И снова о любви

— Ты молодец, сестренка, — похвалил Патрик. И сказал, что я могу отдохнуть и сходить с Кираном в бассейн.
— Только на часок, — пообещала я. — Когда вернусь, приготовлю ужин.
Патрик потер большим пальцем щечку Шейна.
— Жду не дождусь.
Он любил мою стряпню. Накануне вечером я готовила жареную свинину и брокколи под соусом голландез. Еще раньше — фаршированный перец и цуккини с прованской заправкой. Рецепты брала из кулинарной книги, которую нашла в кухне под раковиной. Кто-то подарил книгу Эвелин на Рождество, но та даже не удосужилась снять с нее упаковку.
Сегодня я собиралась сделать гамбургеры по юго-западному рецепту и запечь картошку. Впрочем, Патрик пока этого не знал: меню я держала в секрете.
В ванной я переоделась в бикини, натянула шорты из обрезанных джинсов и, уставившись в зеркало, запихнула салфетку в правую чашечку топа. Выглядело не слишком естественно, к тому же я представила, как «Клинекс» ненароком выскользнет в переполненном людьми бассейне, если я вдруг решу окунуться, — позора не оберешься. Через несколько минут в дверь затарабанил Киран, и я надела футболку, чтобы спрятать свой дефект.
Снимать футболку у бассейна я не стала, так и сидела в ней на бортике, опустив ноги в воду, пока Киран с друзьями плюхался на мелководье. Я была здесь всего несколько раз, зато Эвелин ходила сюда постоянно. Каждое лето они с приятельницами проводили у бассейна массу времени, сплетничая и уминая купленные для детей чипсы.
— Ты — сестра Эвелин Кэгни? — прозвучал чей-то голос.
Рядом стояла женщина, которую я уже где-то видела: глаза накрашены чересчур сильно, на зубах — прозрачные брекеты. Как там ее? Энджи, Лиза, Дженнифер?.. Почти все женщины в Куинсе носили эти имена.
— Как дела? Я слышала, у Эвелин проблемы…
«А я слышала, что ты навалила на стол, когда рожала четвертого ребенка», — подумала я и перевела взгляд на другую сторону бассейна, где Киран плескался с мальчишками. Их мамаши болтали и косились на меня. Они знали, что после первых родов у Эвелин сорвало крышу, и, видимо, страсть как хотели, чтобы это случилось еще раз. Телефонные провода небось плавились от разговоров о бедняжке Эвелин Кэгни.
— Нет, — ответила я. — У Эвелин все в порядке.
— Она вроде до сих пор в больнице…
— Только потому, что роды были трудными, — заявила я, поскольку это вполне могло быть правдой.
Женщина кивнула и сменила тему:
— Не могу поверить, что ты ее сестра. Вы совсем не похожи.
Так. Явно хочет оскорбить. Непонятно только кого — меня или Эвелин. Имеет в виду, что я не такая хорошенькая, как сестра, — изгиб верхней губы не тот и брови некрасивые. Или что Эвелин не влезет в шорты четвертого размера.
— Что ж, приятно было поболтать, — заключила она. — Мне пора — писать очень хочется.
«Мне пора — писать очень хочется». Противно слышать такое от взрослой женщины. Любимое выражение так называемых подруг моей сестры — тех, что сейчас дожидались, пока Киран отойдет подальше, чтобы как следует перемыть кости Эвелин. Не хуже гиен из передач о животных по каналу «Пи-би-эс», — выберут жертву и рвут в клочья. Я почти видела, как кровь стекает по их подбородкам. Грустно, что многие женщины ведут себя так же подло, как в детстве в школе. Собираются в новую банду под названием «Домохозяйки» и отчаянно радуются, когда одна из участниц не дотягивает до общего уровня, а затем изгоняют ее.
* * *
В тот вечер позвонила Эвелин и сообщила, что через два дня ее выписывают. Мне хотелось, чтобы к ее возвращению в доме все было безупречно, и я возилась с уборкой допоздна, хотя Патрик возражал: говорил, что я устану. Так и вышло. Я отмыла ванну и вычистила чулан: сняла паутину, выбросила разорванную оберточную бумагу, которая валялась там еще с вечеринки в честь будущей матери, когда Эвелин ждала первенца.
На следующее утро Патрик не разрешил мне помогать с покраской стен в детской.
— Успокойся, — сказал он. — Пожалей себя.
Я не успокоилась. Он красил и слушал радио, а я тем временем поменяла бумажные вкладыши на полках кухонных шкафов и заново расставила посуду. Я почти закончила, когда в дверь позвонила Саммер. Я стояла на пороге в шортах из обрезанных джинсов и в отслужившей свое рубашке. Вид у меня был потрепанный. В отличие от Саммер: она приехала в Куинс на метро сразу после похода в дорогущий салон красоты на Манхэттене и выглядела сногсшибательно.
— Смотришься классно, — признала я по пути в кухню.
Поблагодарив, она встала на мысочки и заглянула в навесной шкаф.
— Как здесь все прибрано! Эвелин будет счастлива вернуться домой.
— Я переделала кучу работы. Надеюсь, она останется довольна.
— Еще бы. Она даже не представляет, как ей повезло с сестрой.
Я улыбнулась:
— Хочешь, посмотри пока телевизор. Я скоро закончу.
Саммер уселась на диван в гостиной и включила «Главный госпиталь», но ненадолго. Спустя десять минут я увидела ее в детской Шейна: она стояла, прислонившись к кроватке, накручивала на палец свежеобесцвеченный локон и кокетничала с Патриком — как с любым привлекательным мужчиной, который встречался ей на пути. Похоже, это помогало ей убедиться в своей привлекательности, почувствовать, что она больше не замухрышка с кривым носом и ленивым глазом.
Я бы не обратила внимания на ее уловки, если бы дело не касалось Патрика. Она нечасто с ним встречалась, и всякий раз поблизости маячила Эвелин. Сейчас сестры не было, а Саммер вырядилась в короткую юбку. Мне почему-то вспомнилась проститутка, которую я однажды видела на Тридцать четвертой улице на Манхэттене.
Патрик с закатанными до локтей рукавами красил дверь стенного шкафа. Красил и разговаривал, но не заигрывал. Заметив, что дверная ручка расшаталась, он обернулся ко мне:
— Принеси мне ящик с инструментом.
— «Принеси мне ящик с инструментом», — передразнила Саммер. — А где же «пожалуйста»?
Он глянул на нее из-под спадающих на лоб волос.
— Это мой дом. Мне решать, кому говорить «пожалуйста».
— Знаешь, — не унималась она, — надо научить тебя хорошим манерам.
Неслыханно. Какое бесстыдство! Я заметила, как она пялится на руки Патрика, и мне стало противно. Саммер имеет наглость флиртовать с мужем моей сестры, в доме моей сестры — в моем присутствии и при ребенке Эвелин! Я хотя бы не пожираю Патрика глазами.
В ответ на ее замечание Патрик рассмеялся. Это меня взбесило еще больше. Я не пошевелилась, пока он не напомнил про инструменты, тогда я сломя голову бросилась в гараж — не хотелось оставлять их надолго вдвоем.
Когда я вернулась, Патрик принялся искать в ящике отвертку.
— Разреши мне потрогать твои инструменты? — гнула свое Саммер. — Могу поспорить, среди них есть огромные…
Он мотнул головой в сторону двери.
— Я занят, детка. Иди поиграй.
Саммер ухмыльнулась:
— Может, ты со мной поиграешь, Патрик? Или мне самой?
Радио все еще работало. Визжала гитара, ухали барабаны — Эрик Клэптон. Тряхнув головой, Патрик занялся дверной ручкой, а Саммер пошла за мной в гостиную. Мы сели на диван, я демонстративно молчала.
— Что случилось? — спросила она.
Я ответила резким шепотом:
— Патрик — муж моей сестры. Оставь его в покое!
С выражением оскорбленного достоинства она откинулась на спинку дивана.
— Какая ерунда, Ари! Ничего такого я не имела в виду.
Позже, когда Саммер уехала, а мы с Патриком после ужина убирали со стола, я поняла, что он вовсе не считал это ерундой.
— У твоей подружки ни стыда, ни совести, а еще образование получает! — пробурчал он, пока я загружала грязные чашки в посудомоечную машину.
Так и сказал: «ни стыда, ни совести». Значит, не одобрял ее поведение. Это мне понравилось.
— По-твоему, она хорошенькая? — спросила я. Не отрывая глаз от посуды, я пыталась морально подготовиться к его ответу.
— Она фальшивая, — заявил Патрик. — Обесцвеченные волосы, безобразие! Не вздумай брать с нее пример.