Семейство Борджа

– Полно вам, матушка, полно, – проговорил Чезаре, – успокойтесь, кровь смоет этот позор. Что же до наших потерь, то, уверяю вас, они ничто по сравнению с тем, что мы могли потерять. Не беспокойтесь, мы с отцом возвратим вам больше, чем у вас отобрали.
– Мне не нужны ваши обещания, – воскликнула Ваноцца, – я требую отмщения!
– Матушка, – уверил ее кардинал, – вы будете отомщены, или я более не сын вам.
Успокоив мать с помощью этих заверений, Чезаре отвел ее во дворец к Лукреции, которая тогда уже не состояла в браке с владетелем Пезаро, и вернулся в Ватикан, где приказал, чтобы дом его матери был обставлен заново и с еще большей пышностью, чем прежде. Приказ его был выполнен со всею тщательностью, и теперь Чезаре нашел мать среди новой роскоши, но со все тою же ненавистью в груди. Отсюда и тот радостный возглас, которым она его встретила.
Сын обменялся с матерью лишь несколькими словами, после чего снова вскочил на лошадь и вернулся в Ватикан, откуда два дня назад уехал в качестве заложника. Александр, знавший о побеге и не только его одобрявший, но и отпустивший заранее сыну грех клятвопреступления, встретил его с радостью, однако посоветовал спрятаться получше, поскольку, по всей вероятности, Карл VIII вскоре хватится своего заложника.
И действительно, на следующий день на утреннем приеме короля отсутствие кардинала Валенсийского было замечено; Карл встревожился, не увидев его, и послал узнать, что помешало Чезаре Борджа явиться к нему. Придя в отведенные кардиналу покои, посланец короля узнал, что тот ушел около девяти вечера и с тех пор не возвращался. Он сказал об этом Карлу VIII, и тот, испугавшись, что кардинал сбежал, в порыве гнева сообщил об этом вероломстве по всей армии. Солдаты, вспомнив о двадцати тяжелых фурах, принадлежавших кардиналу, а также о том, как тот у всех на глазах доставал из них прекрасную серебряную и золотую посуду, решили, что и в остальных находятся вещи не менее ценные, и тотчас же разнесли их все в щепы, однако там оказались лишь камни да песок; это указывало на то, что побег готовился заранее, и король разгневался на папу пуще прежнего. Недолго думая, он отправил в Рим его высокопреосвященство Филиппа де Брессе, впоследствии герцога Савойского, и повелел ему высказать папе свое монаршее неудовольствие таким к нему отношением. Однако папа ответил, что понятия не имеет о побеге сына, выражает его величеству искренние сожаления, поскольку не знает, где может находиться сын, но уверен, что в Риме его нет. На сей раз папа сказал правду: Чезаре укрылся в одном из имений кардинала Орсини. Этот ответ отвезли Карлу VIII два папских посланца – епископы Непи и Сутри. Народ, со своей стороны, тоже направил к королю своего представителя. Это был председатель суда мессир Поркари, которому римляне поручили выразить королю свое огорчение по поводу того, что кардинал не сдержал слова. Карл VIII был не слишком-то расположен довольствоваться пустыми словами, однако его ждали более важные дела, и он продолжил свой путь к Неаполю, куда и вступил в воскресенье 22 февраля 1495 года.
Четыре дня спустя несчастный Джем, который в Капуе захворал, умер, находясь в Кастельнуово. Решив от него избавиться, Александр VI на прощальном обеде испробовал на принце яд, с помощью которого впоследствии намеревался убирать неугодных кардиналов и действие которого пришлось испытать ему самому. Таким образом, папе удалось погреть обе руки сразу: спекулируя на несчастном юноше, он продал его жизнь за сто двадцать тысяч ливров Карлу VIII и его смерть – за триста тысяч дукатов Баязиду.
Со второй выплатой, однако, произошла заминка: как мы помним, турецкий султан обещал отдать деньги за убийство брата лишь в обмен на его труп, а Джема по приказу Карла VIII похоронили в Гаэте.
Узнав все эти новости, Чезаре Борджа справедливо рассудил, что король Франции, занявший еще одну столицу, озабочен слишком многим, чтобы уделять внимание его персоне, и вернулся в Рим; спеша сдержать данное слово, он ознаменовал свое возвращение актом мести.
Кардинал Валенсийский содержал на жалованье некоего испанца, которого он сделал начальником над своими головорезами; это был человек лет тридцати пяти – сорока, чья жизнь представляла собою один долгий мятеж против общества и любых его законов; он был готов на все – лишь бы хорошо платили. Дон Мигель Коррельо, снискавший себе недобрую известность под именем Микелотто, был для Чезаре именно тот, кто нужен, и как Микелотто был безгранично привязан к Чезаре, так и тот безгранично доверял Микелотто. Ему-то кардинал и поручил одну часть своей мести, тогда как другую сохранил для себя.
Дон Мигель получил приказ прочесать окрестности Рима и перебить всех французов, которые встретятся ему на пути. Он тут же принялся за дело, и не прошло нескольких дней, как добился самых обнадеживающих результатов: более ста человек было убито и ограблено; в их число входил и возвращавшийся во Францию кардинал Сен-Мало, у которого Микелотто нашел три тысячи экю.
Себе Чезаре оставил швейцарцев, поскольку именно они опустошили дом Ваноццы. У папы на службе было около ста пятнадцати солдат этой национальности, которые, приехав в Рим с семьями, жили как на жалованье, так и на доходы с других занятий. Кардинал уволил их всех с приказом покинуть в двадцать четыре часа Рим и в трое суток – папское государство. Выполняя приказ, бедолаги собрались вместе с женами, детьми и пожитками на площади Святого Петра, как вдруг кардинал Валенсийский велел двум тысячам испанцев окружить их, и те начали расстреливать швейцарцев из аркебуз и рубить мечами, тогда как Чезаре с матушкой любовались побоищем из окна. Таким образом погибло более пятидесяти швейцарцев, однако остальные, сбившись в кучу, дали нападавшим яростный отпор и с боем пробились к какому-то дому, в котором им удалось укрыться. Оборонялись они там столь ожесточенно, что папа, который не знал, кто затеял эту резню, успел послать к дому начальника своей охраны с сильным отрядом, и тому удалось вывести из города около сорока человек – остальные погибли кто на площади, кто в доме.
Но это была еще не подлинная месть, поскольку она никак не задевала Карла VIII, истинного виновника терзаний семейства папы на протяжении последнего года. Поэтому Чезаре, оставив мелкие козни, занялся более высокими делами: все силы своего таланта он стал отдавать на возобновление союза итальянских государей, распавшегося из-за предательства Сфорца, изгнания Пьеро и поражения Альфонса.
Это ему удалось с легкостью, какой папа даже не ожидал. Венецианцы с беспокойством следили за Карлом VIII, находившимся так близко от них, и опасались, что, завладев Неаполем, он сможет возжелать покорить всю Италию. Что касается Лодовико Сфорца, то, видя, с какою быстротой король Франции справился с Арагонским домом, он начал бояться, как бы Карл не перестал вскоре различать врагов и союзников. Максимилиан, со своей стороны, искал лишь удобного случая разорвать временный мир, который он вынужден был заключить. И, наконец, Фердинанд и Изабелла были союзниками свергнутой династии. Получилось так, что, имея различные цели, все они были объединены общим страхом, чувствовали необходимость прогнать Карла VIII не только из Неаполя, но даже из Италии и решили употребить для этого все доступные им средства, будь то переговоры, хитрость или сила. Одни флорентийцы остались верны слову и отказались участвовать в этом наступательном союзе.
По решению участников союз должен был длиться двадцать пять лет и имел своею целью защиту величия римского политика и интересов всего христианства; приготовления можно было бы принять за начало нового крестового похода против турок, если бы на всех переговорах не присутствовал посол Баязида: из осторожности христианские государи не решились явно пригласить в свой альянс императора Константинополя. Союзникам нужно было собрать войско из тридцати четырех тысяч всадников и двадцати тысяч пехотинцев; от каждого требовалась его доля: папа должен был выставить четыре тысячи всадников, Максимилиан – шесть тысяч, король Испании, герцог Миланский и Венецианская республика – по восемь тысяч. Кроме того, каждый из союзников за полтора месяца после подписания договора должен был собрать и экипировать по четыре тысячи пехотинцев. Флот снаряжали морские государства, однако расходы на него поделили поровну.