Предводитель волков. Вампир (сборник)

– А той ночью?
– O! Той ночью было еще хуже! Обычно она шлепает по мне в кожаных башмаках, а той ночью явилась в сабо.
– Вот так и приходит?..
– Каждую ночь, дарованную нам Господом. Вот, я похудел: вы прекрасно видите, что я отощал. Но сегодня утром я принял решение.
– И какое же решение ты принял, Мокэ?
– Я принял решение пальнуть по ней, вот!
– Это мудрое решение. И когда ты намерен его выполнить?
– O! Сегодня или завтра вечером, генерал.
– Вот досада! А я хотел было отправить тебя в Вилье-Эллон.
– Ничего страшного, генерал. То, что я должен там сделать, – это срочно?
– Очень срочно!
– Хорошо, я могу сходить в Вилье-Эллон – всего-то четыре лье леском – и вернуться к вечеру. Каких-то восемь лье. Мы куда больше на охоте протопывали, мой генерал.
– Договорились, Мокэ. Я дам тебе письмо к господину Коллару, и ты отправишься.
– Да, и я отправлюсь, генерал.
Отец встал с кровати и написал письмо господину Коллару. Письмо было составлено в таких выражениях:
Дорогой Коллар!
Отправляю к вам своего дурачка-сторожа, вы его знаете; он воображает, будто какая-то старуха морочит его ночи напролет, и, чтобы покончить с этой вампиршей, он хочет просто-напросто ее убить. Но поскольку правосудие могло бы счесть такой способ своевольно избавляться от затруднений неподходящим, я отправляю его под каким-то там предлогом к вам. Вы же, под предлогом, что он вам пришелся по душе, отправьте его к Данрэ из Вути, который пошлет его к Дюлолуа, который, под предлогом или без оного, пошлет его к черту, если захочет.
Короче говоря, нужно, чтобы его путешествие длилось минимум пару недель. Через две недели мы переедем и будем жить в Антийи, и тогда, поскольку он уже будет вдали от Арамона и, вероятнее всего, по дороге его кошмар исчезнет, матушка Дюран сможет спать спокойно – чего бы я ей не советовал, пока Мокэ проживает в окрестностях.
Он принесет вам с дюжину бекасов и зайца, которых мы подстрелили вчера на охоте в болотах Валю. Тысячу теплых пожеланий вашей красавице Эрмине и тысячу поцелуев дорогой крошке Каролине. Ваш друг
АЛЕКС. ДЮМА
Мокэ отправился в путь через час после того, как письмо было написано, и возвратился через три недели уже в Антийи.
– Ну как, – спросил отец, видя его бодрым и в добром здравии, – как там мамаша Дюран?
– Хорошо, мой генерал, – ответил сияющий Мокэ, – она оставила меня в покое, старая кротиха; похоже, она имеет власть только в округе.
 
VII
После кошмаров Мокэ прошло двенадцать лет. Мне уже минуло пятнадцать.
Это было зимой с тысяча восемьсот семнадцатого на тысяча восемьсот восемнадцатый год.
Увы! Десять лет назад мой отец умер.
У нас больше не служили ни садовник Пьер, ни камердинер Ипполит, ни сторож Мокэ.
Тогда мы уже не жили ни в замке Фоссэ, ни на вилле Антийи; мы проживали в Виллер-Коттре в маленьком домике на площади, напротив фонтана, а моя мать держала табачную лавку.
Еще там продавался порох, дробь и пули.
С молодости я уже был заядлым охотником.
Только я охотился – в прямом смысле слова – лишь тогда, когда мой двоюродный брат, господин Девьолен, лесничий из Виллер-Коттре, благоволил отпросить меня у матери.
В остальное время я браконьерствовал.
На оба случая, охоты и браконьерства, у меня было чудесное одноствольное ружье, которое прежде принадлежало принцессе Боргезе, и на нем был выгравирован ее вензель.
Его мне подарил отец, когда я был еще совсем ребенком, и на торгах, последовавших после его смерти, я так настойчиво протестовал, что мое ружье не продали вместе с другим оружием, лошадьми и экипажами.
Самым радостным временем для меня была зима.
Зимой земля покрывается снегом, и лишенные пропитания птицы слетаются туда, где им насыплют зерен.
Некоторые старые друзья моего отца, у которых были прекрасные сады, позволяли мне устраивать в этих садах охоту на птиц.
Я расчищал снег, посыпал дорожку зернами и из какого-нибудь укрытия, устроенного на расстоянии в половину ружейного выстрела, открывал огонь, убивая порой с одного раза шесть, восемь или даже десять птиц.
Позже, когда снег уже лежал крепко, появлялась другая надежда: затравить волка.
Затравленный волк принадлежит всем.
Это общий враг, убийца, поставленный вне закона. Каждый имеет право на свой выстрел. Нечего и говорить, что я, не слушая криков матери, которая вдвойне боялась за меня, брал ружье и первым являлся на встречу.
Зима тысяча восемьсот семнадцатого – тысяча восемьсот девятнадцатого года была суровой.
Выпал снег толщиной в фут; все промерзло, и снег лежал уже две недели.
Но при этом никакие разговоры об охоте не велись.
В один прекрасный день, часам к четырем пополудни, к нам явился Мокэ. Он пришел пополнить запас пороха.
Покупая порох, он подмигнул мне. Когда он вышел, я последовал за ним.
– Что скажешь, Мокэ, – спросил я у него, – что случилось?
– Вы не догадываетесь, господин Александр?
– Нет, Мокэ.
– Вы не догадываетесь, что если я пришел за порохом к госпоже генеральше, вместо того чтобы купить его у себя в Арамоне, то есть что если я прошел лье вместо четверти лье, то у меня есть что вам предложить?
– О, милый Мокэ! А что именно?
– Появился волк, господин Александр.
– Да что ты? Не может быть!
– Сегодня ночью он утащил барана у господина Детурнеля, и я преследовал его до леса в Тийе.
– И что же?
– А то, что в эту ночь я его, конечно, увижу снова и спугну, а завтра утром мы с ним расправимся.
– О, какое счастье!
– Только нужно разрешение…
– Разрешение? Чье, Мокэ?
– Разрешение генеральши.
– Хорошо, возвращайся, Мокэ, – мы его у нее попросим.
Мать наблюдала за нами в окно. И почти не сомневалась, что мы что-то замышляем.
Мы возвратились в дом.
– Ах, Мокэ! Как же ты нерассудителен, смотри у меня!
– Как же так, госпожа генеральша? – спросил Мокэ.
– Вскружить мальчику голову… Он и так слишком много думает об этой пресловутой охоте!
– Конечно! Госпожа генеральша, это, ну… это как породистые псы… его отец был охотником, он охотник, его сын будет охотником. Вам нужно смириться.
– А если с ним случится несчастье?
– При мне? Несчастье? Несчастье при Мокэ? Ну и ну! Я отвечаю за него, за господина Александра, своим телом. С ним случится несчастье? С ним, с сыном генерала? Да никогда! Никогда! Никогда в жизни!
Моя бедная мать опустила голову. Я повис у нее на шее.
– Мамочка, – сказал я, – прошу тебя.
– Но ты зарядишь ему ружье, Мокэ?
– Будьте спокойны! Шестьдесят гранов пороха, ни одним больше, ни одним меньше, и фунт пуль-двадцаток.
– Ты его не оставишь?
– Даже его тень.
– Он будет рядом с тобой?
– Плечо к плечу.
– Мокэ! Я доверю его тебе одному.
– Я приведу его целым и невредимым. Вперед, господин Александр, собирайте пожитки и идем: генеральша разрешает.
– Как, ты уже забираешь его, Мокэ?
– Послушайте! Завтра будет слишком поздно приходить за ним; на волка охотятся на рассвете.
– Как! Ты отпрашиваешь его у меня, чтобы охотиться на волка?
– Вы боитесь, что волк его съест?
– Мокэ! Мокэ!
– Э! Говорю же вам, я за все отвечаю!
– Но где же бедный ребенок будет спать?
– У папаши Мокэ, где же еще! У него будет хороший матрас на полу, простыни белые, как те, что Господь постелил на равнине, и два теплых одеяла – он не простудится, отвечаю!
– Ах, мама! Не волнуйся! Идем, Мокэ, я готов.
– Ты меня даже не обнимешь, бедное дитя?
– О! Конечно, обниму, и даже дважды!
Я бросился матери на шею и чуть не задушил ее в объятиях.
– А когда вы вернетесь?
– О! Не волнуйтесь, мы вернемся завтра к вечеру.