Журнал «Если», 1995 № 11-12

Пожалуй, я догадываюсь, что ответил бы Гэндалф. Несколько лет назад в Оксфорде ко мне заглянул человек, чье имя я, к сожалению, позабыл (хотя оно, по-моему, достаточно известно). Его поразило, что многие старинные художники, сами того не подозревая, словно иллюстрировали «Властелина Колец». В подтверждение своих слов он показал пару репродукций. Думаю, сначала ему просто хотелось убедиться, что мое воображение подстегивали не только литература и языкознание, но и живопись. Когда же стало ясно, что я никогда не видел этих картин и к тому же не слишком хорошо ориентируюсь в живописи вообще, он пристально поглядел на меня и вдруг спросил: «Надеюсь, вы не думаете, что написали всю книгу самостоятельно?»
Вопрос как раз для Гэндалфа! Я неплохо знаком с Г., а потому не стал грубить в ответ. Кажется, я сказал: «Нет, больше я так не думаю». Не правда ли, весьма тревожный сигнал для пожилого филолога, полагавшего, что пишет для собственного развлечения? Но для того, кто считает, что все «инструменты в руках Божьих» несовершенны, заключение вполне логично.
Вы говорите о «здравомыслии и святости» во «Властелине Колец», который «поистине великолепен». Я глубоко тронут вашими словами. Мне никогда еще не говорили ничего подобного. Однако вот странное совпадение: сегодня я получил письмо от человека, который называет себя «неверующим» или, по крайней мере, лишь понемногу приближающимся к вере. Он пишет: «Вам удалось создать мир, в котором вера как будто существует, но впрямую о ней нигде не говорится; она — свет, исходящий от невидимой лампы». Что можно ответить? Ни один человек не может судить о собственной святости. Она исходит не от него, а через него, и ее не почувствовать, если думать иначе. Кстати сказать, в этом случае «инакомыслие» грозит обернуться презрением, отвращением, ненавистью…
Разумеется, «Властелин Колец» мне не принадлежит. Он появился на свет потому, что так было суждено, и должен жить своей жизнью, хотя, естественно, я буду следить за ним, как следят за ребенком родители. Мне радостно сознавать, что у него уже нашлись добрые друзья, способные защитить от коварства и злобы врагов. Но, к несчастью, далеко не все глупцы собрались под знамена противника.
(Из письма К. Бэттен-Фелпс)
Комментарии.
1. Уистен Хью Оден (1907–1973) — английский поэт и литературный критик, член т. н. «оксфордской группы», куда также входили С. Дэй-Льюис, Л. Макнис и С. Спепдер.
2. Милтон Уолдмен (1895–1976) — английский литератор, являлся консультантом многих крупных издательств.
3. Питер Гастингс — редактор английского католического издательства.
4. Кэрол Бэттен-Фелпс — одна из почитательниц творчества Толкина.
 
Публикацию подготовил Кирилл КОРОЛЕВ
 
 
От переводчика:
 
«Границы моего языка означают границы моего мира», — говорил Людвиг Витгенштейн. Толкин возвел этот принцип в квадрат, если не в куб. У Витгенштейна все же язык вырастает из мира, тогда как у Толкина наоборот — мир возникает из языка.
 
  
Филип К. Дик
 
 
ЛАБИРИНТ СМЕРТИ
 
 
  
Предисловие автора
 
 
Теология этого романа не имеет аналогов в известных мировых религиях. Она выросла из нашей совместной с Уильямом Сариллом попытки создания абстрактной логической религиозной системы, основанной, правда, на постулате существования Бога. Позднее Бишоп Джеймс А. Пайк в беседах со мной значительно дополнил ее, предоставив в мое распоряжение богатый теологический материал.
 
Посмертные переживания Мэгги Волхв до мелочей совпадают с моим собственным опытом приема ЛСД
 
Взгляд на мир в этом романе очень субъективен; реальность показана не непосредственно, а глазами кого-то из героев. От главы к главе это видение меняется вместе с персонажем, хотя большинство событий преломлены через психику Сета Морли.
 
Весь материал о Вотане и гибели богов в большей мере позаимствован из «Кольца нибелунга» Рихарда Вагнера, нежели из подлинных мифов.
 
Источником ответов тенча на вопросы героев был «Ицзин», китайская «Книга Перемен».
 
«Текел Упарсин» — часть арамейской фразы: «Он рассудил, и отныне они разделились»». Арамейский — язык, на котором говорил Христос. В романе есть некто, подобный Ему.
 
  
Глава 1
 
Работа, как всегда, вызывала у него скуку. Поэтому на прошлой неделе он отправился в корабельную радиорубку и присоединил провода к электродам, вживленным в эпифиз. По проводам его молитва поступила в передатчик, а оттуда — на ближайшую радиорелейную станцию. Все эти дни она мчалась сквозь Галактику и достигла одной из Божьих планет. Во всяком случае он на это надеялся.
Молитва была проста. «Мне осточертело сидеть в патентном отделе, — жаловался он. — Надоела рутина. Этот корабль слишком велик, к тому же я здесь никому не нужен — как бесполезный винтик. Не мог бы Ты подыскать мне какую-нибудь увлекательную творческую работу?»
Свою мольбу он, естественно, адресовал Заступнику. Если бы тот не отозвался, он обратился бы к Промыслителю. Но Заступник откликнулся.
— Мистер Толчиф, — произнес начальник, входя в рабочий отсек Бена, — вас переводят. Что скажете?
— Я немедленно радирую благодарственную молитву! — воскликнул Бен, и на душе у него потеплело; приятно, когда твоя молитва услышана. — Когда меня переводят? Скоро? — Он не имел привычки скрывать от начальства свою неудовлетворенность работой. Да в этом давно и не было нужды.
— Бен Толчиф, вы похожи на фанатика.
— А вы разве не молитесь? — удивился Бен.
— Только в безвыходной ситуации. Мне больше по душе, когда человек сам решает свои проблемы, без помощи со стороны. Ну, как бы то ни было, вопрос о вашем переводе решен. — Начальник бросил на стол перед Беном листок бумаги. Маленькая колония на планете Дельмак-0. Я о ней впервые слышу, но, полагаю, вы все узнаете, когда туда доберетесь. — Он окинул Бена задумчивым взглядом. — Вам разрешается воспользоваться одним из корабельных нозеров. Плата — три доллара серебром.
— Согласен. — Бен схватил документ.
На скоростном лифте он поднялся в радиорубку. Передатчик был загружен — в эфир шли официальные радиограммы.
— У вас сегодня будут «окна»? — спросил Бен главного радиста. — Мне надо еще помолиться, но я не хочу вам мешать.
— Передатчик будет занят весь день, — ответил главный радист. — Послушай, Бен, мы ведь на прошлой неделе передавали твою молитву. Разве этого мало?
— И все-таки я честно попытался, — бормотал Бен, выходя из радиорубки и направляясь к себе.
— Если когда-нибудь возникнет вопрос, я скажу, что делал все от меня зависящее, но как всегда каналы связи были забиты служебными переговорами.
Он почувствовал растущее предвкушение новизны. Наконец-то творческая работа, и именно сейчас, когда он больше всего в ней нуждается.
— Еще несколько недель, и я снова взялся бы за бутылку, как в прискорбные старые времена, — сказал он себе. — Ну да, вот почему они согласились. Поняли, что я на грани срыва. Все бы кончилось арестантским отсеком, в компании… Кстати, интересно, сколько там их сейчас сидит? С десяток, наверное. Не так уж много для такого большого корабля со столь суровым уставом.
Из верхнего ящика тумбочки он извлек непочатую бутылку «Питера Доусона» и свинтил колпачок.
— Это надо отметить. — Он наполнил до краев бумажный стаканчик. — Все-таки праздник. Боги поощряют ритуальные возлияния.
Осушив стаканчик, Бен снова наполнил его.
Для пущей торжественности он выложил на стол (правда, не без колебаний) свою настольную Книгу Э. Дж. Спектовского: «О том, как я восстал из праха на досуге, и о том, как это можешь сделать ты». В жизни Бена этот дешевый томик в мягкой обложке был единственной книгой, а посему он относился к ней не без сентиментальности. Открыв наугад, по методу библиомантики, он перечитал несколько параграфов apologia pro sua vita 5 великого коммунистического теолога двадцать первого столетия.