Джерри-островитянин. Майкл, брат Джерри (сборник)
Для Джерри выдался хлопотливый денек. На «Эренджи» все было ново и странно, и здесь то и дело случались любопытные вещи. У Джерри произошла еще одна встреча с дикой собакой, которая предательски напала на него с фланга из засады. Сундуки с имуществом чернокожих были сложены в беспорядке, и между двумя ящиками в нижнем ряду осталось небольшое пространство. Из этой дыры дикая собака прыгнула на Джерри, пробегавшего мимо на зов шкипера, вонзила острые зубы в желтую бархатную шкуру Джерри и поспешно отступила назад, в свою нору.
Снова чувства Джерри были оскорблены. Атаку с фланга он понимал. Часто он играл так с Майклом, хотя у них это была только игра. Но отступать, не сражаясь, когда бой уже начался, было чуждо привычкам и характеру Джерри. Со справедливым негодованием он бросился в дыру за своим врагом. Но здесь все преимущества были на стороне дикой собаки – она лучше всего сражалась в углу. Когда Джерри прыгнул в узкое пространство, он ударился головой о верхний ящик и через секунду почувствовал у самой своей морды оскаленную пасть врага.
Не было никакой возможности добраться до дикой собаки, налететь на нее всей тяжестью, как это делается в открытой атаке. Джерри оставалось только ползти, вертеться и рваться вперед, и всякий раз его встречали оскаленные зубы. И все же в конце концов он одолел бы его, если бы проходивший мимо Боркман не наклонился и не вытянул Джерри за заднюю лапу. Снова раздался зов капитана Ван Хорна, и Джерри послушно пустился рысцой на корму.
Обедали на палубе в тени контр-бизани, и Джерри, сидевший между двумя мужчинами, получил свою порцию. Он уже успел вывести заключение, что из двух белых капитан был высшим богом, отдававшим приказания, которым повиновался помощник. Помощник же, в свою очередь, командовал чернокожими, но никогда не отдавал приказаний капитану. Затем Джерри почувствовал влечение к капитану и ближе к нему придвинулся. Когда он сунул нос в тарелку капитана, ему ласково сделали выговор. Но когда он только понюхал дымящуюся чашку чая помощника, тот щелкнул его по носу грязным пальцем. И помощник ни разу не дал ему есть.
Капитан Ван Хорн дал ему прежде всего миску овсяной каши, щедро полив ее сгущенными сливками и подсластив сахаром; сахару он высыпал ложку с верхом. Затем он то и дело давал ему ломтики хлеба с маслом и кусочки жареной рыбы, откуда раньше заботливо вытащил мелкие кости.
Его любимый мистер Хаггин никогда не кормил его во время обеда, и теперь Джерри был вне себя от радости. Он был еще молоденьким щенком и до того увлекся, что вскоре стал настойчиво приставать к капитану, требуя еще рыбы и хлеба с маслом. Один раз он даже пролаял свою просьбу. Это навело капитана на мысль научить его «говорить», и он сейчас же принялся за дело.
Через пять минут Джерри научился говорить, тихо и только один раз – мягким, ласкающим, односложным лаем. И тут же он усвоил слово «сядь», отличающееся от «ляг», и узнал, что должен садиться всякий раз, когда говорят, а затем ждать пока не дадут куска.
Далее его словарь обогатился тремя словами. Отныне «говори» – стало означать для него «говори», а «сядь» – означать «сядь» и отнюдь не «ляг». Третье слово было «шкипер». Он слышал, как помощник несколько раз называл этим именем капитана Ван Хорна. Если человеческое существо кричало «Майкл», зов относился к Майклу, а не к Бидди, или Терренсу, или к нему самому; Джерри это было известно, а теперь он узнал, что «шкипер» было имя двуногого белого господина этого нового плавучего мира.
– Право же, это не простая собака, – объявил Ван Хорн своему помощнику. – За этими карими глазами видишь настоящий человеческий мозг. Ему шесть месяцев. Всякий шестилетний мальчишка считался бы феноменом, если бы выучил в пять минут все, что выучил он. Да, черт меня побери! Собачий мозг, должно быть, похож на человеческий. Если пес действует, как человек, ему и думать приходится по-человечьи.
Глава IVВ главную каюту вела крутая лестница, и по ней капитан после обеда снес Джерри на руках. Это была большая комната во всю ширину «Эренджи»; на корме был лазарет, а на носу – крохотная каютка. Дальше, за толстой переборкой, находился бак, где жила судовая команда. В крохотной каютке помещались Ван Хорн и Боркман, а главную каюту занимали шестьдесят рабочих. Они сидели на корточках, валялись на полу и на длинных скамьях, тянувшихся по обеим сторонам каюты.
Войдя в маленькую каюту, капитан бросил в угол одеяло и дал понять Джерри, что это его постель. Джерри, плотно пообедавший и утомленный после такого суетливого дня, немедленно заснул.
Час спустя его разбудил вошедший Боркман. Джерри приветливо завилял обрубком хвоста и улыбнулся, но помощник нахмурился и сердито проворчал что-то сквозь зубы. Тогда Джерри перестал улыбаться и только спокойно за ним следил. Помощник пришел глотнуть спиртного. Он таскал спирт из запасов Ван Хорна. Джерри этого не знал. На плантации ему часто приходилось видеть, как выпивают белые. Но в манерах Боркмана было что-то необычное. Он пил как будто исподтишка, украдкой, и Джерри смутно это сознавал. В чем тут было дело, он не знал, но, почуяв что-то неладное, подозрительно к нему присматривался.
После ухода помощника Джерри мог бы еще поспать, но неплотно прикрытая дверь с шумом распахнулась. Открыв глаза, он приготовился встретить неведомого врага, но никого не было, и он стал следить за тараканом, ползущим по стене. Когда Джерри встал и осторожно направился к нему, таракан удрал и, шелестя, скрылся в щели. С тараканами Джерри был знаком всю свою жизнь, но на «Эренджи» обитала особая порода, и, столкнувшись с ней, ему еще суждено было узнать много нового.
Наскоро обследовав комнату, он вышел в большую каюту. Здесь повсюду валялись чернокожие. Джерри решил каждого освидетельствовать, видя в этом свой долг перед шкипером. Они хмурились и потихоньку ругались, когда он к ним принюхивался. Один осмелился пригрозить ему кулаком, но Джерри, вместо того чтобы увернуться в сторону, оскалил зубы и приготовился к прыжку. Чернокожий поспешно опустил руку и стал тихо и ласково бормотать, что, конечно, говорило о раскаянии; товарищи его захихикали, а Джерри прошел мимо. В этом не было ничего нового. От чернокожих всегда следовало ждать удара, если поблизости не было белых. Помощник и капитан находились на палубе, и Джерри, хотя и не трусил, но продолжал свои исследования осторожно.
Однако у входа в лазарет, на корме, он позабыл обо всякой осторожности и ринулся навстречу новому запаху, донесшемуся до его ноздрей. В низкой темной комнате находилось какое-то странное существо; его он еще ни разу не обнюхивал. На грубой циновке, разостланной на ящиках с табаком и пятидесятифунтовых жестянках с мукой, лежала в одной сорочке молоденькая чернокожая девушка.
Казалось, она притаилась или пряталась, и Джерри это почувствовал, а ему с давних пор было известно, что дело неладно, если какой-нибудь чернокожий пытается спрятаться или улизнуть. Она с ужасом вскрикнула, когда он тревожно залаял и устремился к ней. Но она не ударила, хотя его зубы оцарапали ее голую руку. И больше она не кричала. Она съежилась на своей циновке, дрожала и не защищалась. Вцепившись зубами в ее реденькую сорочку, он тряс ее и тянул, сердито рыча и время от времени лая, чтобы призвать шкипера или помощника.
В процессе борьбы равновесие ящиков и жестянок нарушилось, и вся груда рухнула на пол. Тут Джерри залаял еще неистовее, а чернокожие, выглядывая из каюты, безжалостно хохотали. Когда явился шкипер, Джерри завилял своим обрубленным хвостом и, прижав уши, еще сильнее задергал тонкую бумажную ткань сорочки. Он ждал похвалы за свое поведение, но когда шкипер велел ему отпустить девушку, он повиновался и понял, что это притаившееся, пораженное ужасом существо чем-то отличается от других таких же существ и обращаться с ним нужно иначе.
А страх девушка перенесла такой, какой мало кто может вынести. Ван Хорн называл ее своей докучной кладью и рад был бы от этой клади отделаться, однако не уничтожая ее. От этого-то уничтожения он и спас ее, когда купил, дав в обмен жирную свинью.