Приглашение в Ад
Взглянув на часы, Вадим неторопливым шагом двинулся вдоль улицы – мимо резной ограды, мимо Ипатьевской пустоши, мимо колонн полуразрушенного дворца. В некоторых местах здесь сохранились участочки былой мостовой. Отдельные камни еще, быть может, помнили поступь первой гражданской смуты, шелест нагаек и посвист пуль. Очень возможно, теперь эти камни увидят кое-что пострашнее. Например, пустоту. Абсолютную пустоту без чего бы то ни было.
Вадим сплюнул. К черту прогнозы!.. Все, что должно его интересовать, это день СЕГОДНЯШНИЙ! И более ничего! Таков закон выживания. Не самый благозвучный, но вполне трезвый. Кроме того, о завтрашнем дне уже успели подумать без его участия. А потому не стоило отвлекаться. Благо и дел – сверх головы…
– День добрый!
Он поднял голову, рассеянно ответил, но прохожего так и не узнал. Что-то творилось с его разумом, он переставал задавать себе труд запоминать лица. Память работала помимо сознания, вырывая иные образы из вереницы знакомств и запечатлевая навечно, других нерачительно просыпая в темную безызвестность. Вот и этот прохожий, видно, был частицей его прошлого, – мелькнул и пропал. И ничего страшного не произошло, жизнь продолжала бежать своим чередом.
Вадим миновал застроенный кирпичными коробками квартал, улочку из старых особняков и приблизился к мосту. Непривычная высота неприятно удивила. Исеть текла медленнее, чем когда-либо, просев, казалось, вместе с берегами, обмелев и превратившись чуть ли не в ручей. Илистое, обнажившееся дно успело просохнуть и затвердеть, явив миру пестрый неприглядный хлам, столетиями сбрасываемый в реку. Приглядевшись к коричневым водам, Вадим отметил, что радужных пятен, пеленой покрывавших некогда поверхность Исети, почти не стало. Оно и понятно, ни в верховьях, ни здесь по реке уже не плавали, хотя он никак не мог вспомнить, куда же исчез весь их «каменный» флот – все эти проржавевшие «Топазы», «Алмазы» и «Опалы» с пронзительными гудками, с пулеметными установками на баках и ядовито фыркающими двигателями. Пропали они как-то враз и совершенно незаметно для окружающих. Впрочем, в водном транспорте никто уже давно не нуждался. Главным образом из-за топлива, мизерные остатки которого выделялись лишь моторизованным частям ополчения. Да и нечего было людям перевозить. Нечего и не в чем. По нынешней Исети проплыть могла разве что какая-нибудь легкая байдарка, а перейти реку вброд способен был любой подросток.
Вадим со вздохом покосился на часы. До встречи с Лили, подручным Кита, оставалась уйма времени, и, поразмыслив, он решил забежать к Паучку.
Если бы Вадима однажды спросили, кто такой Паучок, он наверняка бы растерялся. Сморщенное и убогое создание – удивительно живучее, взирающее на происходящее с самым беспочвенным оптимизмом, явно выпадало из привычного ряда. Вот уже более полугода Паучок прирабатывал у Вадима осведомителем. Платой была «крыша» – вернее, то, что подразумевалось под этим термином. Уже дважды Вадим выцарапывал старика из довольно сомнительных историй. Пульхен, военспец от муниципалитета, бывший полкан спецназа, смотрел на такие вещи с брезгливой гримасой, но в политику Вадима не вмешивался. Вот и эту встречу с Лили – в обход администрации и партийного кабинета – он решительно не одобрил. Дескать, Кит – это Кит, а Лили – стопроцентный убийца. В диалог с подобной клиентурой полковник начисто не верил. Мир, по Пульхену, перевоспитывался весьма просто: таких как Лили – к левой стенке, таких, как Кит с Паучком – к правой. А уж тогда все на земле исправится само собой. Технология чрезвычайного положения – как единственно верная и эффективная. Потому что не до педагогики. И даже не до тюрем. Всего-то и нужно – выжить, позволив уцелеть добропорядочному большинству. В добропорядочное большинство Пульхен, как это ни странно, верил, хотя сплошь и рядом наблюдал обратные примеры. Банды бульдогов и мародеров, разбойничье отребье всех мастей напоминали о себе каждый день, и все же для полковника искомое большинство являлось отнюдь не выдумкой, существуя реально, пусть даже где-то очень и очень не здесь. Что касается Лили, то этот персонаж был главным палачом Кита – легендарный пигопаг, чудовище о двух головах, двух ногах и четырех ручищах, о котором Вадиму рассказывали совершенно невероятные вещи. С одинаковым талантом Лили успел проявить себя в погромах и грабежах, в короткой войне между городом и Дикой Дивизией, в чистке лесов от мутантов и самодеятельных банд, в налаживании черного рынка, торгующего даже в эти голодные дни яствами, о которых не мечтали и в прежние сытные времена.
– С бандитами я буду договариваться только посредством этой игрушки! – чеканил Пульхен и взмахивал своим знаменитысм маузером.
Возможно, он был прав, но более договариваться было не с кем. Если разобраться, город был совершенно гол. Справа и слева его теребили бродячие ватаги сорвиголов, менее чем в полусотне километров располагался Бункер с собственной ядерной микросетью, внутренний хаос всякий день плодил грызунов, подъедающих остатки власти, расшатывающих последние устои того смутного и размытого, что было принято именовать обществом. На Кита же у Вадима был свой особый расчет. Кит жил на отшибе, управляя шатией, состав и количество которой приближались к армейскому полковому соединению. Столкновение города и Дикой Дивизии его никоим образом не касалось, и все-таки он вмешался, вполне добровольно приняв сторону Воскресенска. Это был тот самый удар, что решает судьбу сражений, удар Блюхера в битве при Ватерлоо. Дикая Дивизия, получив удар с фланга, оказалась начисто разгромленной. Город выжил, а Кит снова уполз в леса, на свою знаменитую Горку. И именно тогда у Вадима зародилась иллюзорная надежда на какое-то, пусть временное, но воссоединение.
Вадим пересек улицу Горького, углубился в знакомый тупичок. Пара «бульдогов», бренча цепями, тронулась было за ним следом, но Вадим показал им ствол старенького нагана, и, глубоко призадумавшись, дети улиц скоренько ретировались.
«А вот Пульхен поступил бы иначе. – Подумалось ему. – Дождался бы более откровенных действий и положил бы обоих на месте. Тут же у стеночки…» Взглянув на серую обшарпанную стену здания, Вадим невольно ускорил шаг.
* * *По чайниковой крышке вокруг кругленькой ручки кругами бегал рыжий таракан. Санька внимательно следил за тем, чтобы насекомое не соскочило вниз. Развлечение было старым и относилось к разряду запретных. Печка гудела, вода в чайнике нагревалась, и таракан бегал быстрее и быстрее. Время от времени он вскакивал на ручку, хотя и там было тоже горячо, но именно в эту секунду насекомому предлагалась спасительная альтернатива. Подставляя ему ладонь, Санька торжественно выкрикивал:
– Але-е… Гоп!
Видя близкое спасение, таракан кузнечиком прыгал вверх, заскакивая на ладонь подростка.
Подобными аттракционами Санька смешил малолеток, и редко кто не начинал удивленно таращить глазенки, когда таракан проявлял чудеса прыгучести и осмысленности. А вот Егорша в этом ровным счетом ничего не понимал, с хрустом давя самых лучших Санькиных прыгунов.
Ссадив в очередной раз таракана на крышку чайника, Санька встревоженно вскинул голову. С рокотом к башне подъехал броневик, скрипнули тормоза. Санька поспешно сунул таракана в спичечный коробок и с самым невинным видом обернулся к двери. И все равно Панчугин обо всем догадался.
– От, шельмец! – он от порога погрозил ему кулаком.
– Сам-то!.. Щека от хомяка, – на всякий случай Санька обошел стол кругом, умножая пути возможного отступления.
– Ты погоди, погоди!
– Чего годить-то?
– А того, – Егор поманил его промазученным пальцем – Ком цу мир, Шуркаган!
– Это еще зачем?
– А я тебе сделайт немного больно.
– Это я тебе сделайт больно! Через три года такие мускулы натренирую! Будешь летать от стенки к стенке.
Санька жестом изобразил, как будет летать бедный Панчугин. Будущие его мускулы были единственной реальной угрозой Егору. Ничем иным этих взрослых было не пронять, – только будущим. Во всяком случае иной раз подобные посулы оказывали свое действие, и Панчугин всерьез призадумывался. Однако сегодня механик-водитель имел на руках тайный козырь и отступать не собирался.