебе от этого станет лучше, можешь проследить за украшением бального зала.
– Мне понадобится список?
– Несколько. Это поможет тебе избыть чувство вины?
– Ну, это хоть кое-что для начала. В воскресенье, если Ломбард еще не уедет, я нанесу ей визит.
– Зачем? – Рорк обхватил ее лицо ладонями. – Зачем проходить через это, зачем давать ей возможность снова сделать тебе больно?
– Я должна показать ей, что у нее нет такой возможности. Я должна сделать это! Речь идет… – и учти, мне и без того стыдно, потому что, если ты это повторишь, мне придется сделать тебе больно, – речь идет о самоуважении. Терпеть не могу чувствовать себя трусихой, а в этом деле я спрятала голову в песок.
– Это называется «вести себя, как страус».
– Как скажешь. Я не хочу быть страусом. Поэтому мы сделаем то, что запланировали на завтра, а в воскресенье, если она еще будет здесь, я с ней разберусь.
– Мы с ней разберемся.
Ева помедлила, но затем кивнула.
– Ладно, договорились. Мы с ней разберемся. – Она прижалась щекой к его щеке. – Ты весь потный.
– Я конструктивно использовал свою злость в отличие от некоторых, предпочитающих пинать свой письменный стол.
– Замолчи, а не то я решу, что не настолько я виновата, чтобы потереть тебе спинку в душе.
– Мои губы на замке, – прошептал Рорк и прижался губами к ее щеке.
– Подожди… – Ева схватила край его футболки и сдернула ее через голову Рорка. – Сейчас я займусь тобой…
– Кто я такой, чтобы указывать тебе, как искупать свое чувство вины? Оно очень велико?
Ева прикусила его плечо.
– А вот сейчас узнаешь.
С этими словами она столкнула Рорка со скамьи на кожаный мат и сама упала рядом с ним.
– Ой! – вскричал Рорк. – Я вижу, чувство вины не выявляет более мягкую сторону твоей натуры.
– Я тебе скажу, что оно выявляет. Чувство вины заставляет меня нервничать. – Ева оседлала Рорка и уперлась ладонями ему в грудь. – Оно делает меня стервозной. И поскольку свой стол я уже попинала…
Она наклонилась ниже, ее груди коснулись его влажной от пота груди, ногти слегка царапали его кожу по пути к резинке его боксерских трусов. Ухватившись за резинку, она сдернула трусы и освободила его.
– Теперь буду истязать тебя!
– Ну что ж… – Рорк вцепился пальцами в мат. – Ладно, валяй.
Его разум отключился, взгляд затуманился. Ева пустила в ход зубы – да, это действительно было немилосердно с ее стороны, – и это заставило его затаить дыхание. Мускулы, которые он так яростно накачивал, чтобы избыть свою злость, казалось, лишились силы. Но за минуту до того, как его мир взорвался, она отпустила его и языком проложила себе дорожку вверх по его животу.
Он хотел перевернуть ее, но Ева сама сдвинулась и, действуя ногами, как ножницами, снова прижала его к мату. Ее глаза светились темным золотом и были полны торжества.
– Я уже чувствую себя лучше.
Рорк перевел дух.
– Я рад. Готов помочь, чем могу.
– Мне нужен твой рот.
Ева прижалась к нему губами, опять пустила в ход зубы и язык, и опять его кровь загудела, в ней как будто били сотни тамтамов.
– Люблю твой рот, – задыхаясь, сообщила Ева между поцелуями. – Хочу, чтобы он поработал надо мной.
Она стащила с себя рубашку. На этот раз, когда она коснулась его грудью, между ними не осталось преград из ткани.
Теперь она позволила Рорку опрокинуть себя на спину, выгнулась дугой ему навстречу, чтобы его голодный и страстный рот мог взять ее. Все ее мышцы стянуло тугим узлом от нетерпения и страсти, ее дыхание уже стало прерывистым и хриплым.
Его руки, подумала она, снова вскидываясь всем телом, его руки так же искусны, как и его рот. Мышцы сжались еще туже, а потом расслабились в стремительном высвобождении.
Ее пальцы запутались в его волосах, захватили полными горстями этот черный шелк и потянули его вниз, туда, где уже вновь распустился цветок желания. Он уже созрел настолько, что одного движения языка Рорка хватило, чтобы послать ее в полет. И Рорк был с ней, он вместе с ней прошел через все вздохи и содрогания.
Теперь уже она дрожала, ее тело источало жар. Она была влажной, безумной, разнузданной и вся целиком принадлежала ему. Нависая над ней, он заглянул ей в лицо, а она опять схватила его за волосы.
– Быстрее, – прошептала она. – Заставь меня кричать. – И она притянула его рот к своим губам в тот самый миг, как он вошел в нее.
Он бросился на нее, как огненный зверь, и она устремилась ему навстречу. Они вместе пустились в бешеную скачку, ее бедра яростно вскидывались, требуя все больше и больше, а его губы заглушали рвущийся у нее из груди крик.
Беспощадно подстегивая друг друга, они вместе достигли вершины и сорвались с нее.
Ева уже почти отдышалась и даже решила, что рано или поздно – ну, когда-нибудь вновь обретет способность двигать ногами.
– Только не забывай: это была моя вина.
Рорк лениво шевельнулся.
– А?
– Это была моя вина, вот почему ты только что слетел со скалы.
– О да, это исключительно твоя вина. – Он скатился с нее, лег на спину и перевел дух. – Испорченная девчонка!
Ева фыркнула и засмеялась, а потом сплела пальцы с его пальцами. Она приподнялась на локтях.
– Пожалуй, я пойду поплаваю.
– По-моему, кто-то собирался потереть мне спинку.
Ева взглянула на Рорка.
– Как странно! Я больше не чувствую себя виноватой.
Рорк открыл один ослепительно синий глаз.
– А как же быть со мной? Мои чувства травмированы.
Ева усмехнулась в ответ на эти слова и приняла сидячее положение. Когда Рорк тоже сел, она повернулась, и они оказались лицом друг к другу, совершенно обнаженные.
– Я потру тебе спинку, но это будет записано мне в кредит с зачетом на следующий раз, когда я выставлю себя полной задницей.
Рорк похлопал ее по колену.
– Идет, – сказал он, поднялся на ноги и предложил ей свою руку.
В маленьком гостиничном номере на Десятой авеню Труди Ломбард внимательно изучала себя в зеркале. Думает, он ее испугал. Ну, может, и было немного, но это еще не значит, что она убежит, поджав хвост, как побитая собака.
Она заслужила компенсацию за то, что чуть ли не полгода терпела у себя в доме эту мерзкую сучку. Целых полгода эта грязная маленькая дрянь жила под ее крышей. Целых полгода она ее кормила и одевала.
И теперь пусть этот надменный Рорк не сомневается: ему придется заплатить за то, как он обошелся с Труди Ломбард. И это будет стоить ему куда больше, чем два миллиона.
Она уже сняла костюм и надела ночную рубашку. Подготовка очень важна, напомнила она себе и запила хорошим французским вином, которое предпочитала другим напиткам, таблетку, блокирующую боль.
Нет смысла продлевать боль, подумала она. Нет совершенно никакого смысла. Хотя, вообще-то, она была не против боли, правда, в умеренных количествах. Боль обостряет чувства.
Стараясь дышать глубоко и медленно, она взяла носок, который заранее наполнила монетами, размахнулась и нанесла себе удар по лицу. Он пришелся между челюстью и скулой. Щека взорвалась болью, желудок отозвался тошнотой, но она стиснула зубы и ударила еще раз.