Т. 03 Гражданин Галактики

Однажды вечером я разговаривал с ними и, как всегда, поглядывал на ее портрет, когда вдруг мне пришло в голову, что время бежит и Конфетка, должно быть, сильно изменилась — они ведь в эти годы растут особенно быстро. Тут же у меня родилась роскошная идея.
— Дядюшка, а почему бы не попросить Конфетку послать свою последнюю фотографию Расти Родсу. А он передаст ее Дасти, который нарисует ее тебе так, что она будет не хуже вот этой, с той лишь разницей, что та будет посвежее, так что ты узнаешь, как выглядит Конфетка сейчас. Как думаешь, Конфетка? Разве плохая мысль?
«В этом нет необходимости».
В ту минуту я как раз смотрел на фотографию, и у меня чуть крыша не поехала. На мгновение я увидел на фото совсем другое лицо. О, это была та же смешливая девочка, но теперь она казалась старше, у нее не хватало переднего зуба и причесана она была иначе.
И еще она была живая. Не просто цветное стерео-фото, а живая. А это, знаете ли, большая разница!
Но стоило мне сморгнуть, как фотография опять оказалась прежней.
Я прохрипел:
— Дядюшка, кто это сказал «в этом нет необходимости»? Ты или Конфетка?
— Конечно же, Конфетка. Я только повторил.
— Да, Дядюшка… но я слышал не тебя! Я слышал ее.
Потом рассказал ему про фотографию. Он кивнул:
— Да, она выглядит именно так. Только она велит сказать тебе, что зуб уже начал расти.
— Дядюшка… бесполезно отрицать… На какую-то секунду я нахально влез в вашу личную волну!
Случившееся меня просто потрясло.
— Я это знал и раньше. И Конфетка — тоже. Но только ты не «влез», сынок. Друг — всегда желанный гость.
Я все еще пробовал вникнуть в суть происшедшего. Последствия того, что сейчас произошло, были, пожалуй, значительнее тех, что возникли, когда обнаружилось, что мы с Патом можем читать мысли друг друга. Только я пока еще не мог осмыслить всей глубины этих последствий.
— Хм… Дядюшка, как ты полагаешь, мы не могли бы повторить это?
«Конфетка, как ты считаешь?»
«Попробовать можно».
Ничего не вышло… если не считать, что мне показалось, будто раз я услышал ее голос одновременно с голосом Дядюшки, когда она сказала: «Доброй ночи, Томми». Впрочем, полной уверенности у меня не было.
Добравшись до постели, я рассказал Пату о случившемся. Он страшно заинтересовался, когда мне с известным трудом удалось убедить его в том, что такое событие действительно имело место.
«Этим следует заняться, старина. Давай-ка я это зарегистрирую. Док Мейбл, бесспорно, захочет обмозговать такое дело».
«Э-э-э… давай немного подождем, пока я не обговорю его с Дядюшкой Альфом».
«Что ж, ладно. Я полагаю, это его бэби… причем в самых разных смыслах. Кстати, об этой бэби… может, мне следует ее навестить? Если мы на этом конце объединим наши усилия, может, у нас лучше получится? Где живет его племянница?»
«Хм… в Йоханнесбурге».
«М-м-м… Нечего сказать, далековато, но я уверен, ФППИ пошлет меня туда, если доктор Мейбл заинтересуется».
«Вероятно. Но давай, я сначала поговорю с Дядюшкой».
Но Дядюшка сначала решил поговорить об этом с доктором Деверо. Они попросили меня зайти, и док захотел попробовать тут же, не сходя с места. Он, можно сказать, был возбужден, чего я никогда раньше не видел. Я сказал:
— Готов, но, боюсь, ничего не получится. Вчера-то не вышло. Думаю, тот случай был просто необъяснимым феноменом.
— А ты уж лучше скажи, что тебе все приснилось! Если вышло один раз, должно получиться и в другой. Только следует исхитриться и создать соответствующие условия. — Док поглядел на меня. — Не станешь возражать против крошечной дозы гипноза?
— Я? Конечно нет, сэр. Только меня почти невозможно загипнотизировать.
— Вот как? Согласно твоему личному делу, доктору Арно это все же удалось. Давай притворимся, что я — это она.
Я чуть не расхохотался ему в лицо. Скорее уж я похож на Клеопатру, чем док на хорошенькую доктора Арно. Однако ради шутки я согласился попробовать.
— Все, что потребуется от вас обоих, это легкий транс, который позволит отключиться от местных раздражителей и сделает вас более восприимчивыми.
Не знаю, как он должен ощущаться, этот самый «легкий транс». Я его не чувствовал, хоть и не спал. Зато я опять услышал голос Конфетки.
Полагаю, что интерес доктора Деверо носил чисто научный характер. Любой неизвестный ранее факт, касающийся вопроса, что заставляет людей «тикать», мог вывести доктора из состояния его всегдашней апатии. Дядюшка же Альфред считает, что доктора привела в восторг еще и возможность создать дополнительную линию связи — просто так, на всякий пожарный случай. В том, что сказал Дядюшка, явно прозвучал намек, что ему лично вечная жизнь не суждена.
В словах Дядюшки таился и еще более глубокий смысл. Дядюшка очень деликатно дал мне понять, что если с ним что-то случится, то ему будет радостно знать, что кто-то, кому он верит, станет приглядывать за его бэби. Он не сказал этого напрямик, во всяком случае, не так ясно, поэтому от меня не требовался ответ… И это хорошо — иначе у меня могло бы перехватить горло. Все только подразумевалось — и это был величайший комплимент, полученный мной за всю жизнь. Не уверен, что я его заслуживал, а потому я просто решил вести себя так, чтобы заслужить его в будущем. Если мне когда-нибудь придется занять то место, на которое намекнул Дядюшка.
Теперь я, конечно, мог «разговаривать» и с Дядюшкой Альфом не хуже, чем с Конфеткой. Только я никогда не прибегал к этому, за исключением тех случаев, когда мы все трое собирались вместе; телепатия — это всегда вторжение в личную жизнь, если оно не вызвано необходимостью. Сам я никогда даже не вызывал Конфетку — исключением была пара опытных тестов, проводившихся доктором Деверо, которому загорелось узнать, могу ли я вызвать Конфетку без помощи Дядюшки. Для этого понадобились наркотики — Дядюшка мог проснуться, услышав, что кто-то работает на его «волне». В других случаях я Конфетку не тревожил. Просто не имел права лезть в мозг малышки, если она не была к этому готова и не хотела моей компании.
Все это случилось почти сразу же после того, как Пат женился.
  
ГЛАВА XI
 
«Пробуксовка»
 
В течение всего времени, пока мы наращивали скорость, то есть уже после того как доктор Деверо занялся мной, мои отношения с Патом непрерывно улучшались. Я выяснил, что, признавшись самому себе в том, что всю жизнь недолюбливал Пата и даже презирал его, я больше не чувствовал ни того ни другого. Я вылечил его от привычки вызывать меня в любое время, когда ему заблагорассудится, тем, что начал сам вызывать его по пустякам, когда захочу, а он, к своему удивлению, не смог выключать меня с той же легкостью, с какой выключал будильник. В результате мы выработали формулу «живи и давай жить другим» и с тех пор отлично сосуществовали. Вскоре я нашел, что с нетерпением жду времени, установленного для «свиданий», и понял, что люблю Пата, но не «опять», а «наконец-то», так как никогда раньше не испытывал к нему таких теплых чувств.
Но постепенно сближаясь с Патом эмоционально, мы одновременно расходились все дальше и дальше в другом — стало сказываться воздействие «пробуксовки». Как вы легко можете понять, анализируя формулы относительности, взаимосвязь их компонентов отнюдь не линейна — она может быть слабо выражена на начальных стадиях процесса, а затем нарастает черт знает с какой силой по направлению к другому концу шкалы.
Когда мы достигли трех четвертей скорости света, Пат стал жаловаться, что я приобрел дурную привычку растягивать слова, в то время как мне казалось, что он бормочет их с какой-то непонятной быстротой. При девяти же десятых скорости света различия в произношении составили уже один к двум, но мы поняли, где зарыта собака, и теперь я старался говорить как можно быстрее, а Пат умышленно растягивал слова.
При девяноста девяти сотых скорости света разница достигла уже отношения одного к семи, и нам с Патом оставалось только одно — постараться хоть как-то догадываться о смысле передачи. Однако в тот же день контакт между нами прервался окончательно.