Все мы одинаковы

В таком случае, не приходимся ли мы братьями — в самом широком, труднопостижимом смысле — волкам, птицам и антилопам, не одинаковые ли окрасы, масти, пятна метят нас, поколение за поколением, насколько хватает мысленного взора? Что за этим кроется? Рачительное отношение к генам и хромосомам? Но к чему такая экономия? Может, лики этой Семьи, разбросанные на большие расстояния, исчезнут к 2001 году? Или, наоборот, копии будут множиться, чтобы подчинить себе всю родственную плоть? Или все это — чудо обыденного бытия, превратно истолкованное двумя ошеломленными глупцами, которые в теплый день выпускной церемонии пытаются докричаться друг до друга сквозь слепоту поколений?
Все это попеременно мелькало у меня перед глазами, сменяя свет мраком и мрак — светом.
— Что все это значит? — вторично прозвучал тот же вопрос моего второго я.
Тем временем колонна выпускников уже почти скрылась из виду, обогнув место, где двое безумцев пререкались одинаковыми голосами.
Мой ответ получился совсем тихим — его трудно было расслышать. Когда завершится эта история, подумал я, надо будет порвать фотографии, сжечь заметки. Продолжать поиски старых ежегодников и забытых лиц — чистой воды безумие! Выбрось все бумаги, приказал я себе. И побыстрее.
По дрожащим губам юноши я прочел немой вопрос:
— Как ты сказал?
— Все мы одинаковы, — прошептал я. А потом прибавил голоса: — Все мы одинаковы!
Я ждал, что вот-вот зазвучат неизбывно грустные слова Киплинга:
И да пребудет с нами Бог,
Чтоб нам себя не позабыть. [2]
Чтоб нам себя не позабыть.
Увидев, как Уильям Кларк Хендерсон получает аттестат зрелости…
Я отступил назад, задохнулся от спазма в горле и сорвался с места.