Шевалье де Сент-Эрмин. Том 2

Бортовой мясник тщательно освежевал зверя. Шкура, как обещал Рене, поначалу предназначалась Элен. Но Жанна так молила сестру, что та под конец сдалась и уступила.
Без остановок, под добрым ветром, они продолжили подъем по реке.
Обе девушки с трепетом вернулись к себе и больше не делились восторгами о великолепной стране, где им предстояло жить. Рене стерег их до трех часов утра, так как сестры каждый миг ожидали появления в окне ужасных морд свирепых хищников, жаждущих крови.
За ночь шлюп еще дальше проник в глубь континента. С наступлением дня девушки вновь поднялись на палубу, надеясь найти там своего стража.
И не ошиблись.
— Идите скорее, — крикнул Рене, — вы проснулись как раз вовремя, чтобы увидеть, как прекрасны пагоды в лучах восхода. Та, что ближе к вам, — пагода Дагунга, вы узнаете ее по золоченой вершине и куполу, мы прошли рядом с ней ночью.
Девушки в восхищении смотрели на пагоду Дагунга, возвышающуюся над соседними строениями. Она стояла на террасе, которую соорудили из камней, взгромоздив их высоко над землей. Единственная лестница, ведущая на террасу, насчитывала более ста ступеней и тоже была сложена из камня.
Как и говорил Рене, позолоченная пирамида на гигантском пьедестале представала во всем великолепии в мгновения, когда утреннее солнце заливало ее лучами. Вокруг стояли леса, откуда ночь напролет доносились жуткие завывания. Джунгли, сжимавшие реку, внушали не больше доверия. Всю ночь оттуда неслись крики аллигаторов, до жути походившие на стоны ребенка, которому перерезали горло. Лес местами рассекали громадные рисовые плантации, где трудилась каста местных жителей, которые занимались только этой культурой и носили прозвание карэнерс [42]. Карэнерс отличались чрезвычайным добродушием, говорили на ином, чем жители Бирмы, языке и, погруженные в свои заботы, вели мирную сельскую жизнь. Они жили только в деревнях, где дома строились на сваях, никогда не сражались между собой и не принимали ничью сторону в правительственных дрязгах.
Река, по которой поднимался шлюп, была настолько изобильна, что матросы, пару раз забросив сеть, добывали достаточно рыбы для того, чтобы накормить весь корабль. Кое-кто решился отведать мяса пантеры. Зверю было полтора или два года, и повар сделал из него рагу, но даже самые крепкие зубы оказались не в силах отделить мясо от костей.
День спустя, без происшествий, если не считать яростной битвы каймана и аллигатора, случившейся близ шлюпа, — битвы, которую прервал выстрел из заряженной картечью пушки, разметавший драчунов на куски, — «Нью-Йоркский скороход» прибыл в город Пегу.
Мятежи, театром которых был Пегу, оставили в нем приметные следы: укрепления большей частью были разрушены. Они высились отвесно в тридцати шагах от реки, которая в высокие приливы разливалась на десять футов.
Кораблям, осадка которых была больше десяти-двенадцати футов, приходилось останавливаться в Пегу, потому что при низкой воде попытка пройти дальше грозила мелями.
Было решено, что, согласно правилам таможни, шлюп оставят в Пегу под присмотром чекея, лейтенанта при военном правительстве.
Путешественники зашли в здание, которое называлось «Дворец чужеземцев» и предназначалось для редких путешественников, что останавливались в городе. Но когда Рене увидел комнаты дворца, он объявил, что предпочитает жить на шлюпе и что именно там сделает все необходимое для погребения останков виконта де Сент-Эрмина в земле, именуемой на языке страны Землей бетеля, ибо ее пространства были покрыты бескрайними зарослями этого растения. При должной заботе оно могло бы стать источником основного дохода.
Прибытие американского шлюпа, шесть пушек на борту и принадлежность к нации, которая становилась все известнее в Индийских морях, стало событием в Пегу. На следующий день после прибытия иноземцев посетил с визитом представитель императора. Он принес в подарок фрукты, назвался шабундером, то есть морским комиссаром [43], города Пегу и попутно сообщил, что другие официальные лица, нак-кан и середоже, посетят их завтра.
Рене был готов к такого рода визитам и специально запасся на острове Франции подарками и оружием. Шабундеру преподнесли в дар прекрасное двуствольное ружье. Он был счастлив получить такой подарок, и Рене воспользовался этим, чтобы поручить ему шлюп, благодаря чему пост, который соответствовал морскому комиссару в Англии, обрел наконец оправдание.
Во время всего визита морской комиссар, сопровождаемый двумя рабами, которые носили за ним серебряную плевательницу, жевал бетель и сплевывал в нее слюну.
Рене тоже пожевал ароматический лист, так как был настоящим ценителем Брамы. Но потом, как человек, который, без сомнения, хочет сохранить белизну зубов, сполоснул рот водой с несколькими каплями арака.
На следующий день, как и обещал шабундер, шлюп посетили нак-кан и середоже.
В княжестве Пегу, где не любят самовольных взяток, титул нак-кан, равный префекту полиции, означал «ухо короля».
Середоже оказался секретарем.
Обоих сопровождали носильщики плевательниц. С этими двумя, хотя они тоже все время жевали бетель и сплевывали, беседа пошла живее. Рене получил обнадеживающие сведения о владениях, которые принадлежали его прекрасным пассажиркам. Если бы они только захотели выращивать бетель и вывозить его в соседние части Индии, можно было бы получать доход в пятьдесят тысяч франков или чуть меньше, и ничто не мешало позже вернуться к возделыванию риса и сахарного тростника. До поместья Рангун Хауз было около пятидесяти английских миль выше по течению, за Пегу; правда, чтобы достигнуть его, необходимо было миновать лес, полный пантер и тигров, и поговаривали, что разбойники из Сиама и Суматры опустошали эти джунгли и были куда опаснее свирепых зверей.
Один гость был одет в фиолетовое, другой — в голубое платье, оба расшитые золотыми листьями по проймам и краю рукавов.
Рене вручил секретарю короля персидский ковер, шитый золотом, а Уху Его Высочества — прекрасную пару пистолетов Версальской мануфактуры.
Во время всего визита оба служащих то и дело наклонялись друг к другу — секретарь, который разумел по-английски, переводил второму.
С момента прибытия в Пегу мы столько говорили о бетеле, что следует, по всей вероятности, рассказать больше об этом растении, к которому индийцы питают не меньшую страсть, чем европейцы к табаку.
Бетель — вьющееся растение, подобное плющу, листья его похожи на лимонные, но длиннее и уже к концам. Плод бетеля напоминает плод платана и используется реже, чем листья. Его выращивают, как виноград, и, как и виноград, растение нуждается в подпорках. Когда для этого избирают арековую пальму, выходят очаровательные беседки. Бетель знают во всей восточной Индии и на всем ее побережье.
Индийцы жуют лист бетеля в любое время дня и даже ночи, эти листья горчат, но ценители перебивают горечь бетеля, смешивая его с ареком и известью. Те, кто побогаче, мешают листья с камфарой, алоэ, мускусом или серой амброй.
Приготовленный бетель настолько хорош вкусом и имеет такой приятный запах, что индийцы не в состоянии отказаться от него. Каждый, кто достаточно богат, добывает листья этого растения, чтобы приготовить из него лакомство. Его жуют с орехом арековой пальмы, корицей и гвоздикой. На лист бетеля намазывают слой извести, затем кладут арек и добавки и особым образом свертывают. Прожевав первую порцию, индийцы сплевывают красную слюну. Бетель делает их дыхание нежнейшим и благоуханным, оно способно освежить ароматом комнату. Но Привычка портит зубы, чернит их, разъедает, и они выпадают. Есть индийцы, уже в двадцать пять лет оставшиеся всего с одним зубом из-за злоупотребления бетелем.
Если индиец уезжает ненадолго, ему дарят бетель в шелковой сумке, а если бетель подарен близким человеком, то и сосуд для сплевывания. Не положено разговаривать с человеком из высшего круга общества, если рот не освежен листьями. Невежливо говорить и с равными, не позаботившись о свежем дыхании. Бетель часто употребляют женщины, именуя его любовной травой. Бетель принимают после отдыха или жуют во время визитов, листья держат в руках, преподносят в дар, прощаясь; бетель — постоянная часть жизни восточных индийцев.