Орхидея, королева Сингапура
«Кате такая мать была бы очень нужна. Они бы запросто выступили вдвоем в конкурсе „Дочки-матери“, — усмехнулась про себя Лидия Сергеевна. — Но почему у девочки такая азиатская внешность? Мама выглядела абсолютной европейкой. Может, в роду кто-нибудь есть? А может, отец Кати, которого так тщательно скрывала Марина?..» Все эти мысли пронеслись в голове у Лидии Сергеевны, пока Марина рассказывала ей о своем журнале, о его назначении и показывала вопросы, которые она подготовила для нее, прежде чем включить диктофон.
Лидия Сергеевна, не ожидая такого журналистского напора, немного растерялась и почувствовала, что здесь не время и не место говорить с главным редактором на такую сугубо интимную тему, что Марина может замкнуться и еще, чего доброго, выставить ее за дверь. Изучив за много лет психологию женщин, она знала, какими те могут быть злыми и вспыльчивыми, погладь их против шерсти.
«Нет, так я испорчу все дело», — подумала Лидия Сергеевна. В это время в дверь просунулась чья-то голова и Марину Александровну позвали посмотреть фотографию на обложку. Главный редактор, извинившись, вышла, и Лидия Сергеевна приняла мгновенное, как тогда, решение. Она включила диктофон и почти без пауз произнесла то, что мысленно репетировала всю ночь. Это было ее признание, сделанное впервые за восемнадцать лет, с тех пор как она поменяла фамилии у двух девочек. А на прощание сказала, что, если Марина надумает поговорить, то всегда может найти ее в роддоме, а если нет — тайна, которую она хранила столько лет, останется между ними. Лидия Сергеевна выключила диктофон и покинула редакцию.
«Если она о чем-либо сожалеет, у нее будет время спокойно разобраться наедине с собой. А так получилось бы, что я, свидетельница ее позора, неожиданно застигла ее врасплох. И Марина, будучи по натуре очень гордой, могла бы не совладать со своим самолюбием. Я ей предложила компромисс и заодно сказала, что девочка круглая сирота. Пусть решает, как ей поступить», — размышляла главврач по дороге в роддом.
Не успела Лидия Сергеевна войти в кабинет, как раздался телефонный звонок. Срывающийся голос Марины в трубке прокричал:
— Это правда? Моя дочь жива? Где она? Вы знаете? Я очень хочу скорее с ней встретиться! Вы мне поможете? — И после паузы, уже немного поостыв, спросила: — А чем вы можете доказать, что это… не шантаж?
4
Восемнадцать лет назад— Мариночка, ты неважно выглядишь, — заметила мама, встретив ее в лондонском аэропорту и усаживая на переднее сиденье роскошного автомобиля с правым рулевым управлением.
— Может, тебе, как в прошлом году, снова отдохнуть в «Спутнике»? Господи, какое это счастье — море, Сочи, а у нас все дожди, дожди, я так устала от дождливой погоды, — мама фальшиво улыбнулась, лавируя между огромными двухэтажными лондонскими автобусами. Марина знала, что загранкомандировка отца подошла к концу, но мама заставила его лететь в Москву и договориться с начальством о продлении срока еще на один год. Папа терпеть не мог унижаться, но маму ослушаться не посмел.
— Сейчас ты переоденешься, я накупила тебе кучу обновок, и мы пойдем в паб. У меня там назначена встреча с друзьями. Ах, я забыла, ты не любишь пиво.
— Нет, я люблю, просто боюсь поправиться.
— Тебе это не грозит. — Она с восхищением посмотрела на фигуру дочери. — Кстати, о тебе уже кое-кто спрашивал. Помнишь, ты познакомилась с ним прошлой зимой, когда приезжала на каникулы.
— А, этот… — Марина скривилась.
— Не «этот», а сын советника, очень перспективный молодой человек. В МГИМО учится. Через год сюда на практику приедет. Очень подходящая для тебя пара. Его отец хорошо о тебе отозвался, сказал, что красива, умна и целомудренна. А он, как никто, видит людей насквозь.
— Я высоко ценю его проницательность, но мне придется его огорчить. В отличие от меня его сын не обладает ни красотой, ни умом, а о его моральных качествах я бы даже не заикалась.
— Он что, пробовал к тебе приставать?
Марина так на нее посмотрела, что мать решила не развивать тему, но, не выдержав долгой паузы — любопытство взяло верх, — продолжила:
— Может, ты хочешь сказать, что после этого иностранца, — она на мгновение отпустила руль и кончиками указательных пальцев потянув уголки глаз к вискам, — азиата, с которым ты познакомилась в молодежном лагере, у тебя кончилась жизнь?
Марина промолчала.
— Выкинь его из головы. Папе и так уже кое-кто намекал. Ладно бы коммунист или рабочий, но у него отец богач, капиталист.
— Какое это имеет значение, если ты говоришь, что с иностранцем даже встречаться нельзя.
— С проверенным можно.
— Проверенным кем?
Но мама проигнорировала вопрос. Новая беспокойная мысль засела в ее голове.
— Надеюсь, ты не принимала от него никаких подарков? У нас это запрещено.
— Никаких, — четко произнесла Марина и еле слышно добавила: — …Кроме одного.
— Что, что ты сказала? — Она подозрительно покосилась на дочь.
— Я пошутила, мамочка, — попыталась развеять сомнения Марина.
Но мама не унималась, ей не понравился тон дочери: та явно что-то недоговаривала.
— Ты имеешь в виду эту аляповатую брошку? — спросила она, показав на крошечную орхидею на груди дочери.
— Я пошутила, — упрямо повторила Марина.
— А где он учится? Я забыла тебя об этом спросить. Или, как папочка, он эксплуатирует чужой труд?
— Нет, в отличие от сына советника, он сам блестяще сдал вступительные экзамены и учится здесь, в Оксфорде.
Мама беспокойно заерзала на сиденье.
— Не переживай, сейчас он уехал к своим родителям в Сингапур и… у нас уже все кончено. — Лицо Марины неожиданно побелело, голос стал срываться: — Ты же сама говорила, что меня исключат из института за связь с иностранцем. Или это не так? Может, ты меня обманула?
Мать почувствовала, что перегнула палку, вновь назревал старый скандал, и это в день приезда дочери, с которой она не виделась более полугода.
— Деточка, ты же знаешь наши порядки, — первый раз с грустью, без притворства, произнесла женщина.
Неоднократно приезжавшая в Лондон Марина знала, что в Англии есть много достопримечательностей, радующих сердца туристов. Это знаменитый Бит-Бен, и Тауэр-бридж, и Британский лев, и популярный пивной бар, по-английски паб, «Джон Буль», куда в день приезда зазывала ее мама. Еще маме нравился в Лондоне фешенебельный магазин «Хэрродс». Он был известен не только в столице Великобритании, но и во всем мире. Самые знаменитые фирмы соперничали за право быть в нем представленными. А когда в начале года в магазине проходила распродажа, сюда со всех концов Англии съезжались люди, чтобы приобрести подешевле товары с маркой «Хэрродс».
Марина иногда заходила в универмаг просто полюбоваться интерьером и роскошным оформлением прозрачных витрин, которое часто менялось. В этот приезд мама затащила ее посмотреть входящую в моду одежду с широкими накладными плечами.
— После маленьких водолазок и узеньких пройм для консервативных англичан этот стиль кажется излишне модерновым и претенциозным, — комментировала мама, видимо вычитав это в каком-нибудь модном журнале.
Витрины «Хэрродса», как всегда, впечатляли. Шикарные манекены в двигающейся по кругу огромной деревянной ладье манили в далекое царство грез.
Еще красивее выглядел «Хэрродс» с наступлением сумерек, когда сотни огней освещали его, как многопалубный дрейфующий в открытом море корабль с великим множеством туристов на борту.
Марина обожала общество. Но сегодня ей хотелось одной побродить по Лондону. С шумной Пиккадилли, где всегда царила суета и было полно людей и машин, Марина направилась к Трафальгарскому скверу. Обходя вокруг знаменитую колонну Нельсона, она размышляла о храбрости славного адмирала, погибшего в Трафальгарском сражении, о преданности его соратников, которые, снискав всеобщее уважение англичан, не захоронили его в чужих водах, а, несмотря на долгое плавание, доставили тело в Англию в бочке со спиртом.