Часы

Задрожал Петька и схватил узелок. И только схватил, выбегает из чайной кучерявый. 
- Сидишь? - говорит. 
Испугался Петька. 
- Сижу, - говорит. И часики прячет. В дырку прячет, в бывший карман. 
- Молодец, - говорит кучерявый. - Молодец, что дождался. Ценю. Не ожидал я в тебе такой честности. 
Вынимает кучерявый какой-то пирожок подгорелый. Подает Петьке. 
- На, - говорит, - тебе за такую сознательную честность пончик. Прими, пожалуйста. Специально для тебя гривенник загубил. От чистого сердца. 
Взял Петька пончик, понюхал, проглотил незаметно, в себя пришел. 
- Ладно, - говорит, - пончик пончиком. А почему вы так долго чаи распивали? А? Я, кажется, не нанимался ждать вас по три часа. 
- Ладно, - говорит кучерявый. - Не сердись. Выпил я всего шесть стаканчиков. Съел булку. А теперь и идти можно. Идем, пожалуйста, шпана ненаглядная. 
Подтянул Петька портчонки - пошел. 
Идут они быстро. Бодро. Особенно кучерявый. Кучерявый, так тот прямо бежит. И на почки свои внимания не обращает. А Петька украдкой часы куда-то запихал. В заплатку какую-то, что ли... Грустить перестал. Такой человек Петька - неунывающий. 
"Все равно, - думает. - Наплевать. Здесь не вышло, там выйдет. С приюта смоюсь". 
Вышли они на широкую Введенскую улицу. С крутым подъемом. 
Кучерявый пальцем показал. 
- Видишь, - говорит, - на горе стоит дом? Белый. Под зеленой крышей. Тот дом под зеленой крышей и есть приют Клары Цеткин. Пришли, слава богу... 
Действительно, дом белый, крыша зеленая. Трубы на крыше. Окна там всякие, ставни - все честь честью. Палисадник даже. В палисаднике тополя пыльные. 
Двор. Ограда каменная. Калитка. 
Кучерявый в калитку постучался. За оградой пес залаял, цепь зазвенела. 
Грустно стало Петьке ужасно. Вздохнул Петька. 
"Приют? - думает. - Ничего себе приют. Тюрьма какая-то... На замочках все да на ключиках. Отсюда и не смоешься, пожалуй". 
Открылось в калитке окошечко маленькое - глазок. Выглянул кто-то в окошечко. Косоглазый кто-то. Не то татарин, не то китаец, не то монгол. 
- Кто? - спрашивает. - Кто такой стучится? 
- Откройте, - говорит кучерявый. - Не бойтесь. Ничего особенного. Малолетнего вора веду. 
Окошко захлопнулось, в скважине ключ заерзал. Распахнулась калитка, косоглазый русским оказался... 
- Здравствуйте, - говорит. - Милости просим. Заходите. 
Вошли. Собака бросилась. Лает, язва, рычит. 
Цыкнул на нее косоглазый. 
- На место, Король! 
- Проходите, - говорит, - в контору к заведующему - по лесенке во второй этаж. 
Пошли через двор. И сразу кучерявый важности напустил: наган поправил и по-военному зашагал: раз, два, левой! 
А Петька идет, озирается. Двор громадный, щебнем по краям усыпан; сквозь щебень крапива, лопух растет, всякая гадость. 
В открытые окна ребята глядят. Петьку разглядывают. 
Слышит Петька: 
- Ребята, фрея ведут! 
"Что, - думает Петька, - за фрей еще? Какой я фрей?" 
По лесенке поднялись в контору. В конторе какой-то маленький и чернявенький хлопчик сидел на полу и кисточкой рисовал на громадной бумажине красную пятиугольную звезду. 
- Здрасти, - сказал кучерявый. 
- Здрасти, - ответил чернявенький хлопчик, очень важно и басом. - Вам заведующий требуется? 
- Заведующий, - сказал кучерявый. 
- Федор Иванович! К вам... - кричит чернявенький, а сам Петьку разглядывает с ног до головы и насмешливо улыбается. 
Выходит из соседней комнаты Федор Иванович, заведующий. Человек плешивенький, очкастый и седоват слегка. 
- Так, - говорит. - Здравствуйте. Новенького привели? 
- Новенького, - отвечает кучерявый. - Здравствуйте. Примите, пожалуйста, под расписку. 
- Расписку? Так... получите... Так... Можете идти. 
Взял кучерявый расписку, поглядел. 
- Прощайте, - говорит. - Прощай, шпана. 
Ушел кучерявый. 
Федор Иванович за стол уселся. Петьку оглядел. 
- Звать тебя Петром? - спрашивает. 
- Петром, - отвечает Петька. И фамилию назвал. 
- Так, - говорит Федор Иванович и спрашивает: - Вор? 
Покраснел Петька. Сам не знает, почему. Чудной какой-то этот Федор Иванович. 
- Вор, - отвечает. 
- Так... - говорит Федор Иванович. - Это ничего. Это бывает. Поживешь человеком будешь. А сейчас тебя первым делом в должный вид привести надо. Так... Миронов, отведи новичка к Рудольфу Карлычу. 
Вскочил чернявенький хлопчик, кисточку бросил, руки вытер. 
- Идем, - говорит, - пацан. 
Идут они по разным коридорам. Темновато. Лампочки угольные тлеют. Двери белые по сторонам. 
- Это, - говорит чернявенький, - классы у нас тут помещаются. Уроки происходят. 
- А куда ты меня ведешь? - спрашивает Петька. 
- К санитару Рудольфу Карлычу. Мыть он тебя будет. 
- Мыть? 
- Ну да. В ванне. 
Постучал чернявенький в какую-то дверь. 
- Рудольф Карлыч! Примите новенького! 
Вышел толстенный дядя в белом халате. Уши у дяди громадные, голос жирный. Немец, должно быть. Санитар. 
- Нофеньки? - спрашивает. - Это ошень мило, - говорит. - Идем в ванную, пока вода горячий. 
Потащил Петьку в эту самую ванную. Притащил. 
- Растефайся, - говорит. 
- Что? 
- Растефайся. Мыться будешь. С мыло и щетка. 
Стал Петька с себя барахло сдирать. Полегоньку сдирает. 
"Как бы, - думает, - часики не выскользнули". 
А санитар, между прочим, говорит: 
- Ты это все оставляй. Да. Мы твою кустюм в печка сожгем. 
Испугался Петя. За штанишки ухватился. 
- Как то есть? - спрашивает. - Как то есть в печка? 
- Да ты не пойся. Мы тебе другая костюм выдадим. Чистый. Чистый брючка, чистый блюзка и даже сапожка дадим. 
Что делать Петьке?! Сидит Петька совершенно нагишом, сжимает в руках грязное свое барахлишко и дрожит. Не от холода, конечно. Тепло в ванной, жарко. От страха дрожит. 
"Ну что, - думает, - мне делать? Погибать?" 
А погибать Петьке прямо не хочется. 
На Петькино счастье, немец вышел куда-то. Не долго думая, развязал Петька узелок и сунул свои золотые часики в рот. С усилием впихнул. Чуть рот не разорвал своими золотыми часиками. Щеки вспухли. Язык куда-то в постороннее место вдавился. Стерпел Петька, зубы сжал. 
Только сжал - немец приходит. С щипцами. Подцепил щипцами Петькин "кустюм", уволок куда-то.