Шевалье де Мезон-Руж (другой перевод)

— Да, гражданин, — ответили часовые.
— Поднимайтесь же, — сказал Морис.
Женщины прошли.
Что касается Мориса, то, перепрыгнув одним махом четыре или пять ступенек, которые ему оставалось преодолеть, он вбежал во двор.
— Что тут случилось? — спросил он караульных. — Кто шумел? Крики ребенка были слышны аж на верхней площадке.
— Здесь, — сказал Симон, который, привыкнув к манерам солдат из муниципальной гвардии, подумал, что Морис идет к нему на помощь, — этот предатель, этот аристократ мешает мне взгреть Капета.
И он ткнул пальцем в Лорэна.
Да, черт возьми, я ему мешаю, — сказал Лорэн, обнажая свой клинок, — и, если ты еще раз назовешь меня аристократом или предателем, я разрублю тебя пополам.
— Убивают! Охрана, на помощь! — завопил Симон.
— Это я здесь — охрана, — ответил Лорэн, — и не зови меня, потому что, если я подойду, то уничтожу тебя.
— Ко мне, гражданин гвардеец, ко мне! — воскликнул Симон, который на сей раз почувствовал серьезную угрозу со стороны Лорэна.
— Сержант прав, — холодно произнес Морис, которого звал на помощь Симон, — Ты позоришь нацию, подлец, ты избиваешь ребенка.
— Знаешь, почему он его бьет, Морис? Потому что ребенок не хочет петь «Мадам Вето», потому что сын не хочет оскорблять свою мать.
— Негодяй! — сказал Морис.
— И ты тоже? — сказал Симон. — Значит я окружен предателями?
— Ах ты, мерзавец, — произнес Морис, хватая Симона за горло и вырывая у него из рук ремень. — Ну-ка попробуй докажи, что Морис Линдей — предатель.
И он сильно стегнул сапожника по спине.
— Спасибо, сударь, — сказал ребенок, который наблюдал эту сцену. — Только потом он будет мстить мне за это.
— Иди, Капет, — сказал Лорэн. — Иди, дитя мое, если он опять будет тебя бить, зови на помощь, и мы накажем этого палача. Ну, Капет, возвращайся в башню.
— Почему вы называете меня Капет, вы ведь меня защищаете? — спросил ребенок. — Вы же прекрасно знаете, что Капет — это не мое имя.
— Как не твое имя? — заинтересовался Лорэн. — Как же тебя зовут.
— Меня зовут Людовик Шарль де Бурбон. Капет — это фамилия моих предков. Я знаю историю Франции, меня учил отец.
— И ты хочешь сделать сапожника из ребенка, которого сам король учил истории Франции? — воскликнул Лорэн.
— Будь спокоен, — сказал Морис ребенку. — Обо всем этом будет доложено.
— И я доложу, — сказал Симон. — Кроме всего прочего, я доложу, что вы вместо одной женщины, которая имела право войти в башню, пропустили двоих.
В это время из башни действительно вышли две женщины. Морис подбежал к ним.
— Ну как, гражданка, — обратился он к той, что стояла ближе к нему. — Ты видела свою мать?
И тут же Софи Тизон встала между ним и своей подругой.
— Да, гражданин, спасибо, — ответила она.
Морису хотелось рассмотреть подругу девушки или хотя бы услышать ее голос. Но она была плотно закутана в манто и, казалось, не решалась произнести ни слова. Ему даже показалось, что она дрожит…
Этот ее страх вызвал у него подозрения.
Он поспешно поднялся в башню и, войдя в первую комнату, через витраж увидел как королева что-то прятала в карман. Записка, решил он.
— М-да, — сказал он, — меня обвели вокруг пальца.
Он подозвал Агриколу.
— Гражданин Агрикола, — сказал он. — Войди к Марии-Антуа-нетте и не своди с нее глаз.
— Боже мой! — ответил гвардеец. — А что?..
— Я тебе говорю, иди и не теряй ни минуты, ни секунды.
Гварлеец вошел к королеве.
— Позови жену Тизона, — приказал он другому гвардейцу.
Спустя пять минут вошла сияющая жена Тизона.
— Я повидалась с дочерью, — сказала она.
— Где это было? — спросил Морис.
— Здесь же, в этой прихожей.
— Прекрасно, а твоя дочь не просила повидаться с Австриячкой?
— Нет.
— И она не заходила к ней?
— Нет.
— А когда ты разговаривала с дочерью, из комнаты узницы никто не выходил?
— Откуда я знаю? Я смотрела только на свою дочь, которую не видела уже три месяца.
— А ну-ка, вспомни хорошенько.
— Ах, да, кажется, вспомнила…
— Что?
— Выходила молодая девушка.
— Мария-Тереза?
— Да.
— Она разговаривала с твоей дочерью?
— Нет.
— Твоя дочь ничего ей не передавала?
— Нет.
— Она ничего не роняла на пол?
— Моя дочь?
— Нет, дочь Марии-Антуанетты?
— Она подняла свой носовой платок.
— Ах, несчастная! — воскликнул Морис. Он бросился к колоколу и с силой дернул веревку.
Это был набат.
  
 Глава XI 
 
Записка
 
В башню поспешно поднялись еще два гвардейца, которых сопровождали караульные с поста.
Двери были закрыты, часовые тщательно следили за выходом из каждой комнаты.
— Что вам угодно, сударь? — спросила королева вошедшего Мориса. — Я уже собирался лечь в постель, когда, пять минут назад, этот гражданин (королева указала на Агриколу), вдруг ворвался в комнату, ничего не объяснив.
— Сударыня, — ответил Морис, приветствуя ее. — Это не моему коллеге нужно что-то от вас, а мне.
— Вам, сударь? — спросила Мария-Антуанетта, разглядывая Мориса, манеры которого вызывали у нее расположение. — И что же вам угодно?
— Угодно, чтобы вы отдали мне записку, которую спрятали в карман, когда я вошел.
Королева и мадам Елизавета вздрогнули. Королева сильно побледнела.
— Вы, сударь, ошибаетесь. Я ничего не прятала, — сказала она.
— Ты лжешь, Австриячка! — воскликнул Агрикола.
Морис быстро положил руку на его плечо.
— Минуточку, дорогой коллега, — сказал он, — позволь мне поговорить с гражданкой. Ведь все-таки я занимаюсь этим делом.
— Ну, давай, только не церемонься с ней, черт возьми!
— Вы спрятали записку, гражданка, — строго произнес Морис, — вы должны отдать ее нам.
— Какую записку?
— Ту, которую принесла вам дочь Тизона, а гражданка ваша дочь (Морис указал на принцессу) подобрала ее с пола вместе с носовым платком.
Три женщины в ужасе переглянулись.
— Но, сударь, это уже больше, чем тиранство, — сказала королева. — Мы ведь женщины!
— Не будем смешивать, — твердо продолжал Морис, — мы не судьи и не палачи. Мы — надсмотрщики, то есть ваши сограждане, которым поручено вас охранять. Нами получен приказ, и нарушить его, значит — изменить. Прошу вас, гражданка, отдайте мне записку, которую вы спрятали.
— Господа, — надменно произнесла королева, — поскольку вы — надсмотрщики, то ищите, и лишите, как это водится, этой ночью нас сна.
— Боже упаси нас поднять руку на женщин. Сейчас я сообщу обо всем в Коммуну, и мы будем ждать указаний оттуда. Только, пожалуйста, не ложитесь в постели, спите в креслах, а мы будем вас охранять… И, если понадобится, то опять начнутся обыски.
— В чем дело? — спросила жена Тизона, просунув в дверь свое растерянное лицо.
— Похоже, гражданка, что ты имеешь отношение к измене. Придется навсегда лишить тебя возможности видеться с дочерью.
— Видеться с моей дочерью?.. Да что ты такое говоришь, гражданин? — спросила жена Тизона, которая до сих пор не могла понять, почему ей запретят видеться с дочерью.
— Я говорю, что твоя дочь приходила сюда не для того, чтобы увидеться с тобой, а для того, чтобы передать письмо гражданке Капет, и что она сюда больше не придет.
— Но, если она не будет приходить, я не смогу ее видеть, ведь нам запрещено выходить?..
— На этот раз тебе некого винить, сама виновата во всем, — сказал Морис.
— О! — завопила бедная мать. — Я виновата! Да что ты такое говоришь, в чем я виновата? Ведь ничего не было, ручаюсь за это. — О! Если бы я предполагала, что может что-нибудь случиться! Горе тебе, Антуанетта, ты дорого мне заплатишь!
И эта до крайности разъяренная женщина, погрозила королеве кулаком.
— Никому не угрожай, — сказал Морис, — будь мягче. Ты — женщина и гражданка. Антуанетта тоже женщина и мать, поэтому она должна сжалиться над матерью. Завтра твоя дочь будет аресто-