«Если», 1996 № 11
Физиология, соматические заболевания — отдельная проблема. Куда чаще кошмары обусловлены чисто психологическими причинами — травмами разной степени тяжести, которых не избегает никто.
— Неужели никто? А если это здоровый, благополучный, всеми любимый ребенок? Откуда у такого кошмары?
— Человек без травм и проблем, я полагаю, чисто условное допущение. Даже если внешне все благополучно, никто не минует каких-то «микротравм». Более того: травмы — необходимое условие развития человека, его выживания. Если окружающая среда всегда «соответствует температуре тела», это очень плохо — нечего желать, не к чему стремиться. Для развития человеку необходимо некоторое несовпадение желаемого и действительного; нужно испытывать чувство неудовлетворенности. Необходим, выражаясь профессиональным языком, оптимальный уровень фрустрации, который благоприятствует успеху человека в жизни.
— Некоторые люди, как известно, вообще чувствуют себя хорошо только на грани риска, они сами лезут в авантюры…
— Конечно. Риск поддерживает у них интерес к жизни, дает возбуждение. Некоторые из этих искателей приключений (я не говорю обо всех) обладают депрессивным ядром личности, без риска жизнь представляется им пресной, скучной.
— Стало быть, жизни без психологических травм и кошмаров не может быть?
— Да, думаю, все люди в той или иной степени знакомы с кошмарами, за исключением небольшого процента тех, кто не помнит своих снов.
Особенно значим для всей последующей жизни опыт раннего детства. Мать для младенца — почти весь мир. Хорошая мать удовлетворяет и физиологические, и эмоциональные потребности малыша. Когда с мамой что-то происходит — это сильнейший удар по ребенку, даже если он не понимает, что случилось.
— Например?
— Скажем, по какой-то причине матери маленького ребенка пришлось сделать аборт. Для нее это неизбежно стрессовая ситуация, какое-то время она переживает — и одновременно сын или дочь испытывает ощущение потери, тревоги.
Надо сказать, что отношения «мать — дитя» сложные и отнюдь не идиллические. Для ребенка есть как бы разные ипостаси: мамочка хорошая и мама плохая, сердитая; и сам он послушный, любимый или наказанный шалун. (Между прочим, в старинных книгах олицетворение ночных кошмаров — инкубусы — обычно женского пола, и у меня на этот счет есть некоторая догадка. Возможно, это как раз и есть «плохая» ипостась матери). Любой ребенок для нормального психического развития нуждается в том, чтобы любить и ненавидеть безопасно. Родители дают ему такую возможность.
— А если нет?
— Среди моих пациентов был подросток, который прижигал и резал собственные руки. Сам он объяснял это тем, что когда причиняет себе боль, то чувствует, что способен ее перенести. В процессе терапии мальчик рассказал мне такой сон: он увидел себя на подводной лодке, которая перевозила некое бактериологическое оружие. Произошла утечка, экипаж заразился. А обратиться за помощью нельзя: экипаж передаст болезнь, и погибнет все человечество.
Вот такой кошмар. Незадолго до того как ему приснился этот сон, мальчик смотрел американский фильм со схожим сюжетом. Но он вложил в этот сюжет свой, более глубокий смысл.
Дело в том, что он родился, когда папе и маме было уже за сорок. Они любили его и боялись потерять, боялись, что сами умрут раньше, чем успеют поставить сына на ноги. Основания для беспокойства у них были — один из родителей перенес инфаркт. А ребенок, как я уже сказал, нуждается в том, чтобы любить и ненавидеть безопасно. Агрессивность опять же необходимое условие нормального развития. В подростковом возрасте это особенно остро проявляется. И ребенок, чувствуя хрупкость родителей и щадя их, неосознанно обращал свою агрессию на себя… О том же говорит и его фантазия во сне: погибнуть, но спасти тех, кто на берегу (то есть отца и мать). Вот такая ловушка в развитии «позднего ребенка».
— Наверное, тяжелее всех — и во снах, и наяву — приходится невротикам?
— Ну, что вы. Невротики — это наиболее здоровые члены нашего общества. Это люди, которые испытывают определенные проблемы, но у них есть зоны жизни, свободные от конфликтов. Их страдания и тревоги, скажем так, локальны и не мешают жить и активно работать.
Я же говорю о гораздо более сильных нарушениях — о пациентах с так называемой пограничной организацией личности; эта категория в последнее время стала встречаться значительно чаще. «Пограничье» между неврозами и психотическими расстройствами: это больные шизофренией, например. У них, как правило, очень сильно нарушено чувство реальности — они не способны отделить внешние события от внутренних переживаний.
— Здоровому человеку такое трудно себе представить.
— Почему же? Мы все приходим в мир без четкого разграничения внешней и внутренней реальности. Гремит ли гром или болит животик, маленький ребенок реагирует одинаково. Мембрана между «вне» и «внутри», между человеком и окружающим миром очень легко проницаема в раннем детстве. Она может такой и остаться — по разным причинам, либо физиологическим, либо из-за психологической травмы. К тому, что уже сказано о сложности взаимоотношений «мать — ребенок», добавлю, что разлад может стать «подкладкой» для формирования параноидально-шизоидной структуры личности. Свои тревоги ребенок проецирует вовне, наделяя качествами злодея-преследователя какую-нибудь подходящую фигуру: это уже паранойя.
— Значит, кошмары могут свидетельствовать о деградации личности?
— Структура личности сложна. Безусловно, иногда кошмары свидетельствуют о том, что те инстанции личности, о которых писал Фрейд, — ОНО, ЭГО и СУПЕРЭГО — находятся в конфликте. Насколько серьезен этот конфликт, нужно разбираться в каждом конкретном случае.
— Все, о чем мы говорим, касается проблем отдельного человека и его личных переживаний. Но известно, что во время социальных потрясений массы людей получают серьезнейшие травмы; в результате даже может измениться общественный климат.
— Вы говорите сейчас о пост-травматическом стрессе — так на уровне личности переживается любое неожиданное событие, которое затрагивает самые основы жизни, здоровья, психического благополучия человека. Социальные бедствия, такие, как войны, мор, эпидемии, могут быть причиной этого заболевания. В нашей стране многие солдаты, воевавшие в Чечне, а раньше — в Афганистане, по этой причине не могли вернуться к нормальной жизни. Есть профессиональные «группы риска» — милиция или полиция, любые силовые подразделения. Но посттравматический стресс переживают и жертвы насилия, катастроф, свидетели преступлений…
— Что чувствует такой человек? Опасен ли он для окружающих?
— Может быть опасен. Последствия посттравматического стресса проявляются по-разному: расстройство сна, аппетита, бурные вспышки неконтролируемой агрессии.
Один из симптомов, присущих именно этому заболеванию, — так называемые «флэш-бэки»: яркие вспышки, иногда во сне, иногда наяву, воспроизводящие событие, которое травмировало психику. «Нормальная реакция на ненормальные обстоятельства». Эти обстоятельства могут быть столь ужасными, что человек подсознательно стремится о них забыть. «Я никого не убил» или «меня никто не унизил». Пострадавший как бы отделяет часть сознания, и она существует в некоей капсуле отдельно от всего остального опыта. Человек не может ни с кем обсуждать это событие…
Но полноценная жизнь с разорванным сознанием невозможна. И здесь на помощь приходят сновидения, вновь и вновь повторяя пережитой кошмар, как бы пытаясь воссоединить обе стороны сознания. Одна из догадок Фрейда на этот счет — о том, что человек, вновь и вновь переживая ужас (а в кошмаре сновидец всегда жертва), как бы пытается занять более активную позицию, например, самостоятельно спастись, когда на него нападают. Кроме того, крушения, травмы, смерть близких людей почти всегда кажется жестокой бессмыслицей. И часто в самом деле за трагическими событиями нет ровно никакого смысла. Эту бессмыслицу человек во сне пытается преодолеть, чтобы снять свое напряжение, тревогу. Подобные кошмары, согласно теории психоанализа, единственный вид сновидений, который противоречит принципу удовольствия.