Попутчик
И она принялась что-то напевать. Мелодию я улавливал с трудом, но песня была — не французской!
«Фелиция! — воскликнул я. — Ты знаешь итальянский?»
«Что ж тут такого, Рауль? Вот никогда не приходило в голову, что я куда умнее, чем хочу казаться, а?»
Наверное, у меня был страшно растерянный вид, потому что она взглянула на меня и расхохоталась.
«Ладно-ладно, Рауль, не мучайтесь. Я объясню. Просто я очень хорошая актриса, хоть никто этого и не подозревает. У меня много ролей, и каждую я исполняю с блеском».
Она снова рассмеялась и выбежала из зала, прежде чем я успел ее остановить.
Перед тем как уйти, я решил с ней попрощаться. Но она спала, устроившись в кресле, и громко храпела. Я стоял и рассматривал ее со странной смесью отвращения и любопытства. Неожиданно она вздрогнула и проснулась. На меня смотрели мутные, безжизненные глаза.
«Мосье Рауль», — сонно пробормотала она.
«Да, Фелиция. Я уезжаю. Сыграете мне что-нибудь на прощание?»
«Я? Сыграю? Ну вот, мосье Рауль, вы опять надо мной смеетесь».
«Но как же? Вы ведь играли для меня утром».
Она покачала головой.
«Играла? Кто же будет учить игре на фортепьяно такую бедную девушку?»
Она помолчала, словно что-то обдумывая, и поманила меня ближе.
«Странные вещи творятся в этом доме, мосье Рауль. Кто-то двигает вещи, переставляет… Да-да, я знаю, что говорю. Это все она, мосье Рауль».
«Кто?» — спросил я с некоторой опаской.
«Аннет. Все она, проклятая. И при жизни меня мучила, и после смерти успокоиться не может. Приходит и мучает…»
Я внимательно посмотрел на Фелицию. Только теперь я осознал, что она в самой настоящей панике. Ее лицо было искажено страхом.
«Она злая. Злая, говорю я вам. Она крадет мой хлеб, мою одежду и даже мою душу».
Внезапно она вцепилась в мое пальто.
«Мне страшно, мосье Рауль. Страшно, говорю я вам! Я боюсь ее. Нет, не в ушах. Вот тут! — Она постучала по своему лбу. — Скоро она совсем меня выживет, и что я тогда буду делать? Что со мной тогда будет? Может, вы мне скажете?»
Ее голос сорвался на визг. В глазах застыл ужас загнанного животного… Неожиданно она лукаво улыбнулась, мигом превратившись в хитроватую крестьянку. Но что-то в этой улыбке заставило меня в испуге отшатнуться.
«Так вот, мосье Рауль, если до этого дойдет, я знаю что делать. У меня очень сильные руки, мосье Рауль, очень…»
До того я никак не обращал внимания на ее руки. Взглянув на них теперь, я невольно содрогнулся. Вздувшиеся вены, короткие мясистые пальцы… Все это говорило о чудовищной силе. Не могу передать, как нехорошо мне вдруг стало. Такие же руки, наверное, были у ее отца, задушившего свою жену.
…Это был последний раз, когда я видел Фелицию Баулт. Вскоре я уехал в Южную Америку и вернулся только через два года после ее смерти. Кое-что о ее жизни и внезапной смерти я прочел в газетах. Остальное — благодаря вам, мосье! — услышал сегодня. Фелиция-три и Фелиция-четыре, говорите? Что ж, она была прекрасной актрисой…
Поезд начал замедлять ход, и мужчина принялся застегивать пуговицы своего пальто.
— А как вы сами все это объясняете? — спросил адвокат, подавшись вперед.
— Не могу поверить, что… — начал было каноник Парфитт и смешался.
Доктор молчал, но не сводил глаз с Рауля Летардью.
— «Мой хлеб, мою одежду и мою душу», — весело напомнил тот, поднимаясь. Я же говорил вам, мосье, что история Фелиции Баулт — это рассказ об Аннет Рэйвл. Вы не знали ее, мосье. Я знал. Она очень любила жизнь…
Уже взявшись за дверную ручку, он внезапно повернулся и, наклонившись, похлопал каноника Парфитта по плечу.
— Мосье доктор говорил недавно, что все это, — каноник поморщился от довольно чувствительного тычка в живот, — чье-то жилище. Скажите, мосье, а что бы вы сделали, обнаружив в своем доме вора? Пристрелили бы его, верно?
— Нет! — возмущенно вскричал каноник. — Только не я! И не в этой стране…
Последние слова, однако, прозвучали, когда дверь уже захлопнулась.
Священник, адвокат и врач остались втроем.