Чувство и чувствительность (Разум и чувство)
— Сколько раз, — продолжал он, — год тому назад, гостя в Алленеме, желал я, чтобы Бартонский Коттедж перестал пустовать! Проходя или проезжая мимо, я всегда любовался его живописным местоположением и огорчался, что в нем никто не живет. Мне и в голову не приходило, что, не успею я приехать в следующем году, как тут же услышу от миссис Смит, что Бартонский Коттедж сдан. Эта новость пробудила во мне такой интерес и такую радость, что их можно признать только предчувствием счастья, какое меня ждало. Не правда ли, Марианна? — добавил он, понижая голос, а затем продолжал прежним тоном: — И вот этот-то дом вы замыслили испортить, миссис Дэшвуд! Лишить его простоты ради воображаемых улучшений? Эту милую гостиную, где началось наше знакомство и где с тех пор мы провели столько счастливых часов, вы низведете до передней, и все будут равнодушно проходить через комнату, которая до сих пор была прелестней, уютней и удобней любых самых величественных апартаментов, какие только есть в мире!
Миссис Дэшвуд вновь заверила его, что о подобной перестройке больше и речи не будет.
— Вы так добросердечны! — ответил он с пылкостью. — Ваше обещание меня успокоило. Но добавьте к нему еще одно и сделайте меня счастливым. Заверьте меня, что не только ваш дом останется прежним, но и вы, и ваше семейство никогда ко мне не переменитесь и всегда будете относиться ко мне с той добротой, которая делает для меня столь дорогим все с вами связанное.
Обещание было охотно дано, и до конца вечера Уиллоби вел себя так, что нельзя было сомневаться ни в его чувствах, ни в счастье, им владевшем.
— Вы у нас завтра обедаете? — спросила миссис Дэшвуд, когда он начал прощаться. — Утром я вас не зову, так как мы должны сделать визит леди Мидлтон.
Уиллоби обещал быть у них в четыре часа.
Глава 15
На следующий день миссис Дэшвуд отправилась к леди Мидлтон с двумя дочерьми: Марианна предпочла остаться дома под каким-то не слишком убедительным предлогом, и ее мать, не сомневаясь, что накануне Уиллоби обещал прийти, пока их не будет, настаивать не стала.
Вернувшись из Бартон-парка, они увидели перед коттеджем кабриолет Уиллоби и его слугу, и миссис Дэшвуд убедилась в верности своей догадки. Именно это она и предвидела. Но в доме ее ожидало нечто, о чем никакое предвидение ее не предупредило. Едва они вошли в коридор, как из гостиной в сильном волнении выбежала Марианна, прижимая платок к глазам. Она поднялась по лестнице, не заметив их. Полные недоумения и тревоги, они направились в комнату, которую она только что покинула, и увидели там только Уиллоби, который спиной к ним прислонялся к каминной полке. На их шаги он обернулся. Его лицо отражало те же чувства, которые возобладали над Марианной.
— Что с ней? — воскликнула миссис Дэшвуд. — Она заболела?
— О, надеюсь, что нет, — ответил он, стараясь придать себе веселый вид. И с вымученной улыбкой добавил: — Заболеть должен я, так как меня сразило нежданное несчастье.
— Несчастье?
— Да. Я вынужден отказаться от вашего приглашения. Нынче утром миссис Смит прибегла к власти, какую богатство имеет над бедными, зависимыми родственниками, и дала мне неотложное поручение в Лондон. Я был отправлен в дорогу только что, простился с Алленемом и, для утешения, заехал проститься с вами.
— В Лондон! И нынче утром?
— Теперь же.
— Как жаль! Но миссис Смит, разумеется, вы отказать не можете. И, надеюсь, ее поручение разлучит нас с вами ненадолго.
Отвечая, он покраснел.
— Вы очень добры. Но вернуться в Девоншир немедленно мне не удастся. У миссис Смит я гощу не чаще раза в год.
— И кроме миссис Смит, у вас тут друзей нет? И кроме Алленема, вас нигде в здешних краях не примут? Стыдитесь, Уиллоби! Неужели вам нужно особое приглашение?
Он еще больше залился краской, потупился и сказал только:
— Вы очень добры…
Миссис Дэшвуд с недоумением поглядела на Элинор, которая была удивлена не менее. Несколько секунд царило молчание. Его прервала миссис Дэшвуд.
— Могу лишь добавить, милый Уиллоби, что в Бартонском Коттедже вам всегда будут рады. Я не жду, что вы вернетесь сразу же, так как лишь вы один можете судить, как взглянула бы на это миссис Смит. Вашему суждению в этом я так же доверяю, как не сомневаюсь в том, чего хотели бы вы сами.
— Мои обязательства, — сбивчиво ответил Уиллоби, — таковы, что… что… боюсь… мне нельзя тешить себя надеждой…
Он умолк. От изумления миссис Дэшвуд не могла произнести ни слова, и наступило новое молчание. На этот раз первым заговорил Уиллоби.
— Мешкать всегда неразумно, — произнес он с легкой улыбкой. — Я не стану долее терзать себя, медля среди друзей, чьим обществом мне уже не дано наслаждаться.
Затем он торопливо простился с ними и вышел из гостиной. Они увидели, как он вскочил в кабриолет и минуту спустя скрылся за поворотом.
Миссис Дэшвуд не могла говорить и сразу же ушла к себе, чтобы в одиночестве предаться волнению и тревоге, которые вызвал этот неожиданный отъезд.
Элинор была встревожена нисколько не меньше, если не больше. Она перебирала в памяти их разговор с недоумением и беспокойством. Поведение Уиллоби, когда он прощался с ними, его смущение, притворная шутливость и, главное, то, что приглашение ее матери он выслушал без малейшей радости, с неохотностью, противоестественной во влюбленном, неестественной в нем — все это вызвало у нее глубокие опасения. То она начинала бояться, что у него никогда не было серьезных намерений, то приходила к мысли, что между ним и ее сестрой произошла бурная ссора. Тогда становилось понятно, почему Марианна выбежала из гостиной в подобном расстройстве, но, с другой стороны, любовь Марианны к нему была такова, что ссора между ними, даже пустяковая, представлялась вовсе невероятной.
Но каковы бы ни были обстоятельства их разлуки, горе ее сестры сомнений не оставляло, и Элинор с нежным состраданием представила себе неистовую печаль, которой Марианна предается, не только не ища в ней облегчения, но, наоборот, видя свой долг в том, чтобы всячески растравлять ее и усугублять.
Через полчаса миссис Дэшвуд вернулась с покрасневшими глазами, но без печати уныния на лице.
— Наш милый Уиллоби уже отъехал от Бартона на несколько миль, Элинор, — сказала она, садясь за рукоделие. — И как тяжело у него должно быть на сердце!
— Все это так странно! Столь внезапный отъезд! Словно решенный тут же. Вчера вечером он был такой счастливый, такой веселый, такой милый со всеми нами! А сегодня, едва предупредив… Уехал без намерения вернуться! Нет, бесспорно, произошло что-то, о чем он нам не сказал. Он был совсем на себя не похож — и в том, как говорил, и в том, как держался. Вы, конечно, тоже это заметили! Так в чем же дело? Или они поссорились? Почему бы иначе ему уклоняться от вашего приглашения?..
— Во всяком случае, не из-за отсутствия желания его принять. Это я заметила! Просто он не мог. Я все обдумала, и, поверь, способна объяснить то, что вначале показалось мне не менее странным, чем тебе.
— Неужели?
— Я всему нашла объяснения, которые мне кажутся вполне убедительными. Но ты, Элинор, ты всегда готова сомневаться в чем угодно, и тебя они, конечно, не убедят, я это предвижу. Но меня переменить мнение ты не заставишь. Я не сомневаюсь, что миссис Смит подозревает о его чувствах к Марианне, не одобряет его знакомство с нами, и он пока не решается признаться ей в помолвке с Марианной, но вынужден из-за своего зависимого положения уступить ее замыслам и покинуть Девоншир на некоторое время. Ты, конечно, ответишь, что, может быть, это и так, но может быть, и нет. Только я не стану слушать никаких придирок, пока ты не найдешь, как истолковать все это столь же убедительно. Так что же ты скажешь, Элинор?
— Ничего. Ведь вы предвосхитили мой ответ.
— Значит, по-твоему, это может быть и так и не так? Ах, Элинор, твои чувства просто непостижимы! Ты всегда склонна верить в дурное больше, чем в хорошее. Ты предпочтешь сделать Марианну несчастной, а бедняжку Уиллоби виноватым, вместо того чтобы оправдать его! Ты во что бы то ни стало ищешь в нем злокозненности потому лишь, что он простился с нами без обычной своей сердечности? И никакого снисхождения к рассеянию и унылости после подобного удара? Неужели же правдоподобнейшее объяснение следует заранее отвергать оттого лишь, что ему можно найти опровержение? Разве человек, которого у нас всех есть столько оснований любить и ни малейшего — подозревать в неблагородстве, не должен в наших глазах стоять выше обидных сомнений? И сразу же надобно забывать, что могут существовать безукоризненные причины, которые, однако, некоторое время должно сохранять в тайне? В конце концов, в чем, собственно, ты его подозреваешь?