Миры Роджера Желязны. Том 20

Никакой сестры Эвелин я не помнил. Персоналу «Гринвуда», видимо, было велено держать меня в «отключке», и теперь они опасались попасть под суд, которым я пригрозил, когда освободился. Хорошо. Значит, кто-то меня по каким-то причинам боится. Что ж, буду иметь это в виду.
Я упорно пытался вспомнить хоть что-нибудь об этой автокатастрофе, просто голова распухла. Случайностью авария явно не была. Почему-то я в этом совершенно не сомневался, хотя и не мог понять почему. Но я все выясню. Тогда кому-то придется заплатить! И очень дорого!
Ярость, черная ярость закипела в моей груди. Кто бы ни был тот, что так старался навредить мне или использовать меня в своих целях, вскоре он получит по заслугам!.. Я ощутил страстное желание немедленно уничтожить того, кто заманил меня в ловушку. И еще я знал: не впервые мне приходится испытывать это чувство, эту яростную жажду мести, и не раз уже в своей жизни я следовал этому желанию… Не раз.
За окном, медленно кружась, опадали осенние листья.
Первое, что я сделал, добравшись наконец до Нью-Йорка, это постригся и побрился в ближайшей парикмахерской. Затем зашел в туалет и полностью переоделся во все новое. Пистолет, прихваченный в клинике «Гринвуд», я сунул в правый карман пиджака. Если бы тот тип или моя неведомая сестрица Эвелин хотели засадить меня в тюрьму, то сейчас повод был бы идеальный: незаконное ношение оружия. Поправка Салливана [1]. Но я все же решил оставить пистолет при себе. Меня ведь сначала надо еще найти. К тому же необходимо узнать, зачем я им.
Потом я наскоро пообедал и целый час добирался на метро и автобусе через весь город до дома Эвелин, моей так называемой сестры и возможного источника информации.
По дороге я обдумывал, какой тактики мне следует придерживаться.
Так что когда я постучал и массивная дверь огромного старого дома наконец открылась, я уже знал, что именно скажу. Я продумал каждое слово, направляясь к дому по подъездной аллее, посыпанной гравием. Дул холодный ветер, мрачные дубы и клены роняли листья, шуршавшие под ногами. Ветер леденил мой свежевыбритый затылок, и даже поднятый воротник пиджака не спасал от холода. Аромат парикмахерского лосьона смешивался с затхлым запахом плесени и гниющей листвы, исходившим от увитых плющом старых кирпичных стен дома. Раньше я явно здесь никогда не бывал, все мне было абсолютно незнакомо.
Я постучал в дверь, и из глубины дома ответило гулкое эхо. Я сунул руки в карманы и стал ждать.
Дверь отворилась, и я улыбнулся возникшей на пороге горничной. Она была смуглая, вся в родинках и говорила с пуэрториканским акцентом.
— Что вам угодно?
— Я бы хотел видеть миссис Эвелин Фломель.
— Как мне о вас доложить?
— Скажите, что это ее брат Карл.
— Пожалуйста, войдите, — пригласила горничная.
Я вошел в холл. Пол был выложен маленькими керамическими плитками кремового и бирюзового цвета, стены отделаны красным деревом, слева — огромное кашпо, откуда свисали пышные побеги какого-то растения с огромными зелеными листьями. Под потолком — куб из стекла и эмали, из которого вниз лился желтый водопад света.
Горничная удалилась, а я оглядывался по сторонам в поисках хоть чего-нибудь знакомого.
Ничего знакомого я не обнаружил.
Что ж, подождем.
Вскоре горничная вернулась, улыбаясь мне и кивая головой:
— Пожалуйста, прошу вас. Вас ждут в библиотеке. Я пошел за нею, миновал три лестничных марша, коридор и две закрытые двери. Наконец третья дверь по левую руку от меня оказалась открытой. Горничная указала мне на эту дверь, я вошел и остановился на пороге.
Это была библиотека, и она, разумеется, была полна книг. Еще там висели три картины: два в высшей степени мирных пейзажа и один, тоже в высшей степени мирный, морской сюжет. На полу — тяжелый зеленый ковер. Рядом с огромным письменным столом стоял гигантский глобус, с которого на меня смотрела Африка. За глобусом — окно во всю стену, восемь прозрачных стеклянных панелей. Но все эти предметы не произвели на меня особого впечатления, и остановился я вовсе не поэтому.
У стола сидела женщина в сине-зеленом платье цвета морской волны, с узким глубоким вырезом и широким воротником. Ее длинные волосы и пышная челка были цвета облаков на закате или, может быть, напоминали тот ореол, что окружает пламя свечи в темной комнате; я почему-то знал, что это их естественный цвет. Ее глаза за стеклами очков, которые ей, по-моему, совершенно не требовались, были той пронзительной голубизны, какой обладают воды озера Эри безоблачным летним днем. На губах играла сдержанная улыбка. Но не красота этой женщины заставила меня застыть на пороге.
Я знал ее! Откуда-то я ее, безусловно, знал, вот только не мог вспомнить откуда.
Я подошел ближе, улыбаясь в ответ на ее улыбку.
— Привет, — сказал я.
— Садись, — сказала она. — Пожалуйста.
И указала мне на огромное оранжевое кресло с высокой спинкой.
Я сел. Она внимательно смотрела на меня.
— Рада тебя видеть здоровым. Хорошо, что приехал.
— Я тоже рад. Как ты поживаешь?
— Спасибо, все в порядке. Признаться, не ожидала увидеть тебя здесь.
— Ясное дело, — соврал я. — Но вот видишь, я здесь и хочу поблагодарить тебя, сестра, за доброту и заботу. — Мне хотелось быть чуть ироничным: интересно, как она прореагирует на это.
И тут в комнату ввалился огромный пес, ирландский волкодав, и шлепнулся на пол возле стола. Потом появился еще один, обошел пару раз вокруг глобуса и улегся под ним.
— Ну, — сказала «сестра», тоже стараясь быть ироничной, — это, собственно, все, что я могла для тебя сделать. Ты бы все-таки ездил поосторожнее.
— Непременно, — ответил я. — Я непременно буду осторожнее, обещаю тебе. — Черт знает что за игру мы с ней затеяли, но, поскольку она явно не понимает, что именно я помню, а что забыл, я решил продолжать в том же духе, чтобы вытянуть из нее всю информацию, какую она могла дать. — Мне показалось, что ты не прочь узнать, в каком я состоянии, вот я и приехал.
— Да, конечно. Меня это беспокоило и продолжает беспокоить, — откликнулась Эвелин. — Ты не голоден?
— Не очень. Перекусил слегка часа два-три назад. Она позвонила горничной и велела принести поесть. Потом сказала:
— У меня, вообще-то, была мысль, что тебе взбредет в голову самостоятельно выбраться из клиники «Гринвуд», едва ты придешь в себя. Правда, я не ожидала, что это случится так скоро. И уж тем более — что ты явишься прямо ко мне.
— Знаю, — кивнул я. — Именно поэтому я здесь. Она протянула мне сигареты и сама взяла одну.
Я дал ей прикурить, затем прикурил сам.
— Ты всегда был совершенно непредсказуем! — сообщила она мне наконец. — И хотя в прошлом это не раз тебе помогало, сейчас я бы не слишком рассчитывала на собственную непредсказуемость.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Сейчас ставки слишком высоки, чтобы блефовать, а ты, по-моему, как раз блефуешь. Ишь ты, явился прямо сюда!.. Меня всегда восхищало твое мужество, Корвин, но нельзя же вести себя так глупо! Ты ведь прекрасно знаешь, в каком положении оказался.
Корвин? Что ж, запомним и это имя. Оно не хуже, чем Кори.
— А может быть, я ничего не знаю? Не забывай, я ведь довольно долго проспал.
— Ты хочешь сказать, что с тех пор ни с кем не общался?
— Как-то возможности не представлялось. Во всяком случае, с тех пор как очнулся.
Она склонила голову набок, прищурив свои прелестные глаза.
— Сомнительно… Хотя вполне возможно. Видимо, это действительно так. Видимо. Хорошо, предположим, я тебе поверила. Пока что. В таком случае ты весьма разумно поступил, приехав сюда. Ладно, я должна подумать.
Я затянулся сигаретой, надеясь, что она скажет еще что-нибудь. Но она молчала. Тогда я решил воспользоваться тем преимуществом, которого, похоже, добился в этой загадочной игре с неведомыми мне игроками и слишком высокими ставками, о которых не имел ни малейшего понятия.