Театр теней. Новые рассказы в честь Рэя Брэдбери (сборник)

Ложь прирастала и прирастала.
– Я здесь вырос на самом деле. Просто мы с родителями какое-то время жили в Нью-Йорке, и там я познакомился с Кэтрин.
Я понятия не имел, к чему это все приведет.
– Ясно, – сказала она.
– Цветы от меня. – Я попытался улыбнуться.
Кэндис Корингтон посмотрела на букет, который держала в руках.
– Очень мило с вашей стороны.
Она шагнула назад, чтобы закрыть дверь. Я знал, что это мой единственный шанс.
– Можно я расскажу вам историю о Кэтрин, миссис Корингтон? Из тех, нью-йоркских времен?
«О боже!»
Кэндис Корингтон задумчиво посмотрела на меня.
– Да, конечно, – сказала она наконец. – Проходите. Налить вам воды?
– Если не трудно.
Внутри было темно. На приставных столиках громоздились кучи счетов и стояли многочисленные пузырьки с таблетками, продающимися по рецепту. Телевизор работал. Женщина на экране рыдала.
Мы уселись в гостиной, на продавленном старом диване с истертой клетчатой обивкой. Прямо над нами висела, слегка покосившись, картина в рамке. Репродукция этого импрессиониста, Сера. «Воскресный день в парке», или как там оно называется, я не помню. Странная на самом деле картина. Все персонажи, все элегантно одетые дамы под зонтиками от солнца, все мужчины в цилиндрах, все дети, собаки и даже обезьянка – все смотрят на озеро или куда-то еще, но не на зрителя. Все, кроме маленькой девочки. Девочка в белом платье и шляпке, в самом центре картины, смотрит прямо на тебя.
Кэндис Корингтон ушла на кухню налить мне воды. На столике рядом с диваном лежал журнал. «Современная ампутация». Я взял его в руки и уставился на привлекательную блондинку на обложке. Вместо одной ноги у нее был протез.
Я перебрал несколько невскрытых конвертов, тоже лежавших на столике. Один из них был адресован Кэтрин Корингтон, 210 Е, Пятая стрит, Нью-Йорк. Счет за телефон. Я сложил конверт пополам и сунул его в задний карман. Чувствовал себя последним уродом, но все равно взял конверт.
– Как вас зовут? – спросила Кэндис Корингтон, вернувшись из кухни и протянув мне стакан с водой.
– Джош. Джош Дайболт.
– Чем вы занимаетесь, Джош? В смысле кроме доставки цветов.
Он села рядом со мной. Диван так провис, что казалось, будто мы сидим на полу.
– Я изучаю английскую литературу в колледже Рок-Ривер.
– И как это вам потом пригодится?
– Может быть, стану писателем. – Я взял в руки стакан с водой, но пить не стал.
Кэндис Корингтон смотрела на вытертый бурый ковер.
– Кэтрин любила читать. Книжки из рук не выпускала. С самого раннего детства.
Она подняла глаза.
– Так вы хотели мне что-то рассказать? Как вы с ней познакомились?
На улице взревел двигатель автомобиля – восьмицилиндровый Годзилла. Парень все же завел свой «Камино».
– Просто на улице познакомились. В мае, – сказал я. – Пахло цветами и мусором, потому что в Нью-Йорке выставляют пакеты с мусором прямо на улицу.
«Господи, что за бред?»
– Кэтрин любила Нью-Йорк.
– Я знаю. Да. И мне это нравилось в ней. Как бы там ни было, однажды я увидел ее на улице в Сохо и подошел познакомиться. Я никогда в жизни не знакомился с девушками на улице, но в ней было что-то такое… Что-то знакомое и для меня предопределенное. Вот что я хотел вам рассказать. Я знаю, миссис Корингтон, это звучит странно, но, как только я увидел вашу дочь, у меня сразу возникло чувство, словно я знаю ее всю жизнь. Это было дежавю, знак судьбы, астральное влияние, два ночных поезда, что мчатся навстречу по параллельным путям, проносятся мимо, и пассажиры двух поездов смотрят в окна и видят друг друга, буквально секунду.
Произнеся это вслух, я понял, что так и есть. Два поезда промчались навстречу друг другу, но только один пассажир смотрел в окно.
– Вы уже настоящий писатель. – Кэндис Корингтон почти улыбалась. – А что Кэтрин говорила насчет всех этих идей о судьбе?
– Я ничего ей не рассказывал. Не хотел ее напугать. Не хотел, чтобы она посчитала меня ненормальным. Теперь я жалею, что ничего не сказал. Дурак я был, что не сказал. Надеюсь, это вас не напугает, но я твердо верю, что мы с ней были предназначены друг для друга.
Миссис Корингтон покачала головой.
– Надо было сказать. Она во все это верила, в судьбу и все такое. Любила книги, в которых все по-другому, не как у нас. Книги об альтернативных реальностях, как она это называла. Забавно. У нее всегда было чувство, что она найдет свою истинную любовь здесь, в Стерлинг-Спрингс.
Я чуть не задохнулся. «Это же я. Я – ее истинная любовь».
– Я не сую нос в чужие дела, и все-таки можно спросить, что случилось? Просто я был в шоке, когда узнал.
Она испуганно посмотрела на меня и закрыла рот ладонью.
– Вы не знаете?
– Нет.
Она выглядела совершенно опустошенной, словно вдруг постарела на десять лет.
– Прошу прощения, я сейчас не могу об этом говорить. Просто не выдержу. Наверное, вам лучше уйти.
– Да, конечно. – Я не хотел уходить, но все равно поднялся.
– Спасибо за цветы. Было очень любезно с вашей стороны. Мне очень жаль. Мне так жаль.
Я вышел наружу, в жаркий солнечный день, дверь у меня за спиной закрылась. Парень, возившийся с двигателем, вновь поднял голову и посмотрел на меня. Я был раздосадован до безумия.
Я перешел через улицу и приблизился к нему.
– Привет, – сказал я.
На парне была обтягивающая футболка с надписью «На взводе». Его эспаньолка смотрелась неровно; справа он сбрил больше, чем нужно. Эта асимметрия раздражала.
– Да?
– Просто хотел спросить… Вы хорошо знаете миссис Корингтон из дома напротив?
– Неплохо, – сказал он, вытирая о джинсы испачканные руки.
– Вы знаете, что случилось с ее дочерью?
– Умерла.
– Я знаю. Но от чего умерла?
Парень прищурился.
– А тебе что за дело, удод?
– Прошу прощения?
– Спросил бы у ее матери. Чего ты меня-то выспрашиваешь?
– Ладно, неважно.
Я подошел к своему микроавтобусу, забрался в кабину, завел двигатель и принялся разворачиваться. Все это время парень смотрел на меня. Он что-то говорил, тыча пальцем в мою сторону, но я не слышал, что именно. Окна были закрыты.
После работы я приехал домой и сразу спустился к себе в подвал. Достал из кармана счет за телефон. Мне было стыдно, что я его украл. Я смотрел на нью-йоркский адрес и представлял себе старое многоквартирное здание на улице с рядом деревьев вдоль проезжей части. На первом этаже, в подъезде, висели почтовые ящики. Счет за телефон опустили в ящик, и он ждал там Кэтрин.
Я вскрыл конверт. Счет был на несколько страниц. Развернутый список звонков, сделанных за последние недели мая. Большая часть – в Иллинойс. Наверное, Кэтрин звонила матери. Десятки местных звонков по Нью-Йорку, несколько – в Ньюарк и Бостон, один – в Чикаго. Я всерьез задумался о том, чтобы съездить в Нью-Йорк, найти ее дом, поговорить с соседями. Узнать, как она умерла.
Но потом я вдруг понял, что это неважно. Совершенно неважно, как она умерла. Важно то, что ее уже нет и у меня нет ни единого шанса. Мне вспомнилась мягкая шерсть джемпера под моими пальцами, ее закрытые глаза и гладкая кожа, тонкий шрам на лбу, и откуда он у нее взялся – и еще сны. Эти сны, в которых она ни разу со мной не заговорила.
Я смотрел на телефонный счет. «Господи боже». Телефонный счет. Наверху первой страницы был ее номер. Я схватил трубку и набрал номер. Первый гудок. Второй. Третий. После четвертого гудка включился автоответчик.
– Привет, – сказала она, голос был звонким и чистым. – Это Кэтрин. Сейчас меня нет, но ты знаешь, что делать.
Потом раздался короткий сигнал, и я положил трубку.
О рассказе «Девушка в траурном зале» 
Когда мне было девятнадцать лет, я работал курьером в фирме доставки цветов в западном предместье Чикаго, где кончаются торговые центры и начинаются фермерские угодья. Как-то морозным субботним утром мне пришлось расставлять цветы в траурном зале в местном бюро похоронных услуг. Я был там один – только я и усопший в открытом гробу. Я взглянул на него, на нее – и этот образ впечатался мне в сознание навсегда. В гробу лежала юная мать с младенцем в руках. Я был потрясен. Я вышел, забрался в кабину своего микроавтобуса и расплакался. С тех пор эта мать и ее ребенок не дают мне покоя.