Красавец и скромница
В отличие от нее Лотти мгновенно освоилась. На следующий день, после отъезда шумной компании во главе с семейством Халлидей, из серьезного одинокого ребенка она превратилась в маленькую лесную нимфу с горящими глазами и румяными щечками. Она влюбилась в маленькую спальню, куда Лоренцо переселил ее после отъезда Анжелики и Хью. Комнатка с выходившим в сад длинным узким окном находилась в конце коридора. На темно-голубом фоне круглого купола потолка были нарисованы звезды и золотой диск луны.
Большую часть времени Лотти и Дино проводили вместе, играя в саду под присмотром Альфредо, подстригавшего кустарник, поливавшего газоны, подметавшего дорожки. Из кухни Сара слышала их голоса и веселый смех. Когда Сара спускалась в деревню за продуктами, она покупала мороженое, и дети ели его, сидя на скамейке в непривычном молчании. Иногда Сара оставляла дочь под присмотром Паолы, милой, терпеливой жены Альфредо, которую Лотти сразу полюбила.
В отличие от дочери, словно бы ожившей под жарким итальянским солнцем, Сара жила как призрак в заколдованном замке, день ото дня, не загадывая вперед дальше следующего вечера. Ей казалось, что Кастеллацио волшебным образом отгораживает ее от тревог и тягот привычного существования. Ее жизнь в Лондоне с каждым днем отдалялась, как если бы Сара смотрела в перевернутый телескоп. Удивительно, но отстраненность позволяла яснее осознать прошлый опыт. Она все реже вспоминала Руперта, каждый раз — с нарастающей злостью и обидой. Как она могла думать, что любит этого человека? Он подарил ей Лотти, и за этот нечаянный благословенный дар она была безмерно благодарна. Но, оглядываясь назад, Сара не могла не осознать, как мало он привнес в ее жизнь, какой малозаметный и незначительный след оставил, а главное — как мало она ждала и просила. Не в материальном плане: ей было наплевать, что Руперт никогда не дарил ей подарков и не помогал вести дом. Просто сейчас, когда она готовила ужин для Лоренцо и беседовала с ним вечерами за столом в теплых сумерках, Сара впервые поняла, как ей не хватало собеседника, чтобы обсудить события дня, посмеяться над перлами англо-итальянского языка, который изобретали для общения Лотти и Дино, или оценить ее кулинарные достижения.
По молчаливому уговору они не касались личных тем: Лоренцо мало говорил о себе, а Сара больше не изливала душу, как в тот вечер в маленьком храме. Она привыкла к вечерам, когда, отправив Дино домой и уложив Лотти спать под звездами на потолке ее комнаты, сидела на кухне, с нетерпением поджидая Лоренцо.
Иногда он засиживался за работой допоздна, и тогда с замиранием сердца она поднималась в кабинет напомнить об ужине. У Сары резко учащался пульс, когда он с глубоким вздохом выпрямлялся, откинувшись на стуле, потягивался, как пантера, всем своим гибким, сухощавым, сильным телом. Боль и сострадание переполняли ее при виде складок усталости вокруг рта и темных кругов под глазами. Но потом он спускался вниз, садился за стол, разливал по бокалам густое терпкое вино и становился собой — спокойным, интересным, остроумным собеседником. Ей оставалось только смотреть и слушать, чувствуя его одиночество, которое он не позволял ей разделить.
«Естественно, что Лоренцо мне не безразличен», — твердила себе Сара по ночам, лежа без сна. Они же друзья. Он сделал для нее и Лотти столько добра, что ей не хватит жизни, чтобы расплатиться. Он помог ей залечить разбитое сердце… нет, он помог ей понять, что ее сердце не было разбито. Теперь она должна сделать то же самое для него, это только справедливо. Но, глядя в вельветовый сумрак ночи, ворочаясь между простынями под едва слышные звуки музыки из его кабинета, Сара ловила себя на желаниях, не имевших ничего общего с дружбой.
Однажды вечером после того, как она уложила Лотти спать, Сара услышала надрывающийся в кухне телефонный звонок. Обычно она ждала, что Лоренцо возьмет трубку в кабинете. Но, проходя через холл, она слышала, как он разговаривал с кем-то по параллельной линии. Она бросилась бежать и ответила на звонок, прежде чем сообразила, что это вряд ли имеет смысл, если на другом конце провода заговорят по-итальянски.
— Добрый день. Кто говорит? — Слова сказаны по-английски, но говорила итальянка. Слава тебе господи.
— Э… Сара. Я… экономка синьора Кавальери. — Запыхавшись, она пробормотала это торопливо и неразборчиво, словно бы по контрасту с тем, как уверенно, спокойно и сексуально говорила ее собеседница.
— Приятно слышать. Слава богу, у него хватило ума нанять кого-то присматривать за домом, да и за ним самим. Позовите его к телефону.
Сара крепче сжала трубку вспотевшей ладонью. Вот теперь она узнала неторопливый, чувственный голос с сильным американским акцентом. Не каждый день простой экономке доводится побеседовать со знаменитой актрисой!
— Это синьора Кавальери? Он на другой линии. Я передам, что вы звонили… — Она обернулась. В дверях стоял Лоренцо. — Подождите… — Он отрицательно замотал головой, но слова уже слетели с ее губ: — Вот он.
— Чао, — сказал Лоренцо ровным голосом, взяв у Сары трубку и отвернувшись.
Спотыкаясь, она вышла за дверь на теплый вечерний воздух. Дни все еще оставались сухими и жаркими, но сумерки сгущались все раньше, принося с собой прохладу и ощущение приближающейся осени. Август на исходе, подумала Сара. Скоро нужно будет выходить из уютного ступора, в котором она провела три недели, и решать, что делать дальше.
Сара не хотела уезжать. Она была довольна жизнью в Кастеллацио, а главное, Лотти каждый день светилась от счастья.
Она наклонилась, пропустила между пальцами нежную головку цветка, вдыхая его запах и стараясь не прислушиваться к разговору Лоренцо, доносящемуся из кухни. Сара не понимала ни слова, но любила сам звук его низкого хрипловатого голоса. Когда он говорил по-итальянски, получалось так эротично… Но сейчас избыточная чувственность, скорее всего, объяснялась тем, что он говорит с Тией де Лукой — женщиной, которую по-прежнему любит, как и половина мужского населения планеты. Наконец в потоке речи она узнала слово «Венеция» и подумала, что бывшие супруги обсуждают планы воссоединения, скорую встречу в романтическом городе.
Сердце сжалось от боли. Она повернулась и пошла прочь от дома по траве, не разбирая дороги. Если Тиа де Лука вернется в Кастеллацио, она вряд ли потерпит тут Сару с Лотти. Им придется уехать. Но она с радостью смирится, если это принесет счастье Лоренцо и в его потухших глазах снова загорится огонь. Ему больше не нужно будет работать по четырнадцать часов в сутки, чтобы забыть о своем одиночестве. Сара много знала об одиночестве и не желала его никому, особенно Лоренцо. Как друг, она желала ему только самого лучшего. Любви, которой он заслуживал.
Сара резко остановилась; ноги сами принесли ее в заветное место. В закатных лучах солнца перед ней возник маленький храм. Она вошла внутрь, и воспоминания той волшебной ночи нахлынули снова. Здесь, рядом с сильным, уверенным в себе мужчиной, она впервые почувствовала себя защищенной: он словно снял с ее плеч груз ответственности, который она несла всю жизнь. Он выслушал ее и понял, а потом баюкал в объятиях и гладил по голове, пока она не заснула.
А потом случилось то, что до сих пор ее беспокоило. Он отнес ее в постель и снял с нее платье… Она проснулась в белье. В лифчике. Уродливые утягиваюшие панталоны она сняла раньше, еще в разгар свадебного приема. Мысль, что он мог увидеть ее в старушечьем трико, была неприятной. Зато от мысли, что он видел ее совсем голой, возникало ощущение, что вся итальянская жара сосредоточилась у нее в животе. Спасаясь от стыда и вожделения, Сара обняла холодную колонну…
— Вот вы где. — Через лужайку к ней шел Лоренцо. В одной руке бутылка вина, в другой небрежно зажатые между пальцев два бокала. Сара поспешно отлепилась от колонны и постаралась прочитать выражение его лица: усталое, сосредоточенное. Он не походил на человека, готовящегося к романтическому воссоединению с бывшей женой.
— Мне надо поговорить с вами, — сказал он, поднимаясь по ступенькам.