Собор

— Захочешь — узнаешь, — и ушел в дом.
КЗ тяжело вздохнул и, поздоровавшись с несколько оторопело таращившимся на него гостем деда Изи, побрел следом за Сычом. Немного побаливали синяки, но от пережитой обработки КЗ ожидал гораздо большего. А может, опять Сычовы заморочки?
В горнице на его кровати лежал какой-то парень. Его глаза были закрыты, а лоб покрыт испариной. Над ним склонился Сыч и, оттянув веко, что-то рассматривал в зрачке.
— Кто это?
— Убогий. — Сыч отпустил веко. — Руки-ноги отнялись, и боль как червь точит, помрет скоро, коли не вылечить. Ежели не от болезни, так сам себя порешит.
КЗ подошел поближе и пригляделся к парню. Тот явно не всю жизнь был убогий. Кость широкая, грудная клетка куполом.
— Иди на двор, — обронил Сыч.
На дворе уже никого не было. КЗ поторчал на лавочке, потом цапнул мешок для шишек и по старой памяти отправился в лес.
Ужинали вчетвером. Дедов гость куда-то исчез. А парень сидел в кровати и с ошеломленным выражением лица держал в дрожащей руке чашку.
КЗ, чувствуя себя старожилом, подумал: «Погоди, дорогой, это еще цветочки, через недельку голова кругом пойдет». После ужина КЗ убрал со стола и, постелив себе на лавке у печи, подошел к кровати:
— Как тебя звать-то?
— Конрад, — с каким-то странным жестким акцентом ответил тот.
— Прибалт?
— Нихт… э-э… нет, немец.
— Да ты что! — удивился КЗ. — Восточный, ну из бывшего ГДР?
Парень покачал головой:
— Я живу в Кёльне.
— А русский откуда знаешь?
— Это гроссфатер… дедушка то есть, он иммигрировал из СССР. Вместе с моей матерью, а я родился уже в Кёльне. Но дедушка — патриот СССР, он дома говорит только по-русски. Когда я был маленький, папа и мама работали, а на няню денег не было, так что я сидел с дедом, пришлось выучиться.
КЗ заметил, что парень облизывает губы, и поднес ему ковшик, тот попил и с облегчением откинулся на подушку. КЗ поднялся:
— Ну ладно, спи, завтра поговорим.
— Это ничего, знаешь, я сегодня впервые за год сумел сам удержать чашку. Я уже совсем надежду потерял, если бы не мать и дедушка… От меня же все врачи отказались. Доктор Штайнер матери так и сказал: «Все бессмысленно, фрау, древние монголы подобным образом казнили, мы можем сколь угодно долго поддерживать жизнь, но вылечить это никто не в состоянии».
— Вылечат, не журысь.
— Как? — не понял Конрад.
— Так, жаргон, — смутился КЗ, потом продолжил: — Еще не рад будешь, что здесь оказался, ну ладно, спи.
На следующее утро КЗ, твердо решив не доставать хозяев, безропотно занялся делами. Вымыл пол в избе, насобирал три мешка шишек и переделал тучу всяких мелких делишек, какие неизбежно возникают в любом доме, размеренную жизнь которого нарушили свалившиеся на голову гости. А вечером, когда появился куда-то отлучавшийся Сыч и дед Изя достал из погреба обалденно вкусную бруснику в меду, Конрад уже сидел со всеми за столом. Лицо его излучало такое счастье, что КЗ невольно позавидовал, и где-то глубоко шевельнулось, как застарелая рана к непогоде, воспоминание о том, что глубоко на дне «сидора» лежит кассета со страшными последними минутами Наташкиной жизни. Но то ли его психика была слишком перегружена и сама озаботилась принять меры, для того чтобы он окончательно не двинул с катушек, то ли Сыч как-то расстарался, с того момента как он снова переступил порог дедовой избушки, все жуткие события последних дней стали казаться чем-то вроде крутого эпизода дешевенького боевичка. Будто бы все это произошло не с ним.
После ужина Конрад сам позвал КЗ. За весь день они едва перекинулись парой слов, и ему, видимо, не терпелось пообщаться.
— А ты кем являешься дедушке Изяславу? КЗ слабо улыбнулся:
— Он мне вроде как родитель, что ли.
— Это как? — не понял Конрад. — Отец?
— Нет у меня отца, и матери тоже нет, — с привычной неуклюжестью попытался усмехнуться КЗ, но, как обычно, ничего из этой попытки не вышло.
— Ты воспитывался в приюте, — сочувственно кивнул Конрад, — а что значит как родитель?
— Две недели назад я тоже лежал на этой кровати и не мог понять ни как я сюда попал, ни почему я еще жив.
Конрад удивленно раскрыл глаза:
— А что с тобой произошло? КЗ мрачно хмыкнул:
— Жизнь переехала, а с тобой? Не туда зарулил на «мерседесе»?
Конрад нахмурился:
— Меня избили.
— Как это? — не понял КЗ, он, как, впрочем, многие другие, считал Европу неким ухоженным райским садом, где не может произойти ничего дурного.
— Дедушка считает, что я перешел дорогу большим деньгам. У меня слишком быстро росли результаты. Нам домой звонили, угрожали, но никто не придавал значения, и вот… А ты попал в автокатастрофу?
— Можно сказать и так. А, не забивай голову, нет, я не родственник хозяев, а здесь потому, что мне кое-что от них надо, и есть основания полагать, что я могу это получить. А ты-то как сюда попал? Я вообще-то не думал, что дед Изя имеет столь широкую европейскую известность.
Конрад отрицательно покачал головой:
— Это все дедушка, они вместе воевали, ну на той, Второй мировой, или, как у вас говорят, Великой Отечественной. — Конрад испытующе поглядел на КЗ, как бы проверяя, не сказал ли он чего-нибудь такого, что могло бы обидеть хозяев. — Дедушка рассказывал, что его фронтовой друг Изяслав, когда они выходили из окружения, заставил затянуться в течение ночи пять пулевых отверстий и к утру смог идти и вывел их через лес. Когда я был маленьким, я любил слушать деда. Потом я вырос и стал считать его рассказы вымыслом. А затем дедушка побывал в вашей стране на пятидесятилетии вашей Победы и встретился с герр Изяславом, и, когда со мной произошел этот случай, — Конрад смутился, как и любой здоровый человек, внезапно ставший инвалидом, он стеснялся говорить о своем несчастье, — он сразу стал предлагать отвезти меня сюда. Но тренер и слушать об этом не хотел, да и муттер… мама и папа тоже. Меня возили по лучшим клиникам, но единственное, чего им удалось добиться, — это купирование болей, да и то временное. Тогда дедушка меня украл и привез сюда. И видишь…
— А чем ты занимался?
— Тяжелой атлетикой.
— Странно, если у тебя были шансы выйти на мировой уровень, у вас должны были быть только рады, Германия, по-моему, не блистает в тяжелой атлетике.
Конрад тяжело вздохнул:
— Вопрос в том, кто на мне будет зарабатывать. КЗ понимающе кивнул:
— Ладно, давай спать, если я правильно помню, завтра твой черед шишки собирать.
— Ты думаешь, мне разрешат ходить? — возбужденно спросил Конрад.
КЗ, уже отойдя к своей лавке, обернулся:
— Это ж тебе не клиника. Спи. Когда они уже лежали в темноте, с кровати раздался тихий голос:
— Иван…
— Чего тебе? — негромко отозвался КЗ.
— А чего ты хочешь от них получить? — И после небольшой паузы: — Если это, конечно, не секрет.
КЗ почувствовал, что губы сложились в злобный оскал.
— Да так, ничего особенного, — отмахнулся он, но потом вдруг добавил: — Мне надо стереть с лица земли несколько тварей, а наши хозяева могут научить меня, как это сделать. — И, помолчав, закончил: — Это будет очень неприятный сюрприз для тварей.
За окном, как бы подтверждая, что сказанное услышано, ухнул сыч.
  
7
 
КЗ проснулся от яркого солнечного света. Это означало, что Сыч уже далеко. И на него вдруг снова накатило ощущение каких-то грандиозных перемен, на пороге которых он находился. Но это ощущение остро напомнило о Наташке, и КЗ остервенело стиснул зубы, чтобы не застонать.
Все утро он возился на дворе, заменяя подгнившие жердины в заборе. Конрад сразу после завтрака на дрожащих ногах побрел в лес с небольшим мешочком, но его глаза счастливо сверкали. Дед Изя спозаранку пошел, как он сказал, дружка проведать, но к обеду обещал вернуться. В общем, все было тихо, мирно и спокойно. Так что когда раздался топот копыт и через жерди забора перемахнул конь с сидевшим на нем мужиком в кителе с зелеными петлицами, КЗ только недоуменно покачал головой. Мужик ошалело поглядел на КЗ, слетел с коня и через три ступеньки полетел в дом. КЗ отложил топор и присел на нижнюю жердь, решив понаблюдать за развитием событий. Ожидания его не обманули. Мужик вылетел на крыльцо, подскочил, крутанулся на месте и понесся к КЗ.