Мираж

Через несколько минут Амира уже лежала в кровати. Хотя ее не покидало гадливое ощущение, что к коже прилипла тюремная грязь, девушка не рискнула принять душ. Ничего страшного, накрахмаленная ночная сорочка была безукоризненно чиста и благоухала лавандой.
«Я не буду спать, — решила Амира. — Если закрою глаза, то снова увижу бедняжку Лайлу в страшной тюремной камере».
Но молодость взяла свое, и Амира незаметно уснула. Она открыла глаза оттого, что служанка — суданка Бахия тронула ее за плечо.
— Я принесла тебе завтрак, — сказала Бахия, обнажив в заговорщицкой улыбке ряд золотых зубов. На подносе была чашка дымящегося чая, поджаренные хлебцы, блюдце с оливками и ломтик белого сыра.
— Спасибо, Бахия, и спасибо тебе за…
— Тс-с-с, дитя мое. Чем меньше я буду знать, тем за меньшее мне придется отвечать.
— А где Малик? Он все еще слит?
— Нет, нет. Когда я проснулась, твой брат сидел на кухне. У него был такой вид, словно он вообще не ложился. Но откуда мне знать? — На лице суданки снова появилась лукавая улыбка. — А сейчас они с вашим отцом заперлись в большом кабинете.
Амира рывком вскочила с постели. За закрытыми дверями отцовского кабинета в эти минуты происходило нечто очень важное. И это важное касалось дочери Лайлы и Малика, в этом Амира была уверена. Но о чем именно говорит Малик с отцом? Забыв о завтраке, девушка наскоро умылась, расчесала свои черные, как вороново крыло, волосы, быстро оделась и торопливо сбежала по лестнице на первый этаж.
Двери кабинета и в самом деле были плотно закрыты. Приложив ухо к створке, Амира прислушалась, но уловила лишь глухой рокот мужских голосов. Надо было собраться с духом, и она решилась.
Осторожно повернув ручку двери, Амира, затаив дыхание, легонько потянула ее на себя, потом резко дернула. Скрипнули петли. Девушка в страхе застыла на месте, но разговор продолжался.
— Я уже не мальчик, — говорил Малик. — Я вполне взрослый мужчина, чтобы понимать, чего хочу от жизни. Я не испытываю ни малейшего интереса ни к международному праву, ни к менеджменту, так зачем же мне тратить на Сорбонну твои деньги и мое время? Я хочу заниматься тем, что мне по-настоящему по душе, как это сделал когда-то ты сам.
Амира почти не дышала: она ожидала от отца вспышки гнева. Но ее не последовало. Но как это Малик добровольно отказывается от чудесных соблазнов парижского университета? Сама Амира отдала бы все на свете, лишь бы оказаться на его месте.
— Ты поставил перед собой достойную восхищения цель, сынок. — В голосе отца Амире послышался сарказм. Но, может быть, ей это только показалось? — Коль скоро ты стал мужчиной, — продолжал отец, — то скажи, какое поприще ты решил для себя избрать?
— Я хочу заняться морскими перевозками, — ответил Малик таким тоном, словно его решение было плодом длительных раздумий и сомнений. — Но я отнюдь не глупец и понимаю, что не смогу обойтись без твоей помощи. Поэтому я хочу попросить тебя об одолжении, о котором буду помнить всю жизнь. Не замолвишь ли ты за меня словечко своему другу Онассису? Не сможет ли он меня куда-нибудь пристроить? На любое место и должность. Я буду работать и учиться. Как ты, папа.
Амира была уверена, что при этих словах Малика отец улыбнулся. Он частенько рассказывал домашним историю о том, как в семнадцать лет, не имея никакого образования, занялся торговлей шелком и со временем стал известным в королевстве богачом.
— Но тогда было совсем другое время, сынок, — ответил Омар, в его тоне прозвучала неожиданная мягкость. — В наши дни университетское образование может быть очень и очень полезным для человека… Некоторые считают даже, что оно просто необходимо.
— Отец, ты же знаешь, что я не самый прилежный в мире студент. Ты не раз об этом говорил. Да и у меня есть диплом Викторианского колледжа. Остальному я научусь сам, это я тебе обещаю.
Наступило молчание. Амира поняла, что Малик улыбается своей неповторимой улыбкой, перед которой было трудно устоять.
— Кроме того, — продолжал Малик, — не ты ли, порицал многих своих друзей, сыновья которых учились в европейских колледжах и университетах? Я же слышал, что ты говорил, что их сынки получают свои дипломы в казино и публичных домах. Ты должен радоваться, что меня не прельщает такая разгульная жизнь.
Омар рассмеялся. Послышался звук крутящегося диска телефона. Омар набрал номер и, когда в трубке ответили, заговорил по-английски.
— У Онассиса есть для тебя место, где ты бы мог присмотреться к делу, — сказал отец, закончив разговор. — Но это не Париж. — Он помолчал, словно ожидая возражений сына, но Малик молчал. — И даже не Афины… Ты будешь работать в Марселе.
— Я согласен работать где угодно. Спасибо тебе, отец.
— Но помни, что Онассис дает тебе только шанс. Все остальное зависит только от тебя самого. Ты должен сам добиться успеха.
— И я его добьюсь!
— В добрый час!
Скрипнув стульями, мужчины встали. Амира отпрянула от двери и бросилась в свою комнату.
Как только Омар уехал в офис, она поспешила к брату. Бахия была права: Малик действительно не спал всю ночь. Он побрился и переоделся, но выглядел утомленным, его воспаленные глаза говорили о бессонной ночи и невыплаканных слезах.
— Я слышала твой разговор с отцом. Зачем ты сказал ему, что не хочешь ехать в Сорбонну? Ведь это неправда.
— Теперь правда, сестренка, — сказал Малик, потрепав Амиру по волосам. — Слишком за многое я теперь отвечаю, понимаешь? Так что мой отказ от Парижа не слишком большая жертва. — Его голос дрогнул. Малик вспомнил о том, что должно было произойти через несколько часов.
Наступало роковое утро. Что было делать, о чем говорить? Амира хотела побыть с братом, но он предпочел одиночество, заперевшись в своей комнате.
Девушка взялась за книгу, но смысл прочитанного ускользал от нее. Амира попыталась было помочь Бахии на кухне, но и там все валилось у нее из рук.
А часы все текли и текли, и казалось, что этой пытке не будет конца.
В час дня, сразу после утренней молитвы, Лайле суждено было умереть.
Незадолго до полудня Малик ворвался в комнату Амиры.
— Я ничего не могу с собой поделать! Я должен туда пойти! Мое место рядом с ней!
— Нет, Малик, ты не должен этого делать. Кто-нибудь заподозрит…
— Никто ничего не заподозрит. Все решат, что сынок богача захотел пощекотать себе нервы, — с горечью произнес Малик.
— Тогда я пойду с тобой.
— Ни в коем случае! Молодой девушке там не место.
— Ты что, забыл, что прошлой ночью я была в аль-Масагине? Когда я собиралась туда, ты не отговаривал меня.
«Я сейчас очень нужна Малику, — подумала Амира, — он в таком состоянии, что вполне способен на необдуманные слова или поступки».
Между братом и сестрой завязался ожесточенный спор. Малик запретил ей присутствовать на казни, и тогда Амира решилась на последнее средство.
— Если ты не возьмешь меня с собой, то я сама пойду к тюрьме, так и знай.
Малик промолчал, и Амира поняла, что победила.
Задолго до срока Амира выскользнула из дома с пакетом, где лежал ее мальчишеский наряд. Забравшись в машину Малика, она переоделась и водрузила на нос солнцезащитные очки.
Посреди выжженной беспощадным южным солнцем безлюдной площади высился вкопанный в землю толстый деревянный столб, рядом с ним громоздилась куча насыпанных чьими-то недобрыми руками крупных белых речных голышей.
Поначалу Амире показалось, что в судебной машине произошел неожиданный сбой и исполнение приговора отсрочили или отменили. Площадь была пустынна. За исключением двух полицейских, на ней никого не было.
Но нет, в тени тюремных стен прятались сотни пришедших на казнь людей. Некоторых Амира знала — это были друзья отца и Малика. Но в основном здесь собрались бедняки. И было очень много женщин, гораздо больше, чем мужчин.
Из ворот тюрьмы вывели Лайлу и привязали к позорному столбу. Глаза несчастной закрывала черная повязка. В десятке метров от столба застыли, словно статуи, члены семьи Лайлы.