Таёжка

ЗЛОСЧАСТНАЯ ЧЕТВЕРКА 
В школе ещё никого не было. Только по коридорам бродила заспанная тетя Дуся и растапливала печи. В гулких, пустых классах пахло смолой и горьким дымком. 
В 6-м "В" топилась высокая голландская печь, до самого потолка закованная в железные листы. Мишка приоткрыл дверцу топки, и на полу запрыгали оранжевые зайчики. 
Мишка блаженно щурился и кряхтел" как старый старик. 
- Табаку взяла? - спросил он, не поворачивая головы. 
Таёжка достала из портфеля газету и табак, завернутый в носовой платок. Табак ей приходилось тайком брать у отца. Он вряд ли мог заметить пропажу, потому что одной горсти Мишке хватало на всю неделю. Да и курил-то он для пущей важности. 
Пока Мишка трудился над своей цигаркой, Таёжка, высунув кончик языка, переписывала ему домашнеё задание по немецкому. 
- Ты не больно-то старайся, - посоветовал Мишка. - А то никто не поверит. Кляксы штуки две ляпни. 
- Хорошо, - отозвалась Таёжка и посадила аккуратную кляксу. 
Потом стал собираться народ. Пришли толстый Генка Зверев и Витька Рогачев, по прозвищу "Курочка-Ряба". Он и правда походил на курицу - с остреньким носиком и круглыми птичьими глазами. Генка и Курочка-Ряба отличались тем, что дрались даже на уроках, но почему-то всегда ходили вместе. Может быть, их роднило то, что оба они были из одной деревни и оба "хромали" в диктантах. 
Потом появились Щегловы, братья-близнецы, низкорослые и краснощекие, похожие на медвежат. 
Братья заглянули через плечо Таежки и разом спросили: 
- Немецкий? 
Согласованными, одинаковыми движениями они открыли свои портфели, достали тетради и ручки и деловито принялись списывать. 
- Хорошо Мишке, а? - сказал Курочка-Ряба и подмигнул Генке Звереву. Тайка ему даже нос вытирает. 
Таёжка покраснела и склонила голову ещё ниже над тетрадкой. 
Ты у меня поговори, - лениво отозвался Мишка.- Давно с расквашенным носом ходил? 
Курочка-Ряба подошел к Таёжке и больно дернул её за косу. Мишкиного благодушного настроения сразу как не бывало. Он вскочил, и быть бы Витьке битым, да тут вошёл Максим Александрович, классный руководитель 6-го "В". Ребята звали его Сим Санычем. 
Таёжка успела сунуть тетради в парту, а Щегловы так и остались сидеть с разинутыми ртами, 
- Ну, братья-разбойнич-ки, попались? - сказал Сим Саныч, подходя к ним. Н-да, грязь немытая, грязь осенняя... Даже списать как следует не умеёте. Сте-но-графисты! 
- Торопились, Сим Саныч, - простодушно объяснил один из братьев. - Разве ж тут чисто получится? 
- Очень вам сочувствую. - Сим Саным тяжело вздохнул и вдруг спросил: - А отчего это у вас, милейшие мои воспитанники, дух, как на табачной фабрике? А? 
"Милейшие воспитанники" состроили непонимающие рожи. 
- Ладно, - сказал Сим Саныч. - Сам догадываюсь. Прославленный куряка Михаил Кузьмич Терехин опять притащил полный карман первосортных стамбульских Табаков. Ну-ка, Михаил Кузьмич, подойди к столу. 
Мишка нехотя двинулся к столу. Он шел так, как ходят посуху водолазы. 
- Давай вываливай, - сказал Сим Саныч. - Чего уж там... 
Карманы у Мишкиных штанов были знаменитые - рука в них уходила по локоть. Мишка встал на цыпочки и вывернул на стол оба кармана. Первый в основном содержал проволоку и какие-то гвозди, из второго Мишка извлек горсть махорки. 
- Только-то! - удивился Сим Саныч. - Да это ж тебе на одну закрутку. 
Мишка переминался с ноги на ногу и томился. 
- И вообще я должен сказать, что самокрутки - это уже не модно, продолжал Сим Саныч. - В день рождения Михаила Кузьмича я подарю ему трубку. 
- Не надо мне трубки, - решительно отказался Мишка. - Я ведь так, Сим Саныч, для сугреву попробовать. 
- Пробовать будешь, когда усы вырастут, понял? 
- Понял. 
- Ну, я рад, что ты такой понятливый. - Сим Саныч выбросил махорку в печь и повернулся к братьям Щегловым: - А вы зарубите себе на носу - в другой раз разговор у нас будет особый. 
Когда классный руководитель вышел. Мишка зачем-то заглянул в печь и сокрушенно покрутил белой головой. 
- Надо ж... Вот нюх у человека! 
Первый урок вела "немка" Елизавета Морисовна, тучная и на вид очень грозная женщина. Но у неё был тоненький, как у девочки, голос и близорукие глаза. Поэтому никто её не боялся. Кроме того, ребята хорошо знали одну слабость своей учительницы: она была влюблена в старых немецких поэтов. Когда не хотелось отвечать урок, кто-нибудь из мальчишек вставал и приторным голосом просил: 
- Елизавета Морисовна, почитайте стихи. 
Учительница закрывала глаза и начинала: 
Мне горы - родина и дом, 
Гроза ль кругом, гремит ли гром, 
Шипит ли молния змеёй, 
Не заглушить ей голос мой. 
Я сын великих гор! 
В грозу под солнцем я стою; 
Она ревет, а я пою. 
Я - сын свободных гор! 
И пока Елизавета Морисовна читала стихи, "слушатели" играли в морской бой, зубрили правила по русскому, рисовали, пускали бумажных голубей и читали "Трех мушкетеров". 
Но сегодня номер не прошел. Не успел Мишка заикнуться о стихах, как его вызвали к доске и попросили составить короткий рассказ о зиме. Мишка долго откашливался, наконец выдавил из себя две-три фразы, перепутал зайца со штанами[1] и наверняка получил бы двойку, но выручило домашнеё задание с одной-единственной кляксой. Елизавета Морисовна поставила ему тройку. 
На перемене пронесся зловещий слух: по русскому будет диктант. Курочка-Ряба ходил по классу бледный, заглядывал всем в глаза и ныл: 
- Помогите, братцы, - ведь третью пару получу. 
На него не обращали внимания, потому что Елизавета Морисовна забыла на столе классный журнал. Ребята сгрудились вокруг стола. 
Генка Зверев растолкал всех, завладел журналом и недолго думая поставил себе по немецкому четверку. 
- Что делаешь, толстый дурак? - сказал ему Мишка. - Сам сроду четверки не получал, а теперь всему классу влетит. 
- А зачем она мне прошлый раз двойку поставила? Все видели, что неправильно. 
Мишка пожал плечами: 
- Дело твое. Только у Сима это даром не пройдет. 
Мишка оказался прав. После урока Сим Саныч (он преподавал математику) остановился возле Генки и сказал: 
- Зверев, иди-ка к столу. 
Генка вышел. 
- Теперь садись и возьми журнал. 
Генка недоуменно потянул к себе журнал: 
- А дальше что? 
- Ставь себе оценки какие хочешь, по любому предмету. 
Толстое лицо Генки стало пунцовым. 
- Не стесняйся, Зверев. Отныне свои знания тебе придется оценивать самому. Очень тебя прошу - избавь от этой обязанности учителей. Оставайся в классе и трудись. А мы пойдем на лыжах. 
Сим Саныч направился к двери, бросив на ходу: 
- Спускайтесь в кладовую. В коридоре не шуметь. 
Класс на цыпочках пошел следом, оставив Генку наедине с его злосчастной четверкой. 
ВЕСНА ИДЕТ 
Интернат помещался в старом пятистенном доме. Дом был сложен из могучих кедровых бревен и разделен на две половины. Половины отличались друг от друга, как небо от земли. 
По выражению Сим Саныча, в одной из них жили девочки, а в другой "кызыл-кайсацкая орда". На половине "орды" чуть ли не круглые сутки топотало и ревело стадо диких слонов: там играли в бабки, ненароком сокрушали стулья, переворачивали кровати и дрались; тишина там наступала тогда, когда приходил Сим Саныч и "орда" садилась за уроки. 
Сегодня вечером на мужской половине было непривычно тихо. Таёжка знала почему: мальчики приступили к созданию аэросаней, раздобыв для этой цели старый двигатель от мотоцикла. 
Девчонки несколько раз пытались проникнуть в "мастерскую", но в дверях на страже стоял Генка Зверев и щедро раздавал тумаки. Девчонки покрутились-покрутились да так ни с чем и вернулись восвояси. 
Когда все улеглись спать, Таёжка зажгла настольную лампу и села писать письмо. 
"Мам! - писала она. - Мне живется хорошо и весело. И Мишка очень хороший тоже. Он всегда за меня заступается. Мама, скоро весна, а ты все не едешь. Мы с папкой ждали тебя к Новому году и даже устроили елку. В лесу у нас красиво и совсем нестрашно. Только там нет электричества, а темнеёт рано, и надо ложиться спать.