Последняя Битва
* * *Гагригд ждал его в своем кабинете:
– Ну и как тебе?
– Семьдесят пять.
– Что семьдесят пять? – не понял Гагригд. Грон усмехнулся. Ну откуда Гагригду знать анекдот о штурмане и связи?
– Да так, ерунда. Новое здание Академии, конечно, впечатляет. У тебя здесь в два раза больше площадей, чем было в старом.
Гагригд кивнул:
– Это верно. И наконец-то появился зимний манеж. Так что теперь твои идеи по поводу обучения в Академии сыновей правителей разных народов Ооконы вполне осуществимы.
Грон кивнул в ответ и, мгновение подумав, спросил:
– Как, ты говоришь, зовут архитектора?
– Старинкей, сын раба-венета из пленных, тех, что Сиборн взял еще во время Первой войны с Орденом.
– Раба?
– Ну, рабом он пробыл недолго, папаша оказался неплохим каменотесом, и Второй, Шестой и Двенадцатый пограничные форты как раз его работа. А сынок выдался в папу и попал в Университет. И уж там его заприметил Улмир.
Грон кивнул:
– У Улмира нюх на таланты. – Он помолчал. – А как мой?
Гагригд задумчиво потер переносицу.
– Не знаю я, Грон, – честно признался он, – в общем-то хорошо, но… Югор частенько ставит меня в тупик. Как и ты в свое время. В нем как-то странно сочетаются жестокость и милосердие, открытость и недоверчивость, сострадание и равнодушие.
Грон вздохнул:
– Он и меня ставит в тупик. Черт возьми, я, который считал, что могу понять и оценить любого и приспособить к делу его достоинства, более-менее отодвинув на задний план его недостатки, не могу разобраться в собственном сыне.
Гагригд усмехнулся:
– Тут мы с тобой в равном положении. И знаешь, что я тебе скажу. Все дело в том, что остальных мы оцениваем достаточно спокойно и по возможности беспристрастно, а вот на собственных детей мы смотрим сквозь линзу любви и надежды. Ведь мы вкладываем в них все свои нереализованные надежды и мечты.
Грон вздохнул:
– Наверное, ты прав, но вот Толла общается с ним с какой-то спокойной уверенностью, а я иногда теряюсь, то рычу не по делу, то, наоборот, молчу, когда стоило бы рявкнуть.
Гагригд понимающе кивнул:
– Это понятно. Но, могу дать руку на отсечение, матери он может и не послушаться, а вот для того, чтобы заслужить твою одобрительную улыбку, парень готов лбом прошибить крепостную стену…
Они помолчали. Гагригд поднял взгляд на Грона и печально усмехнулся:
– Знаешь, что мне сказал мой? Грон молча пожал плечами.
– Вы, старшие, уничтожили всех, кто мог бы бросить вызов Корпусу, и теперь нам никогда не завоевать СВОЕЙ славы. Мы навсегда обречены быть вашими бледными тенями.
Грон растянул губы в горькой усмешке:
– Пусть не боится. Он даже не представляет, сколько работы им еще предстоит.
Гагригд несколько мгновений молча обдумывал слова Грона.
– Так ты думаешь, что эти покушения… – нерешительно заговорил он, запнулся, не осмеливаясь говорить дальше о том, о чем Грон, как он сам ясно дал понять, говорить не желает, и скомкал фразу: – …и скоро все начнется по новой?
Грон кивнул:
– Да. Мы были очень наивными, когда посчитали, что полностью уничтожили Орден.
– То есть? Насколько мне известно, за покушениями на тебя стоят жрецы, недовольные деятельностью Корпусных школ. И потом Остров…
Грон криво усмехнулся:
– Да нет, с Островом покончено. Но подумай, разве мог бы Орден контролировать развитие цивилизации на целой планете на протяжении пятидесяти циклов протяженностью в тысячу с небольшим лет каждый, если бы все его силы располагались в регионе, занимающем от силы одну двенадцатую часть пригодной для проживания суши? Например, в моем мире известно два параллельно развивающихся центра цивилизации, расположенные на двух концах одного и того же материка. А кто знает, сколько их было всего? Так что я уверен, что существует как минимум еще один центр силы. А может, их гораздо больше. И разбираться с ними, скорее всего, придется именно нашим детям. – Он немного помолчал, улыбаясь своим мыслям, и заговорил снова: – Орден снова переиграл сам себя. Мне как-то не очень верится, что неодолимое желание покончить со мной руками наемных убийц, вдруг охватившее жрецов Венетии, Хемта, Тамариса и других, появилось в их головах без посторонней помощи. Как-то уж слишком одновременно это произошло. Так что вполне возможно, несмотря на все улики, жрецы имеют к этим покушениям не столь уж непосредственное отношение, как кажется большинству из нас.
Гагригд некоторое время сидел молча, потом встал с кресла и подошел к широкому окну высотой в рост человека. Появление окон таких размеров стало возможным лишь после того, как стекольные мануфактуры Корпуса освоили производство плоского стекла больших размеров. Но для массового использования оно было пока слишком дорого.
– Знаешь, я последнее время стал задумываться над тем, что с нами случилось. Мы вознеслись на самую вершину нашего мира, сокрушили могущественных врагов, но… я часто ловлю себя на том, что, наверное, был бы гораздо счастливее, если бы все это сделал кто-то другой, а все те бури, через которые я прошел, пронеслись бы мимо меня…
Грон задумчиво кивнул:
– Ты прав, мне тоже частенько так кажется, но, понимаешь, мы с тобой из той породы людей, которые на вопрос “Если не я, то кто?” всегда дают абсолютно однозначный ответ. – Он тяжело вздохнул. – Ну да ладно, мне пора собираться. Гагригд повернулся к Грону:
– А почему ты решил собирать Совет командиров в той долине? Грон усмехнулся:
– Просто… это будет не совсем обычный Сонет. И мне хочется заложить традицию.
– Какую?
Грон прошелся по кабинету, остановился у двери и, привалившись плечом к косяку, окинул Гагригда безмятежным взглядом:
– Я думаю, ты все узнаешь на Совете.
И начальник Академии понял, что продолжать расспросы бесполезно. Поэтому он лишь едва заметно пожал плечами и сменил тему.
– Уезжаешь завтра?
– Да, на рассвете. – Лицо Грона озарила мягкая улыбка. – Толла, наверное, ужасно соскучилась. Мы не виделись почти пять месяцев.
Гагригд усмехнулся:
– Вот-вот, и я о том же, а представь, как здорово было бы, если бы ты жил в небольшой усадьбе где-нибудь под Роулом, в домике, окруженном фруктовым садом, всего с парой слуг и гувернером?
Улыбка на лице Грона стала насмешливой.
– И самой большой моей заботой была бы заготовка ковлиевого варенья по осени и подрезка претутковника… – И оба рассмеялись, представив эту нелепую картину…
4
Грон выехал из ворот, когда верхушки самых высоких пиков только-только окрасились розовым. На этот раз его эскорт был почти в два раза больше, чем обычно. Хмурая Бука шла плавной иноходью, похрустывая инеем, за ночь покрывшим землю тонким ажурным кружевом. Через два часа, когда уже совсем рассвело, они подъехали к первой башне гелиографа. Телеграфист в полной форме торчал навытяжку у двери, встречая своего Командора. Грон остановил лошадь:
– Как дела, сержант?
Седой как лунь телеграфист расплылся в счастливой улыбке. Ну как же, его помнит сам Командор. Хотя, если честно, это было не совсем так. Просто Грон знал, что большинство телеграфистов – ветераны Корпуса. Он сам поощрял такую практику.
– Все отлично, мой Командор! Техника в исправности, последнее сообщение передал час назад. Сменщик уехал в крепость за провиантом.
Грон кивнул:
– Спасибо за службу, старина. – Грон тронул лошадь.
Он знал, что вот такая короткая остановка, пара как бы случайно брошенных слов рождают и поддерживают легенду о Великом Гроне, знающем и помнящем всех и вся и никогда не делающем ошибок. И хотя лично ему это было не очень-то и нужно, армия, безгранично верящая в своего полководца, становится намного сильнее, часто превращая его ошибки в гениальные находки. Как, скажем, произошло в битве у Совиных Ворот, когда он счел, что им не прорваться через практически непреодолимый заслон горгосцев и их единственный шанс – это, оставив заградительный отряд и бросив лошадей, попытаться уйти через ледники. А Корпус, тогда еще называвшийся Дивизией, просто разметал заслон, порвав на холодец втрое превосходящие силы, которые к тому же занимали подготовленные для обороны укрепления…