Шишкин лес

— А вот пойдем, я тебе покажу, — говорит Маша.
— Что?
— Пойдем. Пойдем.
И уходит из кухни в гостиную. Степа идет за ней. Следом торопится Петька.
Мебель в гостиной, как и везде в нашем доме, старинная, изящная и не куплена в антикварном магазине, а стояла тут всегда. Все стены увешаны фотографиями, театральными эскизами, картинами и рисунками разных времен и эпох прошедшего века. Степа живет здесь постоянно, хотя у него есть городская квартира, и он иногда ночует в Москве. У всех наших есть свои квартиры и дачи, но когда-то мы все жили в Шишкином Лесу. Все дети выросли здесь.
— Вот, пожалуйста, хотя бы это окно, — показывает Маша и толкает оконную решетку. — Вот эта решетка. Она вообще не запирается. И, сколько я себя помню, не запиралась. В один прекрасный день сюда влезут и все сопрут. Ты, Степа, хоть представляешь себе, сколько все эти вещи стоят?
— Я с этой точки зрения никогда об этом не думал, — морщится Степа. — Для меня это просто наша п-память. И чего вдруг сопрут? Все революции и войны этот дом выстоял — и не сперли, а тут вдруг сопрут.
— Но тут одна только живопись стоит четыре миллиона триста пятьдесят тысяч долларов.
— Ну, это ты з-з-загнула, — удивляется Степа.
— Нет, я точно подсчитала. Я все-таки профессионал. Здесь же Добужинский висит, Бакст, Сомов, я уже не говорю о Полонском. И эта дача не приспособлена для хранения музейных ценностей. А ценности эти могут вдруг срочно понадобиться. Раз сложилась такая ситуация.
— К-к-какая еще ситуация?
— Антон, объясни.
Антон — мой племянник, сын моего брата Макса, — курит в дверях веранды, элегантный плейбой в костюме от Армани и крупным изумрудом в перстне. Восточное ответвление нашей семьи. Мама у Антона красавица туркменка, и жена туркменка, а дети уже совсем туркмены. Когда Макс сбежал в Англию, Антоша остался без отца. Сейчас ему тридцать лет, и он уже крупный предприниматель. Умница. А мой Котя охламон.
— Это касается дяди Леши, — говорит Антон.
Дядя Леша — это я. Это они из-за меня все сегодня в Шишкин Лес приехали. Как будто знали, что случится.
— Нам надо кое-что вместе обсудить, — говорит Степе Антон. — Тем более что отец приехал из Лондона.
Отец Антона, мой брат Макс, театральный режиссер, сидит у камина с компьютером на коленях. Ему шестьдесят лет, но он загорелый, подтянутый, вечно молодой. Я на четыре года моложе его, а выгляжу старше.
— Нина, ну где же Лешка? — спрашивает Макс.
— Не знаю, — моя жена продолжает помешивать в кастрюльке. — Я не могу ему дозвониться. Он, когда летает, не берет с собой мобильник.
— Черт-те что, — сердится Макс. — Мы его все ждем, а он летает. Давайте начнем без него.
— Так что случилось? — спрашивает Степа.
— У него могут быть неприятности, — говорит Маша. — Мы ему должны кое-что объяснить.
— Вы — ему? — удивляется Степа. — Как время летит. Скоро и П-п-петька объяснять начнет. Оглянуться не успеваешь, как вы вырастаете. Ох, Машенция, ведь ты же совсем взрослая.
— Я уже давно взрослая.
— А ты помнишь копченую к-к-к-колбасу?
— Деда, пожалуйста, не начинай про колбасу.
— Это было в семьдесят седьмом году, — говорит Степа.
— Степа, ты потом расскажешь, — пытается остановить его Антон, но остановить папу невозможно.
— Потом я забуду. Так вот, я в семьдесят седьмом году как-то привез заказ из К-к-кремлевки...
Это он не случайно про колбасу. Папа не любит неприятностей. Когда он чувствует, что разговор пойдет о неприятном, папа старается любыми способами увильнуть.
— Огромнейшая, помню, коробка, — вспоминает Степа. — Так вот, открываем мы с б-б-бабуш-кой на кухне эту коробку, а там чего только нет...
— А вокруг в магазинах пусто, — усмехается макс.
Макс никогда не пропустит случая напомнить папе о его советском прошлом. Но папа не обижается.
— Вот именно, — говорит папа. — Вокруг пусто, а тут тебе и вырезка, и сыр, и кофе арабика, и рыбка копченая, и к-к-колбаса эта самая, венгерский с-с-сервилат. Ароматы — с ума сойти. И ты, Машка, рядом стоишь. Тебе как раз восемь лет стукнуло. А по телевизору в это время футбол показывают. «Спартак» — «Динамо». И динамовцы забивают гол. Лешка с Максом в столовой вопят. Мы с бабушкой бегом туда — и засмотрелись. Приходим назад в кухню — а к-к-колбасы-то нет. Ты ее, Машка, всю-всю сожрала. Ц-ц-целиком всю палку. Почти килограмм. Это удивительно, какая ты была п-п-прожорливая. Потом, конечно, рези в животе, запор...
— Деда, деда, — берет его за руку Маша, — мы про мой запор потом поговорим. Послушай, это важно. Кому принадлежит все, что находится в этом доме? Я имею в виду — юридически.
— Чего это ты вдруг?
— Мы хотим знать, ты уже перевел это все на дядю Лешу?
— Какая разница? Это все наше общее, семейное.
— А точнее? Дядя Леша имеет право распоряжаться этой собственностью уже сейчас или только потом? — спрашивает Антон.
— Потом — это к-когда я умру?
— Когда? — моментально реагирует Петька. — Когда ты умрешь? Когда?
— Петька, замолчи! — кричит Таня.
— Если сложится ситуация, когда все это придется срочно продавать, — говорит Антон, — дядя Леша уже имеет юридически право на такое решение?
— Это какой-то н-н-нехороший разговор, — Степа морщится и жует губами.
Моя жена Нина помешивает кашу и прислушивается.
— Этот разговор необходим, — говорит Антон. — У нас в России к смерти этакое фатальное отношение, и мы избегаем говорить на эту тему. Но во всем мире спокойно говорят и заранее составляют необходимые бумаги.
— Какие еще б-бумаги? — смотрит на него Степа. — Я уже десять лет назад написал завещание на имя Леши. Макс старше, но он в Англии живет. Поэтому все Леше. Это разумнее, в смысле всякой бюрократии, чтоб имуществом распоряжался кто-то один, самый авторитетный. Вот я, естественно, и решил, что это должен быть Леша. А в чем д-д-дело?
— Дело в том, — объясняет Антон, — что это завещание ты написал в восемьдесят седьмом году. А сейчас девяносто восьмой, и Леша изменился.
— В каком смысле изменился?
— Десять лет назад он был просто кинорежиссер, а теперь он и режиссер, и предприниматель, и телевизионный ведущий, и политический деятель, и летчик... Кто он еще?