Большие каникулы
Исповедь резко обрывает дребезжание звонка. Мальчик выходит в коридор и пытливо заглядывает в дверной глазок. Потом на цыпочках возвращается.
— Это Винтила, — говорит он недовольно. — Пойди скажи ему, что меня нет дома. Он пришел за моими коньками…
— Но ведь ты же ему обещал?! — восклицает гость.
— Обещал, — со скукой пожимает плечами мальчик. — но так… вообще. Я сказал ему вчера, мимоходом, что если бы… ну что… да, вспомнил… что если бы из всей в мире стали сделали одну — единственную пару коньков, я дал бы их прежде всего ему… Но ведь мои коньки сделаны не из всей в мире стали, — резко обрывает он разговор.
Он усаживается на коврик перед дверцей камина и ждет, когда шаги гостя совсем заглохнут. Потом разбивает кочергой золотистый орех, и, бросая скорлупу на раскаленные угли, продолжает с ясным лицом:
— Ну, так о чем мы говорили? Ах да, вспомнил… Значит, если бы по Дунаю текли пуговицы, я позвал бы сначала его: «На, Винтила, бери, сколько можешь, загребай неводом…»
ЛУЧШИЙ ДРУГ
СУХОПАРОМУ, ОДЕТОМУ В ТРЕНИРОВОЧНЫЙ КОСТЮМ цвета вареной свеклы, явно хотелось разговаривать. Оседлав футбольный мяч, он грелся на солнышке и один за другим щелкал грецкие орехи, которых было полно у него за пазухой. Судя по горе скорлупы возле его ранца, нетрудно было догадаться, что он задал-таки работу своим челюстям.
Его собеседник (если можно так назвать человека, которому еще не удалось вставить ни слова), мальчик лет восьми, сидя на корточках, выковыривал кончиком ножа остатки мякоти из неподатливых и потому отброшенных в сторону орехов.
— Это мне Ницу дал, — промолвил сухопарый, отправляя в рот мякоть огромного ореха. — Ты его не знаешь? Такой маленький, в очках, стриженный наголо. Напротив кондитерской живет. Нынче летом мы с ним вместе были в лагере, в Тимише. Жили на одной даче, ели за одним столом… Симпатяга! Как он нас веселил!..Вот слушай. Приходит он однажды на обед позже обычного. Не знаю почему опоздал. А, да, вспомнил! Мы подложили ему в ботинок мертвую змею. То есть нет, вру… это было в другой раз… Ха-ха! — смеется сухопарый, — я тебе и про тот случай расскажу.
Нет, тогда что-то другое случилось… Кажется, я спрятал его рубашку под матрас… или запер его в комнате, или еще что-то в этом роде, не помню хорошенько. Приходит Ницу, голодный, как волк, понимаешь? С борщом мы уже покончили, но второе еще не подоспело. Вот садится он за стол, берет кусок хлеба, откусывает… Ха-ха-ха! А он острым перцем натерт! Видел бы ты, как он сморщился… заикал…
Ха-ха-ха!.. Схватил стакан воды и опрокинул в рот. Ха-ха-ха! А мы туда соли насыпали!
Мальчик в недоумении моргает глазами и, лишь сейчас становясь собеседником, спрашивает:
— И он не обиделся?
— Из-за этакой мелочи? Вот еще! Погоди, вот другой случай почище. Дело было вечером, в спальне. Темнота. Мы все сидим под кроватями. Приходит Ницу, насвистывая, хочет войти. Берется за ручку двери, и — бац! — дверь падает ему на голову. Мы сняли ее с петель. Ха-ха-ха! Вот такую шишку набил, — сухопарый показывает огромный орех и снова заваливается смехом.
Мальчик серьезно смотрит на орех:
— И… и… он не обиделся?
— Вот еще, как можно!? Из-за такой мелочи? А вот послушай, что мы устроили ему на днях. У них дома стулья на пружинах. Я взял да отвел тайком два шнура от звонка и спрятал кнопку под пружину его стула. Приходит мой Ницу и прямо к столу. Мол, давай вместе заниматься. Ха-ха-ха! Вот опускается он на стул, а тот — дзинь! Ницу встает и идет открывать. Никого нет. Он возвращается и садится снова. Дзинь! «Кто это там?» — говорит он и опять встает. Слышу, в коридоре спрашивает: «Кто? Кто там»? Никого. Он опять возвращается, подвигает стул поближе к двери и снова садится. Дзинь! — Он идет и минуты две стоит у дверей, подкарауливает, выглядывает на улицу, смотрит направо, налево… и возвращается, пожимая плечами. Только садится — дзинь! Ха-ха-ха! Целый час я его так морочил. Потом сказал.
— И он тебя не выгнал? — спрашивает мальчик вставая.
— Погоди! Теперь я еще что-то задумал, почище. Ха-ха-ха!
Заранее умираю от смеха, когда думаю, какую он скорчит рожу. Послушай…
— Но как же он на все это не обижается? — возмущенно прерывает его мальчик.
Сухопарый смотрит на него невинным взглядом:
— А зачем ему обижаться?
Он вынимает из-за пазухи орех, разгрызает его и, выплюнув скорлупу, поясняет.
— Разве я тебе не говорил? Ведь он — мой лучший друг!
ПРЕВОСХОДНАЯ СТЕПЕНЬ
В СЕМЬ ЧАСОВ УТРА, СТОЯ В ВАННОЙ с перекинутой через плечо пижамой, как обнаженная белая статуя, он — самый красивый в мире. Об этом ему говорит облезшее по уголкам зеркало, отражающее круглое лицо, гладкие блестящие волосы и особенно — широкую улыбку, такую широкую, что кажется, будто его рот пришит к ушам.
… В десять часов он становится самым сильным. Для этого довольно — в зависимости от обстоятельств — наступить на хвост костлявому коту, так что тот в ужасе прыснет у него из-под ног, пнуть с размаху каштан или хлопнуть дверью. Самый красивый и самый сильный на свете, он вдруг становится, сверх того, и самым умным. Это происходит в тот момент, когда, взглянув на расписание, он собирается в школу, не раскрыв ни одной книги. И уходит.
В шесть часов он возвращается. День выдался — хуже некуда. На первом уроке самого красивого на свете мальчика просят постричь себе ногти. Они такие длинные и грязные… На втором уроке уходит со сцены и самый сильный. Странно, но происходит это как раз на физкультуре. Он срывается на третьем выжимании. Ровно через час лавровый венок самого умного мальчика, увянув, роняет свой последний листок. И это — как раз на уроке ботаники, когда речь идет о… листке!
— Нервюры? А, знаю. Они появляются, когда листья нервничают…
Класс смеется, и мальчик задумывается, не стал ли он вдруг и самым остроумным на свете? Но это — всего лишь на пятьдесят минут, потому что приходит время, когда он становится самым ловким: на следующем уроке он заявляет, что забыл дома дневник. (Если преподаватель позволит, он принесет его за две минуты, но когда он возвращается через двадцать, оказывается, что дверь была заперта).
Уроки кончаются, и вот он снова дома. Сумерки, усталость, голод. Он останавливается возле кота и гладит его — и, пока тот, грязный и костлявый, мурлыкает от удовольствия, наш герой думает:
— Какая у меня добрая душа! Наверное, я самый добрый мальчик на свете…
Потом он идет в кухню и, намазав ломоть хлеба свиным салом с красным перцем, от нечего делать, открывает первую попавшуюся книгу. Это грамматика…
— Что нам задали по-румынскому? Превосходную степень?
И он начинает читать: «Превосходная степень — это одна из степеней сравнения прилагательного, показывающая, что предмет обладает тем или иным свойством в высшей степени. Она образуется от сравнительной степени прилагательного при помощи указательного местоимения самый, самая, самое…».
Он останавливается и вздыхает… Ух, как трудно, черт возьми! Это самая трудная штука на свете…
И тут же бросает книгу.
ПРОСТЫЕ ПРЕДЛОЖЕНИЯ
НАСТУПИЛО ЛЕТО. ЖАРА. АСФАЛЬТ ТОПИТСЯ. Я читаю. Надвигается переэкзаменовка… Пять простых предложений.
Что такое простое предложение? Подумаешь, какие сложности! Это и ребенку понятно. Вот дальше будет посложнее: составные, подчинительные, придаточные… Ничего, я с ними расправлюсь, со всеми по порядку… А пока надо выучить простые. «Что это такое и привести пять примеров». Чего там 5? Я приведу 50, 500!
Жара. (Это я уже говорил, но что же делать, когда на дворе такая духота!) Пляж открылся. Вода холодная. Санду прыгает… в воду! Эх, у Санду нет переэкзаменовки, ему легко. Сейчас — могу поклясться! — он торчит на вышке. Прыгает «штопором», потом уходит под воду, задерживая, сколько может, дыхание. Мы все знаем его фигуры, и все же, когда его долго нет, становится жутко: «А вдруг утонул?» Как же! Он выныривает незаметно, тихонько подплывает на спине и обрушивает тебе на голову целый водопад. (Веселый парень Санду!) Да, вот и получилось простое предложение: Санду веселый. Он шутит. Дети плавают. Я занимаюсь. Надвигается переэкзаменовка. Но это я уже написал.
