Большие каникулы

— Без имени?
— Угу!
— А кому же почтальон будет его отдавать?
— А если заявиться так… без письма…
— А вдруг он уехал в лагерь? Или переехал? Нет, нельзя… Нужно вспомнить, как его зовут.
 24 декабря. 
Они ничего не вспомнили. Оба вышагивают вокруг стола. Младший рассматривает трещины на потолке. Старший уставился в пол.
— Что-то такое… вроде бури…
— Вспомнил!
— Что?
— Метелица!
— Нет!.. Пассат!
— Как же!.. Что-то гораздо более бурное… Как катастрофа.
— Знаю! Ураган!
— Вот еще!.. Если бы его звали Ураган, мы называли бы его Орангутанг…
— Это верно…
Оба бормочут что-то про себя, закрыв глаза и сосредоточенно кружа вокруг стола…
— Ненастье… Вихрь… Циклон… Антициклон…
— Гром… Снегопад… Буран!
— Обвал!
 27 декабря 
— Что же делать? Ведь мы опоздаем!
— Знаешь что? Давай вспомним хотя бы его имя… Имя!
— В самом деле! Как это мы не подумали? Как его зовут? Ионел? Гица? Аурел?
— Нет… Что-то медицинское…
— А, верно. Аспирин! Не помнишь?
— Как это — Аспирин? Разве такое имя бывает? Разве ты слышал, чтобы кого-нибудь звали Аспирином?!
— М-да… но все же… что-то такое, связанное с болезнью. Грипп… Оспа… Ангина…
— Хватит тебе! — сердится старший. — Ищи слова мужского рода!
— Плеврит… Бронхит… Мигрень… Корь…
— Опять начинаешь?
— А, да… Укол… Компресс… э-э-э…
— Э-э-э…
 28 декабря 
— Сегодня мы непременно должны отослать письмо.
— Но как? Кому посылать? — вздыхает младший.
Старший Сэндулеску смотрит на него серьезно, почти строго:
— Я думал об этом всю ночь. Напишем так: «Улица Вокзальная, дом № 33», а вместо фамилии получателя — после «товарищу…» напишем… Дай сюда конверт! «Товарищу… Вихрю… по прозванию Циклон… по прозванию Барометр…, по прозванию Пинцет, по прозванию Шприц…» Примерно так…
Пролетела еще неделя. Братья с огорчением смотрели на календарь, отмечавший уже четвертое января. Ответа не было. Что случилось? Письмо не дошло? Но почему? Ведь они отправили заказным… И в конце концов, сколько же Циклонов может быть в Питешть? Или сколько Тайфунов на Вокзальной улице? И может ли в одном и том же доме жить больше одного Нептуна или Шприца или кого-нибудь в этом роде?…
И вдруг — звонок.
— Почтальон! Письмо! Он сунул в ящик письмо!
В мгновение ока письмо было у них в руках. Они крутили его в недоумении.
— Это же… наше письмо!
— Как это наше? Не видишь, сколько на нем печатей, подписей?!
— И все-таки это наше. Почерк-то наш…
— Не только наш, — старший удивленно читает первую запись… Посмотри, что здесь написано: «Товарищ Циклон — адресат не известен… Товарищ Барометр — на улице… не известен…»
Адресат Шприц — не известен… — читает и младший.
— Не известен… не известен… не известен…
— А потом?
— А потом — возврат…
— Как это так?
— Очень просто…
— Какой это умник отправил его назад? — возмущается младший.
Старший Сэндулеску печально рассматривает десятки подписей и печатей:
— Э, брось… человек постарался… — И вдруг он обнаруживает четкую подпись в самом низу конверта, под всеми пометками. Мальчик читает и — вдруг издает вопль, словно конверт загорелся у него в руках:
— Начальник почтового отделения: Скарлат… Гроза! Это его отец! Их ведь зовут одинаково, помнишь?
— Быстро, чемоданы… ранец! Через час отходит поезд…
Они бросаются к полке, на которой выстроены в ряд три чемодана, хватают их на лету… И вдруг останавливаются перед календарем… Чемоданы падают из рук… И братья печально опускаются на стулья.
— Куда же теперь ехать? Завтра начинаются занятия…
  
ЧТО ВАМ ЗАДАЛИ ПО РУМЫНСКОМУ?
 
В КОНЦЕ КОНЦОВ ДИНУ РЕШИЛ ЕЙ написать. Другого выхода не было. Он уже давно задумал поговорить с Ней. В последний раз, позавчера вечером, он даже поклялся перед зеркалом, сжав кулаки:
— Завтра я с ней заговорю. Во что бы то ни стало!
И, так как в это время он, нахмурившись, глядел в зеркало, отыскивая, чем бы поклясться, решение пришло само собой:
— Иначе — пусть у меня на носу выскочит прыщ!
Потирая себе нос, он подошел к зеркалу в ванной и — окаменел: как раз посередке носа назревал прыщ! Так он не мог с ней разговаривать. Значит, переговоры придется отложить… но не надолго! На пять минут. Потому что ведь можно вызвать ее по телефону… Он знал ее номер. Телефонная книга сама на нем раскрывалась. Там стояла фамилия, такая близкая — ее фамилия, и чужое имя, которого он боялся, — имя ее отца. Если ответит отец? Ведь он бросит трубку! Но если ответит Она?
— Наверняка, Она тоже бросит! — признал огорченный Дину и со злости начал тереть прыщ, вскочивший на носу.
Мама, проходя по своим делам в кухню, во второй раз обратилась к Дину с вопросом, которого он даже и не слыхал:
— Трудная задача, Дину?
Мальчик вздрогнул:
— Нам по математике ничего не задано!
И тут же покраснел: ведь он уже целый час сидел, держа перед собой открытую тетрадь по математике. Но не потому, что собирался заниматься. В тетради, среди последних страниц, была спрятана его «тайна»: фотография, стихи и начало дневника, потому что, кроме даты, он не успел написать ничего. Да и что он мог написать? Он знал ее вот уже тринадцать лет, они жили по соседству и учились в одной школе, только в параллельных классах. Ему даже и не верилось, что столько лет он с Ней встречался, разговаривал, что они вместе играли, иногда он даже ее толкал…
Дину смотрит на фотографию. Они фотографировались в прошлом году, на выпускном вечере, и он в шутку наставил ей рога. Увидев фотографию, она заплакала от огорчения, а он рассмеялся ей прямо в лицо. Потом начались летние каникулы, а 15 сентября они встретились снова. И в ту самую минуту — он и сам не знает, почему — что-то случилось; теперь каждый раз, как он ее видит, он готов провалиться сквозь землю. Если он с другими ребятами, то начинает болтать, смеяться, залезать на заборы. Если один, то переходит улицу, красный, как рак, даже не поворачивая к ней головы, а потом… горько сожалеет об этом…
Раз в неделю, в четверг, они встречались на занятиях хора. У Дину ломался голос, и однажды учитель сердито прервал занятия:
— Кто это там поет петухом?
Поднеся сложенную лодочкой ладонь к уху, он прислушался, потом указал на него дирижерской палочкой:
— А ну, спой один!
Дину почувствовал, что проваливается сквозь землю. Он пропел одну фразу, то низко, то совсем тоненько и остановился на замирающем «тра-ла-ла»… С того дня четверг остался памятен Дину на целый год. Теперь они встречались только у ворот школы после уроков, но он уходил с ребятами, весело смеясь и что-то крича, по дороге залезая на какой-нибудь забор, а когда приходил домой, ему хотелось колотить себя кулаками, он разглядывал свой «тайные заметки» и клялся, что завтра заговорит с ней непременно. Но о чем? Он спросит ее: «Что вам задали по румынскому? А по математике?» А потом? Потом он ей напишет. Но что? Он облюбовал несколько фраз из «Литературной газеты», и с удовольствием бы их ей написал, но они не имели никакого отношения к делу. Речь шла о «Метафоре, как средстве познания…»
«Ах, если бы я умел писать так же хорошо, только о другом…»
— Трудная задача, Дину? — опять спросила мама.
— Трудная! — вздохнул мальчик, совершенно забыв, что завтра у них нет математики.
— Ну ничего, придет папа, решите вместе…
Дину быстро захлопнул тетрадь. Папа?
В тот же момент раздался телефонный звонок. Это был Силе. Что он там копается? Ведь они должны были встретиться на остановке и пойти на каток.
Дину выбежал из дому… Через четверть часа вокруг него уже мелькали разгоряченные лица конькобежцев. Он начал кататься недавно, еще не слишком устойчиво держался на льду, но теперь разгорячился, осмелел и только замешался среди других катающихся, как вдруг увидел Ее. На ней был зеленый в полоску свитер и шапочка с белым помпоном. Она легко, словно танцуя, скользила по льду вместе с девочками и мальчиками из своего класса. Дину почувствовал, как его охватило желание подъехать к ним, взяться с ними за руки… Но он словно прирос к месту. Прислонившись к ограде, мальчик следил за Ней краешком глаза, впадая в отчаяние, когда проходило несколько минут и он не видел ее шапочки, но если она приближалась, притворялся, что ему нужно срочно поправить коньки. Ему было холодно, он чувствовал себя очень несчастным и одиноким, вздыхал и… щупал свой нос.