Арес

«Ну вот, начинается, – еще более мрачно подумал Виктор. – Голос читает мои мысли! Если слышишь голоса внутри своей собственной головы или кто-то знает, о чем ты думаешь, то это верный признак душевного расстройства. Интересно, как называется мое заболевание, господин Гиппократ?»
– Конечно, никто не может читать твоих мыслей, – продолжал собеседник. – Даже если бы мне удалось войти в твое тело, то и тогда вряд ли справился бы с этой задачей самостоятельно. Просто, понимаешь, я видел столько человеческих лиц за свою жизнь, что читать по ним не составляет никакого труда. Ты нахмурился, сосредоточился и ушел в себя – значит, думаешь о своем здоровье. Встревожился, с опаской смотришь по сторонам – значит, подозреваешь, что за тобой следят. За твоими мыслями, например.
«Какой сложный глюк, – восхитился про себя Виктор. – И словоохотливый. Только посмотрите, как разглагольствует! Я бы так не смог. Вот этот пассаж насчет лиц весьма удачен, господин Цицерон. Удивительно, что он еще скажет?»
– И в том, что я скажу, нет ничего удивительного. Никто не может читать мысли. Эх, сколько достойных людей на самом деле заболели из-за недостойных подозрений. Вы, люди, такие прямолинейные. Думаете, что весь мир вращается вокруг вас. Вот скажи, зачем кому-то следить за твоими мыслями? Ты – великий поэт, философ, музыкант? Не думаю. Мы уже даже выяснили, что ты и не актер вовсе. Чего ценного в твоих мыслях? Что они могут дать миру, твоим или моим врагам? Хотя нет, моим врагам, если таковые тут есть, они как раз могут многое дать. Но даже я спокоен на этот счет.
Этого Антипов уже не мог вынести. Скорбь скорбью, но в мании величия его еще никто не уличал. Да и не существовало ее, этой мании. Он никогда не был даже отличником, хотя точно знал, что стоит ему немного поднапрячься – и признание преподавателей посыплется на него, как из рога изобилия. Но напрягаться не хотелось. Его грела, как и многих подобных ему, тайная мысль о своем огромном потенциале. Грела из года в год, и приятное тепло, излучаемое ею, сопровождало бы еще не одно десятилетие, если бы не досадное происшествие на раскопках.
– Так что, это все на самом деле? – наконец решил поинтересоваться вслух Виктор. – Тебя зовут Арес? Тот самый Арес?
– Тот, да не тот, мой друг. Тот, потому что у меня еще сохранились имя и воспоминания. А не тот, потому что от прежней силы остались лишь крохи. Жалкие крохи, которые заставляют меня так долго все объяснять никчемному актеришке, вместо того чтобы сделать большой вклад в местную культуру – испепелить его на месте.
– Меня испепелить? – уточнил Антипов.
– Тебя, мой друг, тебя, – ласково продолжал голос. – Печально наблюдать, как, несмотря на все сказанное, ты все еще стоишь в той же горестной позе и говоришь так, словно жуешь траву, давно уже разжеванную коровой и выплюнутую через день после проглатывания.
Виктор отошел от дерева. Он поймал себя на том, что все еще оглядывается по сторонам, пытаясь определить источник голоса. Абсолютно ничего не обнаруживалось.
– Но акцента я не могу убрать, – ответил студент. – Для этого нужно общаться долгое время с носителями языка. А они уже все умерли.
– Ты просто старайся, – посоветовал невидимый собеседник. – А за временем дело не станет. Мы с тобой еще много раз будем беседовать. Ты начнешь тренировать речь, а я – терпение. Видит Зевс, если бы мне удалось бросить копье, когда ты стоял у дерева в той позе, то я бы пришпилил тебя к нему. И тогда Фидий смог бы изваять статую под названием «Он раздражал Ареса».
Вот теперь и здравый смысл подсказал Антипову, что он вряд ли говорит с собственной галлюцинацией. Ему было очень сложно представить себе глюк, который угрожает проткнуть своего носителя холодным оружием.
– Почему это мы будем еще много беседовать? – осведомился Виктор, которому совершенно не понравилась перспектива остаться с собеседником до того момента, когда тот наконец сможет бросить копье. – Да и вообще, что происходит? Я ведь имею право знать, что происходит, не так ли?
– Имеешь, мой друг. Люди вообще имеют право на многое, но почему-то хотят лишь денег. Ты будешь сам спрашивать или тебе вкратце рассказать?
– Лучше рассказать. – Антипов не был уверен в своей способности задать правильные вопросы. Он просто не знал, с чего начинать, не представляя себе ситуацию даже в целом, поэтому приготовился внимательно слушать.
– Что ж, если вкратце, то наши дела с тобой плохи.
На опушке воцарилось молчание. Дятел, возобновивший свою работу, замолк сразу после начала разговора. Сейчас можно было, что называется, «слушать тишину». Даже листья деревьев не издавали ни единого шороха, а словно замерли на своих ветках. Мечта любого романтика. Создавалось впечатление, будто и лес, и трава, и небо лишь изображены на огромной и чрезвычайно удачной фотографии. Яркая зелень на светло-синем фоне. Казалось, из-за неподвижного шершавого коричневого ствола сейчас выглянет хлопотливая белка с орешком в зубах, прилетит какая-нибудь неторопливая птица и чинно усядется на ветку, чтобы почистить перья, заяц выпрыгнет из-за небольших кустов, потому что пришло время его, заячьего, обеда. Но не было ни белок, ни птиц, ни зайцев. Не было даже ветра. Все замерло в молчании. Настоящий, истинный, неисправимый романтик затаил бы дыхание, продолжая любоваться прекрасным лесом и слушая тишину.
– А дальше? – спросил Виктор.
– Дальше? – тут же откликнулся голос. – Нет никакого дальше. То, что с нами произошло и происходит, отлично описывается фразой: «Наши дела с тобой плохи». Вот так.
– Но нельзя ли уточнить, почему плохи и как они дошли до этого? – Антипов решил не сдаваться. У него мелькнула догадка, что каждое нужное ему слово придется в буквальном смысле вытягивать.
– Я слышу иронию в твоих словах, мой друг. Это хорошо. Ирония лучше отчаяния или безумных мыслей. Дела плохи потому, что мы оба практически мертвы и находимся в чуждом нам мире.
– Мертвы? – В голосе студента слышалась озадаченность. – Я совсем не чувствую себя мертвым. Другое дело, что тело – не мое.
– О, ты умер, можешь мне поверить. Когда на голову человека падает огромная плита, отчего эта самая голова слегка сплющивается, то человек, как правило, умирает.
– Моя голова сплющилась? – уточнил Виктор.
– Твоя, мой друг, твоя.
– Но я же осознаю себя! Могу думать, вспоминать, говорить! С тобой могу говорить, наконец!
– Можешь, но очень плохо, – согласился голос.
– Да какая разница – плохо или хорошо?! Главное, что я это все могу делать. Значит, я не умер.
– Во-первых, есть разница. И мне очень хотелось бы, чтобы ты это все делал хорошо. Так будет лучше для нас обоих. А во-вторых, в том, что твое тело умерло, а личность – нет, есть только моя заслуга. Ты при жизни ничего не сделал для того, чтобы обеспечить себе хоть какое-то посмертие.
– Так это ты перенес мою личность в тело Ролта? – поинтересовался Виктор, уже зная ответ.
– Да. Иначе ты бы умер. Вообще умер.
«Вот это новость. Он утверждает, что меня спас. Ну хорошо, допустим. Вряд ли рай или ад, если они есть, имеют такой странный вид. – Мысли Антипова неслись вскачь. – Но как он это сделал? Да и с какой целью?»
– Спасибо, конечно, – поблагодарил Антипов своего спасителя. – Я тебе очень признателен. Но буду признателен еще больше, когда пойму, зачем ты это сделал и почему не выбрал какое-нибудь другое тело? В моем мире, например.
– А ты улучшаешься прямо на глазах, – заметил голос. – Уже рассуждаешь, как подобает воину. Без лишних волнений. Молодец. Я это сделал потому, что мне нужен помощник. В этом вот мире. Во время такого перехода все, подобные мне, теряют свои силы. И на первых порах нам нужен кто-то, на кого мы можем опереться. Кто-то из людей. Я выбрал тебя.
– Почему меня? – мгновенно отреагировал Виктор.
– Почему? Обычно, мой друг, выбирают самых достойных. Ты вот тоже показался мне привлекательным за короткое время пребывания рядом с моим сосудом. Я отметил некоторую решительность в твоих действиях, даже азарт. Ты не лишен здравого смысла и, возможно, смекалки. Есть, конечно, еще одна причина. Небольшая.