Птичьим криком, волчьим скоком

– Всемила, – неожиданно сказала девочка. – Ей понравится, я знаю.
– Что?! – опешила кметка.
– Ивор уже ушел. А я в ведьму играю. Правда, похоже?
– Правда… – ошеломленно пролепетала Жалена. Не успела она опомниться, как дверь лязгнула у нее перед носом. Девочка же, успела заметить кметка, не шевельнула и пальцем. Жалена нащупала рукой привешенный к поясу оберег, сжала. Немного полегчало. Вот уж точно – с кузнецами, бортниками, мельниками, а уж с ведьмарями тем паче связываться не след.
Однако приходилось.
***
Жалена изловила Ивора только ввечеру, на полянке перед костром, и с ходу забросала вопросами:
– Со всеми поговорил? Как думаешь, кто повинен?
Ведьмарь поглядел на нее таким бесконечно терпеливым и в то же время безнадежным взглядом, что девушка медленно залилась краской. Но не сдалась.
– Ты у Кури был? Говорят, он к телке соседской приценивался, с какого бы это прибытка, а? Без денег небось торгов не заводят…
– Видал я его деньги, – равнодушно сказал Ивор. – Золото. Намается он с ними, пока разменяет…
Жалена подобралась, как перед прыжком.
– Видел? Что ж ты молчишь, злодея покрываешь? Вязать его надо, пока в бега не подался!
– Жалена, – он, кажется, впервые назвал ее по имени, – как ты думаешь, сколько стоит копченый угорь?
Девушка неопределенно пожала плечами.
– Ну, медяков семь.
– В скупке – три. Пять угрей на серебрушку. Сорок на золотой. Сетью угря не возьмешь, поэтому ловят его только мальчишки, ставят на ночь в камышах длинные узкие трубки из вербной коры, заткнутые с одного конца. Угорь туда заползает, а развернуться и выбраться не может…
– Зачем ты мне это рассказываешь? – не вытерпела кметка.
– Ты спросила – я объясняю, – спокойно осадил ее ведьмарь. – Коробами угрей не продают, приносят по три-четыре рыбины, редко дюжину. Скупщик, который едет в дальнюю деревню, прекрасно знает, что сдачи у тамошних селян скорее всего не будет, и берет для расчетов не золото, а медную и серебряную мелочь. Которую в подоле, как не пыжься, не унесешь. Потому-то Вальжина и сидела неотлучно при телеге, оберегая зарытый в сено мешок. И деньги забрал вовсе не убийца ее мужа…
У Жалены понятливо загорелись глаза.
– Не нашел денег при муже и порешил жену?
Ивор покачал головой.
– Деньги тут не при чем. Не ради них злодей старался, не ему они и достались.
– Откуда ж тогда Куря золото взял? – не унималась Жалена. – Цмок [20] за ласку принес?
– Месяц тому назад в соседнем селе ярмарка случилась, – пояснил ведьмарь.
– Да чем ему торговать, голи перекатной? – всплеснула руками девушка. – Всего хозяйства – три курицы да петух ощипанный, каждую весну к старосте в работники нанимается, за одежу да кормежку, а с чего зимой живет, и вовсе непонятно!
– Не купец он, тать, – усмехнулся Ивор. – Кошель у кого-то срезал, вот и разбогател. Пусть его. Все одно попадется когда-нибудь.
– Ты-то откуда знаешь, может, у купца и золото в подоле было, на черный день?
– Узнай лучше, – пожал плечами ведьмарь, и кметка как-то сразу ему поверила. Она ждала от Ивора дальнейших разъяснений, но тот лишь привычно мастерил лежак, готовясь к ночлегу.
– А что ты со злодеем сделаешь, когда найдешь? – не утерпев, спросила Жалена. – Знаю, что не для красы меч брал, да только мне лиходея к князю живьем доставить велено, ежели что – против тебя выступлю, так и знай!
Ивор лишь улыбнулся, да так обидно, что Жалене захотелось вызвать его на бой сей же час. Однако сказал:
– Как скажешь. Только тебе не до того будет. И ежели снова к моему костру на ночь прибилась, сапог не разувай и цацки свои кметские держи под рукой.
– Это еще с какой радости?
– Потому что этой ночью, – сказал он, против обыкновения вытаскивая кричницу из лежащих под боком ножен, – нас придут убивать.
***
Перевалило заполночь, а злодеи все не шли.
Догорающий костерок, изредка спохватываясь, выметывал прозрачный язычок пламени, высвечивая толику наново очерченного круга.
Жалена могла поклясться, что ведьмарь спит. За все время не разу не сбил дыхания, не шелохнулся.
– Эй, Ивор… – тихонько окликнула она. – Ты бок себе еще не отлежал?
– Нет, – тут же ответил он, и кметка поняла – даже не вздремнул за сомкнутыми веками.
– Да с чего ты взял, что кто-то придет?
– Я пообещал указать на убийцу, – напомнил он.
– А если он понадеялся, что ты ошибешься?
– Он придет, – убежденно сказал ведьмарь. – И прихватит с собой того, кто помогал прятать тело на дне озера.
– Может, ты еще утром его имя знал?
– Может, и знал.
– Что ж промолчал?
«А кто бы мне поверил? – подумал он. – Хорош обвинитель – чужаком в деревню заявился, не прошло и часу – на своих поклеп возводит. Чем докажешь? Там, где бабе горло резали, уже и пятна не видать, только зверю почуять… Убийца его листьями присыпал, валежником забросал, а намитку [21] слетевшую не поленился – закопал под кустом, яму выше колена вырыл. И теперь терзается сомнениями – на него ведьмарь укажет? Иного виновником выставит, лишь бы самому брехлом не прослыть? Он придет. Это первого убивать тяжело – страшно, ночами снится, голос чудится, кровь руки жжет. Со вторым проще. А там и в привычку войдет».
Не успел додумать – треснул невдалеке сучок под неловкой ногой. Шишка хрупнула. Услышала Жалена – рука словно невзначай черен меча приласкала, примерилась.
«Спящими порешить хотят» – догадался Ивор. Иначе не крались бы, как коты лесные. Не разделялись, обходя костер с двух сторон. Так сподручней резать глотки – обоим сразу, чтобы даже пикнуть не успели.
Встали, пригнувшись, у самой черты, как упыри. С духом собираются.
«Ошибся чуток ведьмарь: не двое их – четверо. Вчетвером-то на двоих спящих все смелые. – зло подумала Жалена. – Пусть только руку который протянет. Валяться ей на земле, как сохлой ветке. Оно и к лучшему, что не ожидают никакого подвоха. Пусть только руку протянет…».
Сдала их… кошка. Не объяснил ей никто, что не хозяина врасплох застать пытаются, а сами лиходеи в силок лезут. Зашипела на смыкающиеся тени, заурчала противно, шерсть вздыбила. В темноте и на кошку не похожа – бестия косматая у ведьмаря под боком желтыми глазами светит.
Тут уж притворяйся не притворяйся, что спишь, – не поверят.
– И тебе не спится, староста? – сочувственно спросил ведьмарь.
***
Жалена подняла голову. Тучи чуть разошлись, явив растущий серп месяца, узенькую щелочку в небосводе. Шуточный навет балагура-мельника по немыслимой прихоти судьбы обернулась страшной правдой – из мрака выступили старостины сыновья, угрюмо сжимавшие черены мечей.
– Предупреждал ведь тебя, девка, – досадливо сказал староста. – Дважды предупреждал. Зря ты к ведьмарю ходила. И вернулась зря. Стрелы не послушалась, так мечом вразумлять придется…
– Воеводе-то что скажешь, когда на тризну по мне с дружиной заявится, ответчика требовать? – ухмыльнулась-ощерилась кметка, как обложенная в логове волчица, выжидающая – сунется в лаз самый брехливый пес из гончей своры, или поскребет землю для вида и отступит?
– Тебе нашел, что сказать, и его уважу, – безмятежно пообещал староста. – Мол, не поделили что-то с ведьмарем.
Ивор не выдержал – рассмеялся. Если бы самого воеводу спросили, что он думает об Иворе, Мечислав Кречет помолчал бы, словно вопрос ему неприятен, а потом нехотя ответил, что иметь ведьмаря во врагах слишком накладно, а в друзьях – невозможно. А если бы ему предложили раз и навсегда покончить с докучливой остью в глазу, молчание воеводы затянулось бы вдвое против прежнего, а затем последовал бы мрачный и веский совет не лезть не в свои дела.