Слабая женщина, склонная к меланхолии

Ася оглянулась. Хозяйка была белая как мел. Встретилась с Асей взглядом, с трудом перевела дух и призналась:
— Я так боялась… Ой, я так боялась! Думаю: как тяпнет сейчас за руку… Он ведь и так никого не подпускает. А тут еще больной… Асечка, вы колдунья, что ли? Ведь он вас как слушает, как слушает! И все понимает. Ведь понимает, правда? Я же вижу, что понимает! Нет, вы точно колдунья. Настоящая волшебница.
«Волшебница» — это было бы, конечно, предпочтительнее. Но почему-то не прижилось. А «колдунья» — прижилось. Да так прочно, что и в поликлинике, где она тогда работала, ее стали называть колдуньей. А когда сам Плотников к себе работать позвал, Ася пришла в отделение с уже навсегда приросшим к ней прозвищем. Иногда это страшно раздражало. Все-таки очень много было таких, кто всерьез верил в ее сверхъестественные возможности. Ждали и даже требовали от нее таких чудес, которых не ждали и не требовали от самого Плотникова. Разуверить никого было невозможно. Махровую дремучесть Ася не любила. Но дремучий пациент или вполне вменяемый — он ее больной, национальность значения не имеет.
А иногда эта дурь даже помогала. А все Светкина склонность к мистификациям. Такой имидж ей обеспечила, что одно упоминание о том, что Ася Пална может, не дай бог, расстроиться, мгновенно пресекало любую истерику, купировало предоперационные и постоперационные психозы и наводило железную дисциплину. Светкиному внушению оказались подвержены не только пациенты, но даже персонал. Именно благодаря Светке авторитет у Аси в отделении был непререкаемым. Ася только одного не могла понять: почему Светка, выдумавшая и распустившая все эти легенды, и сама в них верит? Иногда вдруг просила:
— Потрогай мне голову. Вот здесь.
В первый раз Ася Светкину голову послушно потрогала, а потом уже поинтересовалась:
— А что такое с твоей головой?
— Болит, — ответила Светка. — То есть болела. Ты потрогала — и все прошло. Спасибо.
Ася тогда рассердилась, долго рассказывала Светке о вреде суеверий, стыдила за махровую дремучесть, советовала померить давление, съесть таблеточку и вообще сходить к врачу. Лучше всего — к психиатру. Светка пререкалась:
— Подумаешь — давление! Подумаешь — таблеточка! Подумаешь — врачи! Что они понимают, эти врачи? Ты вон только потрогала — и все прошло.
— Свет, ты думаешь, что говоришь? — обиделась Ася. — А я, по-твоему, кто?
— Ну да, ну да, — согласилась Светка с готовностью. — Ты врач, а как же… Но ведь не как остальные всякие-прочие. Ты ж еще и колдунья. Да ты не скрывай, это уже все знают, чего там…
— Ты же сама это и выдумала! — сердито напомнила Ася. — Сама выдумала, сама всем растрепала, а теперь, выходит, сама же и поверила! Свет, это массовый психоз. Неужели не понимаешь?
— Понимаю… — Светка сделала выражение лица типа «обижаешь, начальник». — Чего ж тут непонятного? Массовый психоз, конечно… Только голова-то у меня уже не болит. Ты потрогала — и все прошло. Сразу. Вот тебе и не колдунья.
Ася так и не поняла, поддалась ли Светка массовому психозу или, по обыкновению, дурака валяет. Но когда ей подставляли головы, или плечи, или локти, или спины: «Потрогай вот здесь, болит», — уже без раздражения трогала, выслушивала: «Спасибо», отвечала: «На здоровье» — и о махровой дремучести больше не думала. Ну, верят люди — и верят, что ж теперь… Пусть, раз им это помогает. Про себя-то она все знала. Какая колдунья? Смешно. Однако при необходимости это всеобщее дурацкое мнение о себе использовала на полную катушку. Вернее, чаще Светка это всеобщее дурацкое мнение об Асе использовала на полную катушку. Для пользы дела — почему бы и нет? Ася ей при необходимости подыгрывала. И медсестры подыгрывали, и санитарки, и врачи, и баба Женя, и даже сам Плотников. Светка считала, что не подыгрывают, а по-настоящему верят. Асе удобней было думать, что все-таки подыгрывают. Совсем неудобно было бы думать, что в колдовство могут верить ее коллеги. Особенно сам Плотников.
В дверь заглянул Плотников. Легок на помине.
— Ася Пална, у вас найдется минутка? Примерно на полчаса…
Наверное, ребенка привезли. Почти со всеми детьми работала Ася. Считалось, что они ее не боятся. Считалось, что она любого из них может успокоить за пару секунд. Считалось, что она никогда не сделает больно… В общем, считалось, что она колдунья. Вот еще крупное неудобство от дурацкого мнения. Асе с детьми работать было трудно. Всем, конечно, было трудно с детьми работать, и все при возможности старались от этого увильнуть. Законная возможность увильнуть — наличие в отделении Аси. А ей увильнуть никакой возможности не было. Ай, что ж теперь… Ладно еще, что требуется минутка всего на полчаса. Это значит, что травма пустяковая. Может быть, даже и не травма. Может быть, просто соринка в глаз попала, но ребенок в руки никому не дается.
— Мальчик, девочка? — деловито спросила Ася, убирая истории болезней со стола в шкаф. — Сколько лет? Сильно нервничает? Как зовут? Я сейчас…
— Скорее мальчик, чем девочка… — Плотников оглянулся, открыл дверь пошире, вошел в ординаторскую и опять оглянулся: — Нет, что это я… Конечно мальчик, однозначно — мальчик, без всяких сомнений. Я не знаю, сколько ему лет. Но большой уже. Даже очень большой, я бы сказал — огромный… А нервничает сильно. Мне так кажется. Однако пытается это скрыть. В смысле — нервы. У него это хорошо получается. В смысле — скрывать…
Ага, у Плотникова хорошее настроение. А с чего ему быть плохим? Экстренных сегодня пока не было — тьфу, тьфу, тьфу, на прием пришли те, кого он сам оперировал, там вообще никаких гадких неожиданностей быть не может… Больной из пятой палаты — выше всяких похвал, и даже то, что он получил фингал вокруг правого глаза после операции, не угробило работу Плотникова. Вот интересно: как появление фингала объяснил Плотникову квадратный?
— А имя мальчика я не знаю. Виноват… — Плотников сделал выражение лица типа «и ничего не виноват», опять оглянулся на дверь и спросил: — Майор, а как тебя зовут-то? А то правда нехорошо…
Квадратный боком, правым плечом вперед, протиснулся в дверь, остановился и несколько растерянно сказал:
— Так майор Мерцалов… Илья Алексеевич Мерцалов.
— Красивое имя, — одобрительно сказала Ася. — Сами выбирали?
Плотников ехидно хихикнул. Квадратный совсем растерялся:
— Нет, ну как… Мне ж такое присвоили…
— Вместе со званием? — уточнила Ася. — Неплохо, неплохо. У вашего начальства хороший вкус.
— Да не, это не начальство. Это родители… — квадратный сделал выражение лица типа «конечно, простого мента каждый может обидеть».
— Чьи родители? — Ася сделала выражение лица типа «давайте не будем о простых ментах».
Плотников опять ехидно хихикнул. Квадратный едва заметно ухмыльнулся и хитро блеснул глазами, чуть не выйдя из образа, но тут же спохватился и прочно вошел в образ по самое темечко:
— Так мои личные родители. То есть персональные.
Ага, в несознанку ушел. Напрасно. А ведь по роду занятий должен знать, что чистосердечное признание…
— Я ж предупреждал! — Плотников обернулся к квадратному с выражением лица типа «старших надо слушать». — Анастасия Павловна видит на три метра под землей. Это если не присматривается. А если присмотрится — то и на все двенадцать… Ладно, шутки шутками, а на вашем месте я бы рассказал ей больше, чем вы мне рассказали… — Обернулся к Асе, виновато развел руками, сделал выражение лица типа «так уж получилось» и просительно добавил: — Ася Пална, поговорите с майором, пожалуйста. Может, как-то все… систематизируется. А то хоть больных эвакуируй, честное слово…
Плотников ушел, тихо закрыв за собой дверь, в коридоре кому-то строго сказал: «К Асе Палне не лезть!» Квадратный поднял брови, сделал выражение лица просто дурацким и подозрительно спросил:
— Так кто тут главный-то? Он тут главный или вы?
— Тут баба Женя главная, — хмуро ответила Ася. — Потому что она всех кормит… Ладно, господин майор, предлагаю считать главным здравый смысл. Так что сядьте вот на этот стул, он железный, и расскажите мне о своих проблемах и сомнениях. Возможно, я действительно сумею помочь.