Женщины в любви

– Художники, музыканты, писатели, бездельники, натурщицы, продвинутые молодые люди – все, кто открыто пренебрегает условностями и не принадлежит ни к одной среде. Зачастую это юнцы, которых выставили из университета, и девицы, живущие, как они говорят, самостоятельно.
– И все свободные от предрассудков? – спросил Джеральд.
Биркин увидел интерес в его глазах.
– С одной стороны, да. С другой – совершенно ограниченные. Но несмотря на все их непристойное поведение, поют они одну и ту же песню.
Он взглянул на Джеральда и увидел, что в его голубых глазах зажглись огоньки странного желания. Он также заметил, как хорош собой тот был. Джеральд был привлекателен, казалось, в его жилах стремительно бежала наэлектризованная кровь. Его голубые глаза горели ярким и в то же время холодным светом, во всем его теле, его формах была какая-то красота, неподражаемая томность.
– Я проведу в Лондоне два-три дня – мы должны как-нибудь встретиться, – предложил Джеральд.
– Да, – согласился Биркин, – но в театр или мюзик-холл мне не хочется – лучше ты заходи ко мне, посмотрим, что ты скажешь о Халлидее и его приятелях.
– С большим удовольствием, – рассмеялся Джеральд. – Что ты делаешь сегодня?
– Я обещал встретиться с Халлидеем в кафе «Помпадур». Это отвратительное место, но больше негде.
– Где это? – спросил Джеральд.
– На Пиккадилли-Серкус.
– Понятно – пожалуй, я туда подойду.
– Подходи. Мне кажется, тебя это позабавит.
Близился вечер. Они только что проехали Бедфорд. Биркин смотрел на природу и чувствовал какую-то безнадежность. Он всегда так себя чувствовал, когда поезд приближался к Лондону. Его неприязнь к человечеству, к скоплению человеческих существ, была почти патологической.
– Там, где вечер залил алым светом луг, и вокруг… – бормотал он себе под нос, как бормочет приговоренный к смертной казни человек.
Джеральд, ни на минуту не терявший бдительности, настороженно наклонился вперед и с улыбкой спросил:
– Что ты там бормочешь?
Биркин взглянул на него, рассмеялся и повторил:
– Там, где вечер залил алым светом луг,
И вокруг
Все живое – что-то там, не помню слова, – и овцы
Задремало вдруг… [9]
Джеральд также посмотрел через окно на сельский пейзаж. А Биркин, уже потерявший и интерес, и расположение духа, сказал ему:
– Когда поезд подходит к Лондону, я всегда чувствую себя приговоренным к смерти. Я чувствую такое отчаянье, такую безнадежность, как будто наступил конец света.
– Неужели?! – сказал Джеральд. – А конец света тебя пугает?
Биркин медленно повел плечами.
– Не знаю, – сказал он. – Пожалуй, да, когда все свидетельствует о его наступлении, а он никак не наступает. Но больше всего меня пугают люди – даже не представляешь, насколько.
В глазах Джеральда появилась возбужденно-радостная улыбка.
– Что ты говоришь! – сказал он. И посмотрел на собеседника серьезными глазами.
Через несколько минут поезд уже летел по уродливым кварталам разросшегося Лондона. Все в вагоне были наготове и ждали, когда, наконец, можно будет выбраться на свободу. Наконец они вышли под огромную сводчатую крышу вокзала и оказались в кромешном городском мраке. Биркин сжал зубы – он был на месте.
Мужчины вместе сели в такси.
– Ты не чувствуешь себя отлученным от рая? – спросил Биркин, когда они уже быстро неслись вперед в маленьком, отгораживающем их от внешнего мира автомобиле и выглядывали из него наружу, на огромную, безликую улицу.
– Нет, – рассмеялся Джеральд.
– Вот это-то и есть смерть, – сказал Биркин.
 
Глава VI
Creme de Menthe [10]
Несколько часов спустя они встретились в кафе. Джеральд прошел через двустворчатую дверь в просторное помещение с высокими потолками, где в клубах сигаретного дыма неясно виднелись лица и головы посетителей, бесконечное число раз расплывчато отражавшиеся в огромных настенных зеркалах. Ему показалось, что он попал в туманное, сумрачное царство питавших пристрастие к вину призраков, чьи голоса сливались в единый гул, пронизывавший голубую пелену табачного дыма. И тут же стояли обитые красным плюшем диваны, на которых в этой призрачной обители удовольствий можно было найти пристанище.
Джеральд медленно шел мимо столиков, внимательно рассматривая все вокруг блестящими глазами, не упуская ничего из виду. Он шел мимо столиков, и люди поднимали на него затуманенные взгляды. Ему казалось, что он вот-вот окажется в дотоле не известной ему стихии, он направлялся в иной, залитый светом мир мимо погрязших в пороках душ. Это забавляло его и доставляло ему удовольствие. Он окинул взглядом эти склонившиеся над столиками призрачные, эфемерные, озаренные смутным светом лица. И тут он увидел Биркина, который поднялся с места и махал ему рукой.
За столиком рядом с Биркиным сидела девушка с темными, шелковистыми, пышными волосами, которые были коротко подстрижены согласно царившей в кругу художников моде и лежали ровно и прямо, точно у древней египтянки. Она была небольшого роста, хрупкая, с теплым цветом лица и огромными темными настороженными глазами. В ее облике сквозило изящество, почти красота, и в то же время была в ней некая притягивающая вульгарность, которая тут же зажгла в глазах Джеральда маленькую искорку.
Биркин, который казался замкнутым, оторванным от реальности, призрачным, представил ее как мисс Даррингтон. Она резко и как бы неохотно протянула руку для приветствия, пристально разглядывая Джеральда темными, широко раскрытыми глазами. Он сел, и тепло волной накатило на него.
Появился официант. Джеральд посмотрел, чем были наполнены бокалы. Биркин пил что-то зеленое, перед мисс Даррингтон стояла маленькая ликерная рюмка, на дне которой оставалось совсем чуть-чуть напитка.
– Не желаете ли еще …
– Бренди, – сказала она, допивая последнюю каплю и ставя рюмку на стол.
Официант исчез.
– Нет, – повернулась она к Биркину, продолжая прерванный разговор. – Он не знает о моем возвращении, он ужаснется, увидев меня здесь.
Она слегка картавила, произнося слова так, как лепетал бы их ребенок, и это одновременно казалось и естественным, и намеренным. Ее голос был тусклым и бесцветным.
– Где же он тогда? – спросил Биркин.
– Устраивает выставку для узкого круга приглашенных в доме леди Снельгроув, – ответила девушка. – Уоррен тоже там.
Они замолчали.
– Итак, – спросил Биркин бесстрастно, но заботливо, – что ты намерена делать?
Девушка угрюмо помедлила. Для нее этот вопрос был не из приятных.
– Ничего, – сказала она. – Завтра начну искать место натурщицы.
– К кому ты пойдешь? – спросил Биркин.
– Сначала пойду к Бентли. Но, боюсь, он сердится на меня за мое исчезновение.
– Это когда ты позировала для его мадонны?
– Да. А если я ему не нужна, я знаю, что всегда смогу работать у Кармартена.
– Кармартена?
– Лорда Кармартена – фотографа.
– Прозрачная ткань, голые плечи…
– Да. Но все совершенно прилично.
Опять повисла пауза.
– А что ты будешь делать с Джулиусом? – спросил он.
– Ничего, – ответила она. – Просто буду его игнорировать.
– Так у вас все кончено?
Она не ответила на его вопрос, угрюмо отвернувшись в сторону.
К их столику торопливо подошел еще один молодой человек.
– Привет, Биркин! Привет, Киска, когда это ты вернулась? – нетерпеливо спросил он.
– Сегодня.
– А Халлидей знает?
– Понятия не имею. Мне все равно.
– Ха-ха. Так между вами все по-прежнему, не так ли? Не возражаете, если я присяду к вам?
– Не видишь, мы с Р’упертом р’азговариваем, – холодно, и в то же время трогательно, словно ребенок, сказала она.