Шевалье де Мезон-Руж (другой перевод)

— О! Гражданин! — закричала, схватив Мориса за руку женщина, с глубокой тревогой следившая за их спором. — Не оставляйте меня во власти этих полупьяных грубиянов.
— Хорошо, — сказал Морис. — Возьмите меня под руку, и я провожу вас вместе с ними до поста.
— До поста, — повторила женщина с ужасом. — Но зачем вести меня туда, если я никому не причинила вреда.
— Вас ведут на пост, — сказал Морис, — вовсе не потому, что вы сделали что-то плохое, и не потому что вы можете это сделать, а потому что декрет Коммуны запрещает выходить без пропуска, а у вас его нет.
— Но, сударь, я не знала.
— Гражданка, на посту вас встретят достойные люди, которые выслушают ваши объяснения, и которых вам нечего бояться.
— Сударь, — сказала женщина, сжимая руку офицера, — я вовсе не оскорблений боюсь, а смерти: если меня отведут на пост, — я
погибла.
  
 Глава II 
 
Незнакомка
 
В ее голосе было столько страха и одновременно благородства, что Морис вздрогнул. Этот дрожащий голос незнакомки взволновал его до глубины души.
Он повернулся к волонтерам, которые совещались между собой. Униженные тем, что им помешал всего лишь один человек, они явно намеревались перейти в наступление. Их было восемь против одного Мориса. У троих были ружья, у других — пистолеты и пики. У Мориса же — только сабля: борьба была бы неравной.
Да и сама женщина поняла это, потому что, вздохнув, она опять уронила голову на грудь.
Что касается Мориса, то, нахмурив брови, презрительно приподняв губу, вынув саблю из ножен, он пребывал в нерешительности: долг мужчины призывал его защитить эту женщину, а долг гражданина — оставить ее.
Вдруг на углу улицы де Бон Занфан блеснули вспышки выстрелов, и послышался размеренный шаг патрульного отряда. Заметив скопление людей, патруль остановился примерно в десяти шагах от группы волонтеров. Командир прокричал:
— Кто идет?
— Друг! — воскликнул Морис. — Друг! Подойди сюда, Лорэн.
Тот, кому было адресовано это обращение, быстро подошел в сопровождении восьми человек.
— А, это ты, Морис, — сказал Лорэн. — Ах, ты распутник! Что ты делаешь на улице в такое время?
— Ты же видишь, я возвращаюсь из секции Братьев и Друзей.
— Да, наверное для того, чтобы направиться в секцию сестер и подруг. Знаем мы это…
 
 
Знайте, моя красавица,
 
Как только полночь пробьет,
 
Верная рука любовника вашего,
 
Тихонько скользнув в темноте,
 
Отодвинет засов.
 
 
— Ну что! Разве не так?
— Нет, мой друг, ты ошибаешься. Я возвращался прямо к себе, когда встретил эту гражданку, отбивавшуюся от волонтеров. Я подбежал к ним и спросил, почему они хотят арестовать ее.
— Узнаю тебя, — сказал Лорэн.
 Таковы уж французские кавалеры. 
Затем он повернулся к волонтерам.
— Почему вы арестовали эту женщину? — спросил поэтично настроенный капрал.
— Мы уже говорили об этом лейтенанту, — ответил командир. — Потому что у нее не было пропуска.
— Ну! Полноте! — сказал Лорэн. — Вот так преступление!
— Ты что же не знаешь постановления Коммуны? — спросил командир волонтеров.
— Как же! Как же! Но есть и другое постановление.
— Какое?
— А вот такое:
 
 
На Пинде и на Парнасе,
 
постановляет Любовь,
 
Молодость, Красота и Грация,
 
в любое время дня
 
Могут везде ходить без пропуска.
 
 
— Ну, гражданин, что ты скажешь об этом постановлении? Оно изящно, мне кажется.
— Во-первых, оно не опубликовано в «Монитере» [15], а во-вторых, мы ведь не на Пинде и не на Парнасе. Сейчас, к тому же, не день, да и гражданка, может быть, не молода, не красива и не грациозна.
— Держу пари, что наоборот, — сказал Лорэн. — Ну, гражданка, докажи мне, что я прав, сними свой капюшон, чтобы все могли оценить, распространяются ли на тебя условия декрета.
— О, сударь, — сказала молодая женщина, прижимаясь к Морису, — после того, как вы защитили меня от ваших врагов, защитите меня от ваших друзей, умоляю вас.
— Видите, видите, — сказал командир волонтеров, — она прячется. У меня такое мнение, что это шпионка аристократов, какая-нибудь мерзавка, шлюха.
— О, сударь, — сказала молодая женщина, заставив Мориса сделать шаг в сторону, и открывая свое лицо, очаровывающее молодостью, красотой и благородством. — Посмотрите на меня, разве я похожа на ту, о ком они говорят?
Морис был ослеплен. Он никогда даже и не мечтал увидеть то, что предстало его взору. Но незнакомка снова закрыла лицо и сделала это так же быстро, как и открыла.
— Лорэн, — тихо произнес Морис, — потребуй, чтобы арестованную отвели на твой пост. У тебя есть на это право, ведь ты командуешь патрулем.
— Хорошо! — ответил молодой капрал. — Я понимаю с полуслова.
Затем, повернувшись к незнакомке, продолжил:
— Пойдем, красавица. Поскольку вы не желаете доказать нам, что подходите под каноны декрета, следуйте за нами.
— Как это, за вами? — спросил командир волонтеров.
— Конечно. Мы проводим гражданку на пост у ратуши, где у нас караульное помещение, и там разузнаем о ней подробнее.
— А вот и нет, — сказал командир первой группы. — Она наша, и мы ее не отдадим.
— Эх, граждане, граждане, — заметил Лорэн, — ведь мы так и рассердиться можем.
— Можете сердиться, черт возьми, нам все равно. Мы истинные солдаты Республики. Вы только патрулируете на улицах, мы же будем проливать кровь на фронте.
— Остерегайтесь распространяться об этом по пути на фронт, а то всякое может произойти, если вы не будете более вежливы, чем сейчас.
— Вежливость свойственна аристократам, а мы — санкюлоты [16], — ответили волонтеры.
— Ну, хватит, — сказал Лорэн, — не говорите об этом при даме. Может быть она англичанка. Не сердитесь на такое предположение, моя прелестная ночная птичка, — добавил, он, галантно повернувшись к незнакомке.
 
 
Об этом сказал один поэт,
 
А мы повторяем недостойным эхом.
 
Англия — лебединое озеро
 
Посредине огромного пруда.
 
 
— Ага, вот ты себя и выдал, — сказал командир волонтеров. — Ты признался, что ты агент Питта [17], наемник Англии, ты…
— Тише, — ответил Лорэн, — ты ничего не смыслишь в поэзии, друг мой, стало быть, мне придется говорить с тобой в прозе. Послушай, мы национальная гвардия, мы добры и терпеливы, но все мы дети Парижа, а это значит, что когда нас раздражают, мы бьем крепко.
— Сударыня, сказал Морис, — вы видите, что происходит, и можете догадаться, чем все это кончится: через пять минут эти мужчины перережут из-за вас друг друга. Вы считаете, что причина, по которой вы скрываетесь, заслуживает того, чтобы из-за нее пролилась кровь?
— Сударь, — ответила женщина, прижимая руки к груди, — я могу сказать вам только одно: если вы позволите меня арестовать, то для меня и для других несчастья будут так велики, что умоляю вас, пронзите лучше мне сердце саблей, что у вас в руках, и сбросьте мой труп в Сену, но не оставляйте меня здесь.
— Хорошо, сударыня, — ответил Морис. — Я все беру на себя.
И отпустив руки прекрасной незнакомки, которые он держал в своих, Морис сказал патрульным:
— Граждане, как ваш офицер, как патриот, как француз, приказываю вам защитить эту женщину. А ты, Лорэн, если этот сброд скажет хоть слово, — в штыки!
— Оружие к бою! — скомандовал Лорэн.