Ветер над островами

А вот Иван-моторист свою машину закрыл люком, на люк навесил замок, высказал вслух угрозы каждому, кто попытается к налаженному механизму полезть, после чего предложил мне прогуляться, чем удивил немало.
— А куда? — спросил я.
— Да на рыночную площадь, — сказал Иван, попутно заправляя свой длинный седой хвост. — Пива или сидра попьем, на бильярде сыграем. Не против?
— Да я всегда… — даже обрадовался я.
Улочка, откуда мы забрали вчера Игнатия, мне не слишком понравилась, а вот на рыночной площади я видел несколько вполне пристойных заведений, навестить которые при случае желание возникало сразу, да как-то повода не было и компании. Даже пожалеть успел, что завтра отвалим — и так мимо проскочу, я ведь и в «прошлой жизни» аскетом не был и схимы не принимал. А тут такая оказия.
Шкипер против нашего отсутствия не возражал — Иван свои дела на судне все переделал, а я и в команду толком не входил — так, на подхвате, вроде телохранителя Веры. Вот и пошли.
Город вечерний от дневного отличался заметно, но многолюдно не было — будний день, и завтра с утра пораньше всем к трудам праведным приступать. Ну и мы ничего такого особо загульного не планировали — так, по кружечке-другой опрокинуть да шары по столу покатать. Иван вел меня в конкретное место, именуемое здесь «кабаком» не жаргонно, а вполне официально, а назывался этот кабак «Золотой тунец», и над дверью в него висела явно снятая с судна доска именно с такой надписью.
— Хозяин кабака, Сергий, на шхуне «Золотой тунец» тридцать два года отходил, — пояснил Иван, толкая входную дверь. — На берег сошел одновременно с тем, как шхуна на капитальный ремонт встала, так что доску прихватил. И кабак переименовал: раньше он «Дубовой бочкой» назывался.
Я огляделся. Занимавший половину первого этажа красного кирпичного дома кабак по интерьеру больше всего английский паб напоминал. Темное старое дерево повсюду, тяжелое и массивное, начищенная латунь, увесистые столы, полумрак. На стойке краны с ручными насосами, но без привычных нашему глазу названий марок пива. Только кабатчик ведает, что там и где.
В углу стол для русского бильярда, обтянутый почему-то не зеленым, а светло-фиолетовым сукном. На нем двое играют, по виду, насколько я наловчился здесь идентифицировать публику, на приказчиков похожи. Отработали день — теперь играют неторопливо, с удовольствием, на узких полочках, что вдоль стен тянутся, кружки с пивом стоят. Оба молодые, так что дома, видать, пока еще никто не ждет. А может, и ошибаюсь, не настаиваю. За стойкой, к удивлению моему, еще и круг для «дартс» обнаружился. И какая-то большая доска с красными и белыми шариками и многочисленными гнездами. Такой игры не знаю и не видел никогда — что-то местное, наверное. А так в остальном — ну точно паб. Хотя если подумать, то паб и есть вершина развития маленького бара в маленьком городе, куда ходят одни и те же люди, и так десятилетиями. В Англии некоторые пабы на своем месте уже несколько веков стоят, никуда не деваются.
Еще три человека за столом сидят и о каких-то делах говорят, и тоже все трезвые. Да, это вам не «моряцкая улица», чистое благолепие. Мы тоже столик заняли у самого окна.
Иван норовил было в дальний угол уйти, но я его удержал — мне пока все внове, в окно поглядывать хочется.
Кабатчик — молодой, круглолицый, явно не хозяин заведения, с редкой светлой бороденкой и в намотанной на голову косынке — спросил у нас:
— Чего налить, уважаемые?
— Ты что — сидр или пиво? — спросил у меня Иван.
— Пиво давай, — сразу решил я.
Сидр местный я пробовал, а пиво — еще нет.
— Два красных пива нам, — сказал Иван кабатчику. — И к пиву «шелухи» мисочку.
Что такое «шелуха» — я понятия не имел, но решил не спрашивать: все равно сейчас принесут, тогда и разберусь. И какое здесь пиво «красным» полагают — я тоже понятия не имею.
Кабатчик возился недолго. Ловко орудуя насосом, нацедил две большие глиняные кружки пива, затем достал откуда-то из-под стойки большую коробку, из которой насыпал в миску чего-то легкого, шуршащего. Затем все это собрал на поднос и принес нам, расставив на столе на кружочках, явно вырезанных из каких-то широких листьев, сейчас уже подсохших.
— Ну давай за то, чтобы у тебя дальше хорошо все было, — сказал Иван, поднимая кружку. — Тебе по башке досталось — это плохо. Зато ты к нам в ватагу попал — это хорошо. И сразу к тебе уважение. Так что — удачи тебе. Да и нашей «Закатной чайке» удачи не помешало бы, а то видишь как сложилось… За них потом выпьем, сам понимаешь.
На такой тост возразить было нечего — все верно изложил Иван-моторист. Повезло мне, сюда угодив, сразу к нормальным людям прицепиться. Хоть не один теперь, а с ватажниками-товарищами. То, что здесь слова «команда» и «ватага» разные значения имеют, я уже понял. Команда — это шкипер, моторист, боцман и остальные, кто шхуну ведет. А вот если нас с Верой добавить, кто пассажирами идет, а без нас все равно нельзя, — уже «ватага».
Пиво было не красным, а просто темноватым, но светлым, до темного ему пока далеко. И не фильтрованным, кстати, а еще — вкусным. «Шелухой» оказались сушенные с солью рыбки столь крошечного размера, что закидывать их в рот надо было даже не по одной, а шепотками, чтобы распробовать. О костях-плавниках, понятное дело, речи вообще не шло — они сами на языке таяли солеными лужицами, которые только пивом и смывались. А вообще вкусно, к пиву — в самый раз, и от традиции «пиво с воблой» недалеко ушли.
Тост за погибших оказался не третьим, а вторым, причем традиционно, как я понял: сначала за здравие, потом за упокой, а потом уже за все остальное, что в голову придет. Пили его не вставая, но не чокаясь.
Почти сразу после второго тоста к нам хозяин кабака подошел, тот самый Сергий — тучный, рослый, одышливый, с голосом как контрабас, с седоватой бородой карломарксового калибра, в сбитой на затылок шляпе. С Иваном тепло поздоровался, дружески, затем сам к нам с кружкой подсел, стребовав от парня за стойкой за счет заведения нам еще по одной подать, что тот и не замедлил исполнить.
Посмотрев мне в лицо своими маленькими темными хитроватыми глазами, он прогудел:
— Наслышаны, наслышаны про бой вчерашний. Слухи ходят, что ты собираешься на другие бои выставляться?
— Это кто такие слухи пустил? — удивился Иван. — Алексей за Игнатия только и вступился, чтобы проблем не было. Надо оно ему?
— Верно? — переспросил меня Сергий.
— Верно, — кивнул я. — На что оно мне надо на потеху пьяным в морду получать? Пусть друг с другом бьются, если охота.
— Это верно, — даже вроде как обрадовался собеседник. — А то Криворукий этот, что бои устраивает, тот еще умник — клейма по нему плачут. Свяжешься с таким — и сам не рад будешь. Или пришибут где, или за его ходы темные под стражу возьмут.
— Понял, — кивнул я, а затем спросил: — А компания эта, Фома, Павел, с которым бой был… Они кто такие?
— Разное болтают, — поморщился Сергий. — Шулера они без сомнения, но больше пьяных обыгрывают. Куда-то из города уезжают, надолго иногда, потом возвращаются. Слухи ходят, что контрабандой занимаются, но за руку не поймали, сам понимаешь.
— Это верно, — подтвердил Иван. — У полковника с контрабандистами разговор короткий, и преподобный приговоры щедро отвешивает. Тут вся контрабанда с неграми, а за товар напрямую они только оружие и берут.
— Еще бают, что за ними и убитых хватает, — продолжил кабатчик. — Но тут уже так, что не пойман — не вор. Знают многие, да подтвердить некому. Фома — стрелок изрядный, из лучших в наших краях. Хоть из револьвера, хоть из винтовки. Да и остальные тоже знают, с какой стороны ружье стреляет.
Интересно. Я уже заметил, что общего благолепия здесь не случилось, всякого народу хватает в городах, но не думал, что власти местные настолько толерантны, что и откровенных банд не трогают. Хотя… если вспомнить царя Хаммурапи Справедливого, у того на сей счет четко было: если обвиняешь кого-то в преступлении, за которое казнь полагается, — сумей доказать. Не сумел — казнят тебя. Очень помогало от ложных доносов и безответственных обвинений. Может, и здесь такой подход — тогда и вовсе неплохо. Из того, что я увидел, впечатления, что люди из-за преступников боятся по улицами ходить, у меня не составилось.