Мираж

Где амулет, который оставил здесь ее брат? Может быть, кто-нибудь взял камень себе, а может быть, за ночь его занесло песком? Расхаживая по кладбищу, Амира лихорадочно шарила взглядом по земле. И вдруг она увидела его: кроваво-красный голыш, оставленный Маликом над телом усопшей матери, словно драгоценный камень, лежал на песчаном ложе.
Амира опустилась на колени, беззвучно шепча молитву. В беззвучной тишине Амира знала, что она здесь не одна, с ней были любовь и сердце матери, ее ласковые руки, которые она протягивала своей единственной дочери из могилы.
Амира посмотрела на небо, ожидая увидеть там огненный знак… Но с небосклона светило лишь слепящее солнце аль-Ремаля. Амира прошептала матери последнее прости и, опять завернувшись в чадру, медленно пошла домой.
  
Одиночество
 
— Вставай, лентяйка, вставай! Ты что, королева, что спишь до полудня?
Амира протерла глаза и, потянувшись, взглянула на часы.
— Но, тетушка Наджла, сейчас только половина девятого, а я вчера легла очень поздно, готовилась к экзаменам…
— Послушайте ее, только половина девятого! Аллах всемогущий! Да у хорошей жены к девяти часам должен быть готов завтрак, а муж и дети обихожены. Подумайте, какая важность — экзамены! Когда я сказала твоему отцу, что образование сделает тебя лучшей женой, то не могла и предположить, что ты, выучившись, станешь пренебрегать своими женскими обязанностями, которые важнее всяких наук. Ты что думаешь, солнцеликая и луноподобная? Получишь диплом, которого ты так домогаешься, и станешь самой лучшей невестой в аль-Ремале и самой важной женщиной в этом доме?
Амира закусила губу, чтобы удержаться от дерзости. Нет, она не считала себя лучшей женщиной в доме Омара Бадира. Но она была в нем белой вороной. Амира чувствовала это всегда, но особенно резко после смерти Джихан. Книги, которые она с жадностью проглатывала, занятия с домашними учителями, тайные желания — все это еще более отчуждало Амиру от окружающих. Но какой смысл объяснять все это тетушке Наджле? Она расценит это как неуважение и тотчас доложит обо всем отцу. И все будет сделано под лицемерным предлогом заботы о племяннице. Разумеется, для нее самое главное — воспитать из девушки добрую и преданную жену!
— Ну ладно, — сказала Наджла, успокоенная молчанием Амиры. — Быстренько вставай и одевайся. Отец упомянул, что хочет за завтраком отведать салика — он особо подчеркнул это свое желание, — и если мы не поспешим, то на рынке к нашему приходу останутся одни кости. Вполуха слушая тетку, Амира выскользнула из постели и набросила поверх ночной рубашки хлопчатобумажный халат: она не любила показываться раздетой ни тете Наджле, ни тете Шамс. Обе были безобразно толсты, и, несмотря на повышенный интерес к интимной жизни других, сами были начисто лишены какой бы то ни было привлекательности.
Амире казалось, что в своих темных, безрадостных одеждах ее тетки напоминают ведьм из «Макбета» — этой книгой она зачитывалась несколько последних ночей. Временами девушка испытывала по отношению к ним жалость: жизнь в доме ее отца было пределом мечтаний и возможностей двух старых дев. Но какое удовольствие находили они в том, чтобы шпионить за Амирой, постоянно ее притеснять и рассказывать о ней отцу всякие небылицы? Неужели они таким образом надеялись заслужить его одобрение?
Склонившись над мраморной раковиной, Амира чистила зубы и терла лицо французским мылом, которое прислал ей Малик. Тонкий аромат мыла напоминал ей о земле, так непохожей на аль-Ремаль. Это был мир Малика, он лежал где-то далеко, в другом измерении и пространстве, — огромный и чудесный мир!
— Ялла, ялла — торопись, торопись, Амира, — крикнула из комнаты тетя Наджла. — Пока ты копаешься, на рынке раскупят лучшие куски мяса и нам достанутся только хрящики.
Амира заторопилась. Если сейчас исполнить все капризы тетушки, то, может, к вечеру ее оставят наконец в покое и у нее появится возможность позаниматься с мисс Вандербек, которая стала ее персональным наставником — тутором. Занятия с мисс Вандербек представлялись Амире волшебным ковром-самолетом, который переносил ее в незапамятные времена и дальние страны: то в Россию восемнадцатого века, где твердой рукой, по-мужски правила тогда императрица Екатерина, то во Францию девятнадцатого века, где жила женщина, писавшая скандальные романы и взявшая себе мужское имя Жорж Санд. Эта женщина открыто жила с композитором Шопеном, который не был ее законным мужем. То в Англию, где такая же затворница, как Амира, Джейн Остин, сумела всколыхнуть затхлую атмосферу общества.
— У меня никогда не было такой прилежной ученицы, — одобрительно говорила Амире мисс Вандербек.
И вот теперь, когда получение заветного диплома было уже совсем близко, девушку охватила растущая грусть. Какую ценность будет иметь для нее этот клочок бумаги? Она мечтала о путешествии в Париж, а на самом деле ее путешествия ограничатся поездками на базар и посещениями таких же узниц шариата, как она сама.
Таковы тесные рамки ее жизни. Думая о Малике, Амира пыталась представить себе жизнь своего брата, и его дни представлялись ей тем более насыщенными, чем более пустыми казались ей ее собственные.
Амира примерила кремовое льняное платье, вдела в уши золотые сережки, подарок Ум-Юсеф на шестнадцатилетие, и задумалась. Кто обратит внимание на ее красоту, на ее наряды и золотые украшения? Все, кто любил ее, умерли или далеко. Без них в доме нет для Амиры ни радости, ни тепла. Остались только суетливая тетя Наджла и ехидная тетя Шамс.
Несколько минут спустя одетые в черное и закутанные в чадры Амира и ее тетка уселись в черный «бентли» из коллекции дорогих иностранных автомобилей, предмета гордости и тщеславия Омара Бадира.
Несмотря на жару, тетушка Наджла удовлетворенно вздохнула, опустившись на мягкое сиденье машины. Поездка за покупками была звездным часом для этой женщины, ведь она хорошо помнила те времена, когда на рынок допускались только мужчины и рабыни. Но, как говаривал Омар, времена изменились, и теперь он мог под свою ответственность отпустить женщин из дома на базар, при условии, конечно, что отвезет их туда мужчина, — так повелевал шариат.
Машина быстро неслась по узкой дороге, но вдруг ее движение затормозилось из-за старика, медленно трусившего впереди на тощем осле. Водитель нажал на клаксон. Но библейского вида старец проигнорировал требование уступить дорогу. Тогда, забыв о своем нетерпении, шофер глубоко вздохнул, закурил сигарету и отдался на волю Всемогущего.
Через некоторое время машина и ее пассажиры доехали наконец до захудалого уличного рынка, состоящего из дюжины деревянных прилавков, покрытых толстым слоем пыли.
Аромат свежих фруктов перебивался резким запахом только что освежеванных баранов.
— Купите дыни, сладкие, как сахар! — зазывно кричал торговец фруктами.
— Мои фисташки едят даже короли! — не отставал от него продавец орехов.
— Ни одним пиастром больше, даже если это будет стоить мне жизни! — кричал какой-то покупатель, устав торговаться.
Тетя Наджла уверенно прокладывала себе путь к мяснику. Жилистого крепкого парня по имени Абу Талиф было видно издалека: поверх белого тоби на нем был забрызганный кровью фартук. Стоя рядом с висящими у его прилавка бараньими тушами, Абу Талиф кланялся покупателям, обнажая в улыбке два золотых зуба — свидетельство своего процветания.
— Госпожа, я вас умоляю, — укоризненно произнес продавец, видя, как тетя Наджла, не говоря ни слова, начала ощупывать одну баранью ногу за другой, — вы зря это делаете. Все мое мясо превосходного качества, без порока и единого пятнышка. Можете выбрать любой кусок с закрытыми глазами и, клянусь честью, останетесь довольны.
Мольбы и укоры оставили тетушку совершенно равнодушной, она продолжала методично ощупывать мясо. Наконец она сделал свой выбор.
— Три кило от этого куска. Мне нужно мясо для салика, поэтому оставь немного костей.