#Коллекционер (СИ)
– Сделайте погромче, – прошу таксиста, поглядывая на утренний Таллинн в окно.
Растаяло сердце, исчезли лица
Напротив глаза твои, убийцы.
Дыхание реже и в теле усталость.
И мне никогда–никогда не уснуть.
Прикрываю веки и вижу перед собой её лицо. Улыбаюсь этому воспоминанию и прислоняюсь виском к прохладному окну, выдохнув сквозь зубы.
Это лучшее воспоминание за последние два года. Она – лучшее воспоминание за последние два года.
Дом в пригороде. Гараж на две машины и подъездная бетонная дорожка. Спальня на втором этаже с большой двуспальной кроватью и просторным балконом с кованым ограждением. Я не помню, как правильно оно называется.
Расплатившись с таксистом, я выхожу во двор и бреду между кустарников к особняку. Я не привык называть его домом, я вообще не помню – мой ли это дом. Открываю дверь и набираю код сигнализации – моя дата рождения. Я тоже её не помню, но мне сказали, что восемнадцатое декабря – мой день рождения. Приходится верить на слово.
Бросаю пиджак в прихожей и иду на кухню. В аптечке беру упаковку снотворного и глотаю сразу две таблетки, не запивая водой. Смотрю в окно и тру шею ладонью, а затем поднимаюсь по лестнице в свою комнату.
В сотый раз морщусь, заходя в светлое помещение. Стерильное. Такое же стерильное, как и мой мозг. Раздеваюсь и падаю на кровать, накрываясь одеялом с головой. Сквозь него не проникает дневной свет, и я погружаюсь в темноту, которая привычно преследует меня во сне последнее время.
Но сегодня всё иначе.
Мне снятся сны. Мне снятся воспоминания. Нет, не те, которые я больше всего хотел бы увидеть и, главное, вспомнить. Мне снится эта девушка, Сабина.
Снится её тело и широко разведённые бёдра, когда я нависаю над ней. Снится, как она выгибает спину, подставляя грудь для поцелуев и её соски – тёмные, напряжённые, молящие о ласке. Снится, как она кричит подо мной, а потом надо мной, а потом со мной вместе. Снится, как она просит не останавливаться, и я не останавливаюсь.
Снится, как она просит остановится, но я не останавливаюсь.
Нет. Это не она просит. Это кто–то другой, но я никак не могу вспомнить. Она что–то кричит.
– Стой! Тормози!!! Глеб, остановись!!!
Слышу громкий скрежещущий звук. Визг тормозов. Крики, крики, крики. Но кто кричит я не помню, не помню, не помню.
А затем меня снова накрывает темнота. Густая, чёрная, непроглядная. Как мазут, или чёрная краска, я не знаю, как правильно её описать. Я ничего не вижу.
Вместе с темнотой наступает тишина. Оглушающе–звенящая. Зловещая.
Почему я считаю её зловещей? Я не помню.
– Глеб! – громкий женский голос прорывается сквозь эту тишину, и я открываю глаза.
Но темнота никуда не исчезает.
Сонным мозгом я понимаю, что запутался в одеяле с головой и рывком скидываю его с себя. Пытаюсь сфокусировать взгляд, и нахожу лицо, которое по–прежнему не вызывает во мне никаких отголосков и откликов.
– Глеб. Где ты был? – она злится и нервничает.
Сжимает пальцы и разжимает их так, что хрустят костяшки.
– Анжела, я был там, где я был.
Снова накрываюсь с головой и закрываю глаза, в надежде провалиться в сон. Но её голос опять мешает:
– Глеб! Я ухожу на репетицию нашего танца. Ты помнишь, что твоя встреча с хореографом на следующей неделе?
– Помню, – бормочу я.
– Я записала адрес в твой ежедневник.
Её голос становится размытым – действие снотворного ещё не прошло. Я тихо ответил: «Хорошо», и перевернулся набок, в надежде, что она оставит меня, но, похоже, у неё свои планы на это счёт.
Чувствую, как матрас прогибается, когда она садится рядом.
– Глеб, – тихо говорит она, – Ты в порядке?
– Да, Анжела, – устало отвечаю я из–под одеяла, – Я просто хочу спать.
– Где ты был? – допытывается она чуть мягче.
– Просто гулял.
– Один? – удивление в её голосе заставляет меня ухмыльнуться в подушку.
– Да, один.
– Ты не передумал? – неуверенно спрашивает она.
Я вздыхаю. Переворачиваюсь на спину и откидываю одеяло. Приподнявшись на локте, я внимательно смотрю на неё, пытаясь её вспомнить, но как обычно мне это не удаётся.
– Нет, я не передумал. Иди на репетицию.
Она устало улыбается и проводит рукой по моим спутанным волосам. Потом наклоняется и коротко целует меня в губы.
Всё это – её прикосновения, её поцелуй – всё чужое. Не знакомое. Я этого не помню. Я не помню её. Я не знаю, кто она такая. Я хотел бы, правда хотел её вспомнить, но не могу.
Просто белый лист в голове. Или чёрный, смотря с какой стороны посмотреть. Всё, что связано с именами Глеб и Анжела – просто пустой лист. Я не помню её. Я не помню нас. Я не помню этот дом.
Я ничего не помню.
Но я помню её, девушку из гостиничного номера. Это странно, но мне хочется, чтобы она была здесь. Чтобы она погладила меня по голове и запустила свои пальцы мне в волосы. Я помню, что это было идеально. Мне хочется, чтобы её губы коснулись моих губ. Это тоже было идеально.
Единственное, чего я не хочу, это чтобы она, как Анжела, поднялась и медленным шагом вышла из спальни, а потом и из дома.
***
Now, I'm searching for trust
In a city of rust
A city of vampires
Tonight, Elvis is dead
And everyone's spread
And love is a satire
Adam Lambert «Ghost town»
Кабинет психолога оформлен в светло–зелёных тонах. Я в снова и снова разглядываю фотографию, которая стоит на столе – украдкой, надеясь, что моё пристальное внимание к лицам на снимке не так очевидно.
Они должны быть мне знакомыми, но я их не узнаю. То есть, я знаю, что на снимке изображён я в десятилетнем возрасте и мои родители, но я их не помню. И я знаю, что эта фотография стоит здесь от визита к визиту специально – тонкий психологический приём.
– Глеб, как ваши дела? – спрашивает меня мужчина, вальяжно раскинувшись на широком кожаном кресле.
Он полностью повторяет мою позу – пальцы в замке на животе, ноги скрещены в лодыжках и вытянуты прямо. Я ловлю его взгляд и ровным голосом отвечаю:
– Как обычно.
– Как подготовка к свадьбе? Это очень важное событие в жизни и, обычно, бывает только раз.
Я вскидываю бровь и смотрю на него с любопытством.
– Обычно?
– Естественно, бывают исключения, – он мягко улыбается.
– Всем занимается Анжела, – вздыхаю я, переводя взгляд в окно.
– Как ваши отношения? Есть какие–то сдвиги? Воспоминания, быть может.
– Нет, ничего нет. Всё, как обычно.
– Вас это расстраивает?
– Нет, – безразлично отвечаю я.
– Вас не расстраивает то, что вы ничего не помните? – его голос звучит удивлённо, но я распознаю в интонациях фальшь.
Он просто хочет вытянуть из меня хоть что–то. Какие–то эмоции, быть может.
– Я привык к тому, что я ничего не помню, – отвечаю я, – Это превратилось в рутину, – криво усмехнувшись, я продолжаю разглядывать снующих туда–сюда людей за окном.
– И вы не хотите вспомнить свою прошлую жизнь, Глеб? Свою невесту, своих родителей? Обычно мои клиенты, потерявшие память, наоборот расстроены от того, что воспоминания не возвращаются.
– Я живу без воспоминаний уже два года, Георг, – я пристально смотрю на него и ухмыляюсь, – Я, правда, привык.
– Но сегодня вы выглядите немного иначе. Что–то произошло за последнее время? Может быть, какое–то приятное событие?
Его вопросы начинают меня раздражать. Он сам начинает меня раздражать. Я говорю одно и то же каждый свой визит к нему, но он по–прежнему задаёт те же вопросы, вынуждая меня снова и снова говорить слова, вызубренные наизусть. Меня это бесит.
Одно и то же. Одно и то же. Одно и то же…
– Было кое–что. Одна девушка.
– Девушка? – он выглядит заинтересованным.