Сказание об аде и рае, или Расторжение брака

Не припомню, была ли она одета. Если нет, – значит, облако радости и учтивости облекало ее и даже влачилось за нею, как шлейф, по счастливой траве. Если же она была одета, она казалась обнаженной, потому что сияние ее насквозь пронзало одежды. В этой стране одежда – не личина; духовное тело живет в каждой складке, и все они – живые ее части. Платье или венец также неотделимы, как глаз или рука.
Но я забыл, была ли она одета, помню лишь невыносимую красоту ее лица.
– Это... это... – начал я, но учитель не дал мне спросить.
– Нет, – сказал он, – об этой женщине ты никогда не слышал. На земле ее звали Саррой Смит, и жила она в Голдерс-Грин!
– Она... ну, очень много тут у вас значит?..
– Да. Она – из великих. Ты знаешь, что наша слава ничем не связана с земной.
– А кто эти великаны? Смотрите! – Они – как изумруд!
– Это ангелы служат ей.
– А эти мальчики и девочки?
– Ее дети.
– Как много у нее детей...
– Каждый мальчик и даже взрослый становился ей сыном. Каждая девочка становилась ей дочерью.
– Разве это не обижало их родителей?
– Нет. Дети больше любили их, встретившись с ней. Мало кто, взглянув на нее, не становился ей возлюбленным. Но жен они любили после этого не меньше, а больше.
– А что это за звери? Вон – кошка... кот... прямо стая котов... И собаки... Я не могу их сосчитать. И птицы. И лошади.
– Каждый зверь и каждая птица, которых она видела, воцарялись в ее сердце и становились самими собой. Она передавала им избыток жизни, полученный от Бога.
Я с удивлением посмотрел на учителя.
– Да, – сказал он, – представь, что ты бросил камень в пруд, и круги идут все дальше и дальше. Искупленное человечество молодо, оно еще не вошло в силу. Но и сейчас в мизинце великого святого хватит радости, чтобы оживить всю стенающую тварь.
Пока мы беседовали, прекрасная женщина шла к нам, но глядела не на нас. Я посмотрел, куда же она глядит, и увидел очень странный призрак. Вернее, это были два призрака: один, высокий и тощий, волочил на цепочке маленького, с мартышку ростом. Высокий мне кого-то напоминал, но я не мог припомнить, кого. Когда Прекрасная Женщина подошла к нему почти вплотную, он прижал руку к груди, растопырив пальцы, и гулко воскликнул: «Наконец!» Тут я понял, на кого он похож: на плохого актера старой школы.
– О, наконец-то! – сказала Прекрасная Женщина, и я ушам своим не поверил. Но тут я заметил, что не актер ведет мартышку, а мартышка держит цепочку, у актера же на шее – ошейник. Прекрасная Женщина глядела только на мартышку. По-видимому, ей казалось, что к ней обратился карлик, а высокого она не замечала вообще. Она глядела на Карлика, и не только лицо ее, но и руки, и все тело светилось любовью. Она наклонилась и поцеловала его. Я вздрогнул – жутко было смотреть, как она прикасается к этой мокрице. Но она не вздрогнула.
– Френк, – сказала она. – Прости меня. Прости меня за все, что делала не так, и за все, чего я не сделала.
Только сейчас я разглядел лицо Карлика, а, может быль, от ее поцелуя он стал поплотнее. Вероятно, на земле он был бледным, веснушчатым, без подбородка и с маленькими жалкими усиками. Он как-то нехотя взглянул на нее, краем глаза поглядывая на Актера. Потом дернул цепочку, и Актер заговорил:
– Ладно, ладно, – сказал Актер. – Оставим это... Все мы не без греха. -Лицо его гнусно исказилось ( по-видимому, то была улыбка). – Что за счеты! Я ведь думаю не о себе. Я о тебе думаю. Я все эти годы думал, как ты тут без меня.
– Теперь все позади, – сказала она, – все прошло.
Красота ее засияла так, что я чуть не ослеп, а Карлик впервые прямо взглянул на нее. Он даже сам заговорил:
– Ты скучала без меня? – прокрякал или проблеял он.
– Ты скоро всё это поймешь... А сейчас... – начала она.
Карлик и Актер заговорили хором, обращаясь не к ней, а друг к другу.
– Видишь! – горько говорили они. – Она не ответила! Да и чего от нее ждать!
Карлик снова дернул цепочку.
– Ты скучала обо мне? – с трагическими перекатами спросил Актер.
– Миленький, – сказала Карлику Прекрасная Женщина. – Забудь про все беды.
Казалось, Карлик послушался ее – он стал еще плотнее, и лицо его немного очистилось. Я просто не понимал, как можно устоять, когда призыв к радости – словно песня птицы весенним вечером. Но Карлик устоял. Они с Актером снова заговорили в унисон.
– Конечно, благородней всего простить и забыть – жаловались они друг другу. – Но кто это оценит? Она? Сколько раз я ей уступал! Помнишь, она наклеила марку на конверт, она матери писала, когда мне нужна была марка? А разве она об этом помнит? Куда там... – тут Карлик дернул цепочку.
– Нет, я не забуду! – воскликнул Актер. – И не хочу забыть! Что я, в конце концов? Я не прошу твоих мучений!
– Ах, Боже мой! – сказала она. – Здесь нет мучений!
– Ты хочешь сказать, – спросил Карлик сам, от удивления не дернув цепочки, – что была тут счастлива без меня?
– Разве ты не желаешь мне счастья? – отвечала она. – Ну, пожелай сейчас, или вообще об этом не думай.
Карлик заморгал и чуть не выпустил цепочку, но спохватился и дернул за нее.
– Что же... – произнес Актер горьким мужественным тоном, – придется и это вынести...
– Миленький, – сказала Карлику Прекрасная Женщина, – тебе нечего выносить. Ты же не хочешь, чтобы я страдала. Ты просто думал, что я бы страдала, если я люблю тебя. А я тебя люблю и не страдаю. Ты это скоро поймешь.
– Любишь! – завопил Актер. – Разве ты понимаешь это слово?
– Конечно, понимаю, – сказала Прекрасная Дама. – Как мне не понимать, когда я живу в любви? Только теперь я и люблю тебя по-настоящему.
– Ты хочешь сказать, – грозно спросил Актер, – что тогда ты меня не любила?
– Я тебя неправильно любила, – сказала она. – Прости меня, пожалуйста. Там, на земле, мы не столько любили, сколько хотели любви. Я любила тебя ради себя, ты был мне нужен.
– Значит, – спросил Актер, – теперь я тебе не нужен?
– Конечно, нет! – сказала она и улыбнулась так, что я удивился, почему Призраки не пляшут от радости. – У меня есть всё. Я полна , а не пуста. Я сильна, а не слаба. Посмотри сам! Теперь мы не нужны друг другу, и сможем любить по-настоящему.
– Я ей не нужен!.. – говорил Актер неизвестно кому. – Не нужен!.. Да, лучше бы мне видеть ее мертвой у моих ног, чем слышать такое!
– Фрэнк! – закричала Прекрасная Женщина. – Фрэнк! Взгляни на меня! Я тебя ждала, а не его. Послушай, что он говорит! – и она засмеялась.
Подобие жалкой улыбки проступило на лице Карлика. Он взглянул на нее; и, как он не боролся, стал немного повыше.
– Да ты же видел меня мертвой! – продолжала она. – Не у ног, конечно, а в кровати... Больница у нас была хорошая, старшая сестра не дала бы нам валяться на полу. И как смешно, что этот твой манекен говорит здесь о смерти!
Карлик изо всех сил противился радости. Когда-то, очень давно, у него бывали, наверное, проблески юмора и разума. И сейчас под ее веселым и нежным взглядом он понял на миг, как нелеп Актер. Он понял, чему она смеется, – ведь и он знал когда-то, что никто не смеется друг над другом больше, чем влюбленные. Но он боялся. Не такой встречи он ждал, и не хотел принимать чужие условия игры. Он снова дернул за цепочку и Актер заговорил:
– Ты смеешь над этим смеяться! – вознегодовал он. – Мне не смешно! Вот оно, мое вознаграждение. Что ж... Оно и лучше, что тебе нет до меня дела. Иначе бы ты извелась, вспоминая, что вытолкало меня в ад. Что-о? Ты думаешь, после всего я здесь останусь? Нет уж, я понимаю, что я лишний. «Не нужен», вот как она сказала...
Карлик больше не говорил; но Прекрасная Женщина обратилась к нему:
– Я тебя не выгоняю, ты не понял! Здесь так хорошо. Все тебе рады. Останься! – Но Карлик уменьшался на глазах.
– Да, – отвечал Актер, – а на каких условиях? Собака и та бы отказалась. Я еще не потерял достоинства. Для тебя – что я есть, что меня нет. Тебе безразлично, что я вернусь в холод, во мглу, на пустынные улицы...