Фата-Моргана 4 (Фантастические рассказы и повести)

В грохочущих пассажах ночи, освещенной заснеженной луной, прошло полчаса; губы старика были плотно сжаты. Еще час — и они окостенели. Еще час — и мускулы на его лице расслабились. Еще — и он облизнул губы. Мальчик не спал. Мальчик смотрел. Мальчик ждал. Поезд, словно лавина, раздвигал снежную тишину. Пассажиры на пляшущем полу маялись своими кошмарами, а мальчик неотрывно смотрел на него. Наконец старик шагнул к нему.
— Ш-ш-ш, паренек. Как тебя зовут?
— Джозеф.
Поезд во сне раскачивался и грохотал, барахтался в безвременной темноте, несся к далекому, нереальному утру.
— Джозеф…
Старик попробовал имя на вкус, подался вперед, глаза его вспыхнули мягким светом, распахнулись, словно он только что прозрел. Лицо просияло. Он видел что-то далекое и потаенное.
Поезд взвыл на повороте путей. Люди окаменели в зимней спячке.
— Так вот, Джозеф… — прошептал старик. Он медленно воздел палец. — Когда-то, давным-давно…
(Перевод с англ. Ирбисов С.)
 
Стенли Вейнбаум
ПЛАНЕТА-ПАРАЗИТ
Хэму Хэммонду повезло, что когда началось извержение грязи, стояла середина зимы. Зима на Венере ничем не напоминает земную; только жители самых теплых районов Амазонии или Конго могли бы представить себе зиму на Венере; самые худшие летние дни, зной, назойливые обитатели джунглей.
На Венере, как известно, времена года чередуются на противоположных полушариях, как и на Земле, однако с одной существенной разницей. Когда Северная Америка и Европа обливаются потом, в Австралии и Аргентине царит зима. На Венере же времена года связаны не с отклонением от плоскости эклиптики, а с либрацией. [4] Венера не вращается и все время обращена к Солнцу одной стороной, точно так же, как Луна к Земле. На одной ее стороне продолжается вечный день, на другой ночь, и лишь в зоне сумерек, опоясывающей планету пятисотмильной полосой, существуют условия, допускающие проживание людей.
В направлении стороны, освещенной солнцем, сумеречный пояс сменяется жаром пустыни, где живут лишь несколько форм венерианской жизни, а на краю ночи зона, пригодная для жизни, кончается вдруг огромным ледяным барьером, возникшим в результате конденсации верховых ветров, непрерывно поступающих из жаркого полушария в холодное, чтобы здесь остыть, опуститься вниз и двинуться обратно.
Теплый воздух, остывая, приносит с собой дождь, который на краю вечной ночи замерзает, образуя огромные ледяные крепости. Что находится дальше, какие фантастические формы жизни можно встретить в беззвездной темноте замерзшего полушария или же оно мертво, как лишенная атмосферы Луна, до сих пор остается тайной.
Медленная либрация, тяжелое переваливание планеты с боку на бок вызывает появление чего-то вроде времен года. В районах сумеречного пояса сначала на одном полушарии, потом на другом закрытое облаками солнце в течение пятнадцати дней постепенно поднимается высоко и лишь вблизи ледяного барьера почти касается горизонта, поскольку либрация составляет всего семь градусов, но и этого хватает для создания заметных пятнадцатидневных времен года.
И каких времен года! Зимой температура опускается до влажных, но терпимых тридцати пяти градусов, а две недели спустя вблизи выжженных зноем Тропиков шестьдесят градусов знаменуют холодный день. Зимой и летом кратковременные дожди мрачно льют с неба и поглощаются губчатой почвой, чтобы вновь подняться вверх в виде липких ядовитых испарений.
Именно огромное количество влаги явилось самой большой неожиданностью для первых людей, прибывших на Венеру. Разумеется, облака были видны, но спектроскоп не показывал наличия воды, и ничего удивительного, ведь он анализировал свет, отраженный от верхней поверхности облаков, находящейся в пятидесяти милях от поверхности планеты.
Обилие воды приводит к удивительным последствиям. На Венере нет морей или океанов, разве что предположить существование безмерных, молчаливых и вечнозамерзших океанов на ночной стороне. На горячем полушарии испарение происходит слишком быстро, поэтому реки, стекающие с ледяных гор, просто уменьшаются и в конце концов уходят в песок.
Дальнейшее определяется непостоянным характером почвы в сумеречном поясе. Под землей текут огромные подземные реки, одни кипящие, другие холодные как лед, из которого возникли, Именно они вызывают извержения грязи, делающие заселение человеком Тропиков таким рискованным: прочная и внешне безопасная поверхность может внезапно превратиться в море кипящей грязи, в которое погружаются здания, порой вместе с жителями.
Предсказать катастрофу невозможно, и здания стоят в безопасности только на редко встречающихся выходах коренных пород. Именно поэтому все поселения людей жмутся к подножиям гор.
Хэм Хэммонд был фактором, одним из тех авантюристов, которые всегда появляются на границе и окраинах населенных районов. Большинство из них относится к двум классам: это безрассудные смельчаки, гоняющиеся за риском, либо изгнанники, преступники и люди, ищущие одиночества или забвения.
Хэм Хэммонд не принадлежал ни к одной из этих категорий. Он не гонялся за абстракциями, его влекло очарование богатства. Торгуя с туземцами, он добывал стручки семян венерианского растения ксикстхил, из которых земные химики экстрагировали тригидроксил-тертиарилин, или тройной Т-Д-А, необходимый для курса омоложения.
Хэм был молод и временами удивлялся, почему старые богатые мужчины и женщины склонны платить колоссальные суммы за несколько дополнительных лет, тем более что процедура эта не продлевала жизнь, а вызывала что-то вроде временной, искусственной молодости. Седые волосы темнели, морщины разглаживались, лысины покрывались пушком — но через несколько лет искусственно омоложенный человек все равно умирал. Однако, пока грамм тройного Т-Д-А равнялся по цене грамму радия, Хэм был склонен идти на любой риск, чтобы его добыть.
Честно говоря, он никогда не верил в возможность извержения грязи. Разумеется, это было постоянной потенциальной угрозой, и все-таки, когда, глядя сквозь окно своего жилища на парящую венерианскую равнину, он вдруг увидел появляющиеся вокруг кипящие лужи, то был просто потрясен.
На мгновение он оцепенел, но тут же принялся лихорадочно действовать. Натянул на себя защитный скафандр из резиноподобной прозрачной трансдермы, закрепил на ногах большие миски болотных лыж, закинул на спину рюкзак с драгоценными стручками семян ксикстхила, собрал немного продуктов и выскочил на открытое место.
Земля была еще наполовину твердой, но на его глазах темная почва вокруг металлических стен жилища начала кипеть. Куб контейнера накренился, постепенно исчезая из виду, пока наконец грязь с бульканьем не сомкнулась над ним.
Хэм очнулся. Он знал, что нельзя неподвижно стоять посреди грязеизвержения, даже если на ногах у тебя похожие на миски болотные лыжи. Если липкая жижа переливалась через верхний край лыж, положение становилось безвыходным. Не в силах передвигать ноги, человек сначала медленно, а потом все быстрее погружался следом за своим жилищем.
Он начал движение по кипящему болоту тем особенным скользящим шагом, который постиг за годы практики: не отрывая болотных лыж от поверхности, он осторожно скользил, следя, чтобы ни капли грязи не перелилось через загнутые вверх края.
Это был утомительный, но единственно возможный способ. Хэм двигался на запад, где находилась линия тени, — если уж искать безопасное место, почему им не может быть зона живительного холода? Трясина оказалась обширной, и Хэм прошел не меньше мили, прежде чем добрался до небольшой возвышенности, и лыжи заскребли по плотному грунту. Весь покрытый потом, он чувствовал себя в скафандре из трансдермы как в бане, но человек привыкает даже к Венере. Он отдал бы половину драгоценных стручков ксикстхила за возможность открыть маску скафандра и вдохнуть хотя бы этот насыщенный паром, влажный венерианский воздух, но — если хотел остаться в живых — это было невозможно. Один вдох непрофильтрованного воздуха в районах возле горячего края сумеречного пояса означал быструю и весьма болезненную смерть. Воздух содержал споры агрессивной венерианской плесени, которая покрыла бы пушистым мхом ноздри, губы, легкие, а затем уши и глаза.