Звездный десант

Инструктора, которым не нужно было стрелять, в укрытие не прятались. Они надевали белые рубашки и разгуливали не пригибаясь со своими глупыми стеками, очевидно пребывая в хладнокровной уверенности, что ни один рекрут не станет намеренно стрелять в инструктора. В отношении некоторых скажу: чрезмерная самоуверенность. Тем не менее при шансе один на пятьсот попадание считается придельным выстрелом, а это приравнивается к убийству. Фактор риска снижался еще и потому, что рекруты все равно не умели настолько хорошо стрелять. С винтовкой не так легко справиться, на ней даже «поисковика цели» нет. Я понимаю так, что давно, когда на войне сражались с такими винтовками, требовалось сделать несколько тысяч выстрелов, чтобы подстрелить одного человека. Кажется невероятным, но военная история утверждает, что это так. Очевидно, большая часть выстрелов производилась не для того, чтобы убить противника, а для того, чтобы он пригнул голову и не стрелял в ответ.
В любом случае, ни один инструктор не был ранен или убит на учениях. Как и мы — пулями. Смерть приносило иное оружие или случай. Знаете, кое-что может обратиться против тебя, если действовать не по правилам Один из ребят ухитрился сломать себе шею, со слишком большим энтузиазмом прыгнув в укрытие, когда по нему выстрелили в первый раз. Пули его даже не задели.
Фокус с настоящими пулями был причиной моего понижения в звании. Сначала с меня сняли шевроны, и вовсе не за то, что я что-то сделал, но за то, что совершило мое подразделение, когда меня и рядом не было. Об этом я и заявил. Бронски велел мне заткнуться. Тогда я пошел к сержанту Зиму. Тот холодно сообщил мне, что я отвечаю за то, что делают мои люди... и вкатил мне шесть нарядов вне очереди за то, что обратился к нему без разрешения Бронски. А тут еще мне пришло письмо, которое меня здорово расстроило, мама наконец-то мне написала. Потом я вышиб плечо во время первого упражнения с доспехами (в скафандры вшиты всякие примочки, и инструктора могут вызвать по радио различные неисправности; я свалился и повредил плечо), и все закончилось переводом меня на «облегченную службу». Времени было много, чтобы подумать, и множество причин, чтобы пожалеть себя.
На этой «легкой службе» я оказался приписан к командиру батальона. Поначалу я старался, поскольку никогда раньше не был в штабе и хотел произвести хорошее впечатление. Я выяснил, что капитан Франкель не поборник усердия; от меня требовалось сидеть смирно, ничего не говорить и начальство не беспокоить. Времени на сочувствие себе появилось еще больше, потому что спать я не рисковал.
А потом вообще стало не до сна. Явился сержант Зим в сопровождении троих. Зим был, как обычно, подтянут и опрятен, но выражением лица в точности напоминал Смерть на коне бледном, а под правым глазом у него явно собирался набухнуть фонарь. Выглядело все это невероятно. В центре тройки стоял Тед Хендрик. Он был весь в грязи — рота находилась на учениях; в прериях не подметают, и большую часть времени возишься в грязи. Губа у Хендрика была рассажена, по подбородку текла кровь и капала на рубашку, головной убор отсутствовал. Глаза у парня были дикие.
Сопровождение было при оружии, у Хендрика винтовки не наблюдалось. Один из парней был из моего взвода, его звали Лейви. Он был возбужден и обрадован и украдкой подмигнул мне, когда никто не видел
Капитан Франкель удивился:
— Что это значит, сержант?
Зим застыл в стойке «смирно» и отбарабанил как по писаному:
— Сэр, командир роты «Эйч» докладывает командиру батальона. Нарушение дисциплины. Статья девять-один-ноль-семь. Неповиновение командиру и нарушение установки во время учебного боя. Статья девять-один-два-ноль. Игнорирование приказа при тех же условиях.
Капитан Франкель был озадачен.
— И вы пришли ко мне с этим, сержант? Официально?
В жизни не видел, чтобы человек сумел выглядеть смущенным и невозмутимым одновременно. Зим смог.
— Сэр, если капитан позволит. Рядовой отказался от административного взыскания. Он настаивает на встрече с командиром батальона.
— Ясно. Законник доморощенный. И хотя я по-прежнему ничего не понимаю, сержант, фактически у рядового есть такая привилегия. Каков был приказ и установка?
— «Замри», сэр.
Я посмотрел на Хендрика и подумал: «Ой-ей, парень влип». На команду «замри» падаешь в грязь, быстро используешь любое укрытие и замираешь, не двигаешься с места, вообще не шевелишься, даже не моргаешь, пока не отменят приказ. Рассказывали, что людей ранило в положении «замри»... и они медленно умирали, без стона и движения.
Брови Франкеля полезли на лоб.
— Вторая часть?
— То же самое, сэр. После нарушения приказа отказался вернуться к исполнению обязанностей, как было приказано.
Капитан Франкель помрачнел:
— Имя?
Ответил Зим:
— Хендрик Т.К., сэр. РР-семь-девять-шесть-ноль-девять-два-четыре.
— Ну что ж... Хендрик, вы лишаетесь всех прав сроком на тридцать дней, вам запрещено покидать палатку, за исключением нарядов, приема пищи и санитарной необходимости. Каждый день три часа дополнительно — наряды начальника стражи, час перед отбоем, час перед подъемом и час во время и вместо обеда. Вы переводитесь на хлеб и воду, сколько сможете съесть. Десять часов дежурства каждое воскресенье. Во время наказания вам разрешено справлять религиозные службы согласно вероисповеданию.
Я подумал: «Ого, на полную катушку».
— Хендрик,— продолжал капитан Франкель,— единственная причина, что вы столь легко отделались, в том, что для более строгого взыскания я вынужден отдать вас под трибунал, а я не хочу пятнать репутацию вашего подразделения. Вольно.
Он уткнулся в бумаги, инцидент был исчерпан и почти забыт...
Но тут Хендрик как завопит:
— Да вы даже не выслушали мою версию!
Капитан поднял голову:
— О. Прошу прощения. У вас есть версия?
— Вы чертовски правы, еще как имеется! Сержант Зим меня вынудил! Он гоняет меня, гоняет, гоняет, весь день, все время. Пока я здесь! Он...
— Работа у него такая,— холодно сказал капитан.— Вы отрицаете оба обвинения против вас?
— Нет, но... он ведь не сказал, что я лежал на муравейнике.
Франкель скривился от отвращения.
— О-о... То есть вы предпочтете, чтобы вас и, возможно, ваших товарищей убили из-за нескольких муравьев?
— Не нескольких, их там сотни. Они кусались.
— И что? Молодой человек, давайте напрямую. Да будь там гнездо гремучих змей, от вас все равно ждали бы и требовали замереть,— Франкель сделал паузу.— Это все, что вы можете сказать в свою защиту?
Хендрик открыл рот:
— Еще как! Он меня ударил! Занимался рукоприкладством! Их там целая шайка с этими глупыми палками, так и норовят вытянуть по заднице или ткнуть меж лопаток. И приговаривают, мол, соберись. Ладно, пусть! Но он ударил меня кулаком... сшиб меня на землю и заорал: «Замри, ты, глупый баран!» С этим как быть, а?
Капитан Франкель посмотрел на свои руки, опять поднял взгляд на Хендрика.
— Молодой человек, вы находитесь во власти распространенного среди штатских заблуждения. Вы считаете, что старшему офицеру запрещено «заниматься рукоприкладством», как вы выразились. При других обстоятельствах это верно. Скажем, если мы встретимся в театре или магазине, я не больше вашего имею право, пока вы обращаетесь ко мне с должным моему званию и чину уважением, ударить вас по лицу. Но во время выполнения служебных обязанностей правило полностью меняется...
Капитан развернулся в кресле и указал на книги большого формата.
— Вот законы, по которым мы живем. Можете изучить каждый абзац в этих книгах, каждый случай и статью, и вы не найдете ни слова о том, что старший офицер не может заняться «рукоприкладством» или иным способом ударить подчиненного во время несения службы. Хендрик, я могу сломать вам челюсть... и просто отвечу перед старшим по званию за этот случай. Но за вас лично я отвечать не буду. Я могу сделать даже больше. Есть обстоятельства, когда старшему офицеру, сержанту или капралу не просто не запрещено — от него требуется убить офицера ниже себя званием или рядового, без промедления и предупреждения. И его за это не накажут, а поощрят. Например, как пресекшего малодушие перед лицом противника.