Волшебная шубейка
Ладно, если уж баре так привыкли, будем делать по-ихнему, по-барски. Взял я с полочки на кухне расписанную розами тарелку, вылил в неё воду. А с бокалом что теперь делать? Ага, догадался: поставил тарелку с водой на бокал и, поддерживая бокал обеими руками, принёс и поставил перед волшебницей.
Пусть видит, что я тоже знаю, как надо делать по-барски!
Но волшебница снова рассмеялась, да так, что еле-еле остановилась.
— Гергёшка, да ты же самый презабавный мальчишка на свете! Будь я феей, я бы обязательно взяла бы тебя в обучение. А ты пошёл бы ко мне на выучку?
— Пошёл бы, — смущённо, пожав плечами, отвечал я.
— Что ж, значит, мы теперь друзья навеки. Считай, что я тебя уже взяла. Будешь у меня в работниках. Даю тебе шесть выходных в неделю. А на седьмой день — праздник. Ну, а пока бери-ка ты лейку и беги в сад: нужно напоить цветочки, анютины глазки.
Ладно, теперь-то уж я не дам промаха. Покажу феечке, на что я способен!
Вышел я во двор, огляделся. Вижу, у стены лестница лежит. Я её к стенке приставил, взобрался на крышу, выдернул из кровли одну камышинку.
— Зачем она тебе, Гергё? — спросила волшебница, выглянув из окна.
— Дырочек в ней насверлю.
— И что будет?
— Стану цветики поить, — с гордостью сообщил я.
— Как там с цветами, не знаю, но вижу, что ноги себе ты уже все водой побрызгал.
Огорчился было я, да тут же снова повеселел, увидев, что за весёлые создания эти анютины глазки. Если к ним присмотреться получше, можно даже заметить, как они насторожённо косятся, плутовато подмигивают и озорно прищуриваются. Словно и в самом деле на вас чьи-то глаза смотрят.
Я тоже пристально посмотрел на них, и они заулыбались мне приветливо, словно говоря:
— Смотри, Гергё, что сейчас будет-то!
Тут земля у моих ног зашевелилась, вздулась бугром, будто кто-то её наверх выпихивал. Я сразу же догадался, что это ко мне спешит гномик — искатель кладов. Снял и почтительно шапку с головы, стою жду. А из земли уже высунулась чёрная меховая шапочка и две ручки приветливо мне помахивают. Конечно, другой на моём месте сказал бы, что это крот из норы выглянул, но я-то уже твёрдо знал, что никакой это не крот, а сам принц подземного королевства. Только он заколдован и свой человеческий облик вернёт, лишь когда найдёт два драгоценных алмаза, которые у него украл и спрятал в земле злой хомяк. Вот он и роет всё время землю, ищет свои алмазы.
Это мне по секрету рассказал всё тот же дядюшка Месси. Он говорит, что кроту все клады подземные известны. Но откроет он их только тому, кто его рассмешить сумеет. Наверное, эти кроты весьма серьёзные дяди, потому что я ещё не знаю ни одного человека, кому бы они помогли найти клад. Значит, никому до сих пор не удалось их рассмешить.
Мой крот, видно, тоже не был расположен к смеху, как я ни старался его потешить. И как я только не гримасничал! Матушка моя всегда, например, смеялась над этими моими выходками. Но крот даже не улыбнулся.
«Да ведь он же не видит! — сообразил я, когда уже устал от напрасных своих стараний. — Глаз у него нет. Но уши-то есть!» И я во всю глотку заорал:
Кромурто, чмурто тмуры демурлаешь?
Это на заговорщицком языке означает: «Крот, ты что делаешь?»
Понял подземный принц мои слова или нет, не знаю, но испугался — это уж точно. И снова в свой подземный замок хотел спрятаться. К счастью, успел я его сцапать за меховой воротник и к себе в карман шубейки сунуть. Подремлет там немного — может, развеселится, ещё и хохотать начнёт. Конечно, я не знал, что крот запросится на волю как раз во время обеда. У меня только-только завязалось знакомство с варениками, как вдруг мой крот принялся царапать мне лапой бок. Со страху я вместо рта поднёс вилку к уху, за что сразу же получил строгое замечание от тётушки Мальвинки:
— Это не по-господски, Гергё.
— Да, но… — в совершенном замешательстве заметил я. — Я не знаю.
— Что ты не знаешь?
— Не знаю, как ведут себя господа в таких случаях.
— В каких «таких»?
— Когда… Когда у них в кармане ворочается крот.
Волшебница ничуточки не испугалась и не закричала со страху и только заметила, что никогда не слышала, чтобы воспитанные баричи носили кротов в кармане своего пальто или шубейки. Поэтому она и мне велела отнести моего крота в сад и накрыть бочонком. А потом с ним поговорить.
Я поспешил исполнить её приказание и в углу сада соорудил ему из мягкой травки настоящее царское ложе. Думаю, что мой крот, хоть он и принц, наверное, ещё ни разу не спал на таком. «А вечером я обязательно рассмешу его, — думал я. — Расскажу ему, почему собаки бегают босиком».
Но вечером я не смог этого сделать, так как мне пришлось вести волшебницу к нам на мельницу. Бедная матушка, до сих пор и не знавшая о том, что уже закончилась моя «годичная» служба в учениках у торговца книгами, кинулась руки целовать тётушке Мальвинке, благодарить её за доброту ко мне. А уж когда она услышала, что фея и в школу собирается меня отдать, ещё пуще прежнего обрадовалась.
Маменька, видно, тоже подумала, что тётушка Мальвинка — добрая фея. Домой мы шли мимо лачуги старого цыгана Барона. Двое его цыганят ещё издали бросились нам навстречу — просить денег, но старик прикрикнул на них:
— А ну щищаш же надевайте шапоги, ешли хотите пождороваться ш крашавичей барыней!
С этими словами Барон сбросил с ног свои огромные сапожищи, после чего один из цыганят надел на ногу правый сапог, а другой — левый, и они, взявшись за руки, заковыляли навстречу.
«Вот смешная история. Её-то я и расскажу принцу подземного царства», — обрадовался я.
Пришли мы в дом волшебницы, бросился я в сад, приподнял бочонок, а под ним одна только дырка. Ушёл от меня мой знаток подземных кладов, скрылся под землю.
А добрая фея смотрит на меня молча и хитро так улыбается.
ГА-БРИ, ГА-БРИ!
И по сей день сквозь пелену лет отчётливо вижу, как я впервые переступил школьный порог. А переступив его, наверное, тотчас же повернул бы назад, не будь рядом со мной тёти Мальвинки, крепко державшей меня за руку. Очень уж я боялся, что господину учителю тоже не понравится моя голова. Как когда-то шляпнику Кеше. На всякий случай на ночь я туго-натуго перевязал свою буйную голову платком: может, сделается она хоть чуточку меньше. К счастью, учителю раньше всего бросилась в глаза моя шубейка:
— Эй, шуба-шубища, откуда в тебя угодил этот мальчик с пальчик?
Все, кто был в классе, уставились на мою шубейку. Я же от этого пришёл в такое смущение, что просто онемел. Стоял и глаз не смел оторвать от чёрной доски. А она, казалось, сама сделала шаг-другой мне навстречу на своих растопыренных ногах, желая получше разглядеть мой наряд.
Но на то и существуют добрые феи у мальчиков-школяров, чтобы выручать их из беды. Не знаю, о чем Мальвинка так долго беседовала с учителем, время от времени перемежая разговор своим воркующим смешком, только в конце концов и господин учитель произнёс, обращаясь ко мне, улыбчатое слово:
— Ладно, определим этой красивой шубейке место возле красивых сапог. Маленький Габри Цёткень, ты как думаешь, а?
Услышав свою фамилию, поднялся мальчик, такой маленький, что из-за парты виднелась только его остренькая, как у мышонка, мордочка, и тонким, будто ниточка, голоском ответил:
— Не фочу с ним менясса фапогами!
Тут все в классе захохотали, да так громко, что даже сонные мухи, сидевшие на окне, встрепенулись от испуга. Я же посмотрел на свои рваные лапти и покраснел до кончиков ушей. А уже когда уселся рядом с Габором Цёткенем за парту, и вовсе чуть не почернел от зависти. У моего нового соседа на парте были такие сапоги из жёлтой сафьяновой кожи с серебряными пряжками да пуговками на голенищах, которым мои собственные, со шпорами, и в подмётки не годились. Но самое главное в Цёткеневых сапогах было то, что они скрипели. И не просто скрипели, а приговаривали:
