Черный Ангел
Часть первая
Тому, кто не постигнет правды о так называемом дьяволе, никогда не разобраться в истоках зла.
Глава 1
Крепко держась правой рукой за поручень, женщина сходила из автобуса-экспресса, осторожно наступая на каждую ступеньку. Вздох облегчения вырвался у нее, как только она оказалась на земле. Это облегчение она всегда испытывала, когда выполняла простую задачу без происшествий. Она еще не была стара — только что разменяла пятый десяток, — но выглядела и чувствовала себя намного старше, потому что многое вынесла, и накопившиеся печали усилили предательский ход времени. Она давно перестала ежемесячно ходить в парикмахерскую красить свои серебристо-серые волосы. От углов глаз, словно затянувшиеся шрамы от старых ран, пролегли глубокие морщины, такие же как и на лбу. Женщина знала, откуда эти борозды, порой она ловила себя на том, что вздрагивает, будто от боли, увидев свое отражение в зеркале или в витрине магазина. Морщины становились заметнее и глубже, когда она задумывалась. На ее лице отражались одни и те же мысли, одни и те же воспоминания, одни и те же лица, которые она вспоминала: мальчик, теперь уже мужчина; ее дочь, какой она была когда-то и какой теперь могла бы быть; тот, кто зародил эту маленькую девочку в ее чреве, его остервенелое, перекошенное злобой лицо. Иногда она видела это лицо разбитым, буквально изодранным в клочья, каким оно было тогда, когда закрывали крышку гроба над ним, стирая наконец его физическое присутствие в этом мире.
Ничто, пришла она к выводу, не прибавляет лет женщине быстрее, чем проблемное дитя. В последние годы она пережила череду неприятных случайностей и отходила после столкновения с ними значительно дольше, чем когда-то. Ей все время приходилось быть начеку, хотя порой это были совершенно незначительные мелочи: край тротуара; ничтожные, не удостоившиеся внимания коммунальных служб трещины на тротуаре; внезапный толчок, как раз в тот момент, когда она поднималась со своего места в автобусе; оставленный незакрытым кран и вода, залившая пол кухни. Она боялась всех этих несчастливых случайностей больше, чем подростков, собиравшихся на автостоянке у торговых рядов около ее дома, поджидавших тех, кого они могли по каким-то своим причинам счесть легкой добычей. Она знала, что никогда не попадет в число их жертв, ведь они боялись ее сильнее, чем полицию, чем своих более порочных сотоварищей, поскольку знали о человеке, тень которого сопровождала ее по жизни. Что-то в ней восставало против этого, хотя их страх приносил ей чувство уверенности и защищенности. Эта защищенность была ею дорого оплачена, приобретена, как она верила, потерей его души.
Порой она молилась за него. Пока остальные прихожане вслед за проповедником возглашали «Аллилуйя!», били себя в грудь и трясли головами, эта женщина оставалась безмолвной, лишь беззвучно молилась, прижав подбородок к груди. Когда-то давным-давно она, бывало, просила Бога, чтобы человек этот смог бы снова повернуться к Его сияющему свету и получить спасение, отказавшись от насилия. Теперь она больше не надеялась на чудо. И, думая об этом человеке, она молила Бога, чтобы, когда эта заблудшая овца предстанет во время Страшного суда, Господь проявил милосердие и простил все его прегрешения. Чтобы участливее посмотрел на жизнь, прожитую этим человеком, и нашел в ней хоть малые крупицы добродетели, которые могли бы позволить простить этого грешника.
Но, может быть, не всех можно спасти, искупив их грехи, видимо, есть грехи ужасные настолько, что навсегда остаются по ту сторону прощения.
По словам священника, Бог прощает все, но только если грешник искренне признает свои грехи и захочет стать на путь исправления. Если это действительно так, то страшно подумать, но ее молитвы не будут иметь никакого значения и он останется проклятым навечно.
Женщина показала свой билет мужчине, разгружающему багаж из автобуса. Он был с ней груб и резок, но, похоже, он так вел себя со всеми пассажирами. Какие-то юноша с девушкой замешкались, словно не хотели покидать место, освещенное светом из окон автобуса. Потом, прижав сумочку к груди, она покатила чемодан к эскалатору, крепко держась за ручку. При этом тревожно оглядывалась вокруг, вспоминая напутствия соседей по дому: «Не принимай никаких предложений помочь. Не разговаривай ни с кем, даже если кто-то предложит помочь тебе с багажом, пусть даже этот кто-то прилично одет и очень вежлив...»
Но никто не предлагал ей помощи, и она без приключений вышла на суетливо-деловитую улицу этого чужого ей города, грязного, заполненного многолюдной толпой, неумолимого и беспощадного. Такими же чужими для нее могли бы оказаться Каир или Рим. Еще дома она старательно записала адрес на листочке бумаги. Человек из гостиницы объяснил ей по телефону, как добраться, она слышала раздражение в его голосе, поскольку ему пришлось несколько раз повторять адрес и название гостиницы. Но она ничего не могла поделать — она не различала знакомых звуков, когда кто-то говорил с таким явным иностранным акцентом.
Она шла по улицам, везя за собой сумку. Она тщательно отмечала номера улиц, пытаясь делать как можно меньше поворотов, пока не подошла к большому зданию полицейского участка. Там она прождала целый час, пока наконец не появился полицейский, готовый выслушать ее. Он держал перед собой почти пустую папку-скоросшиватель, но ей нечего было добавить к тому, что она уже сказала ему по телефону, а он, в свою очередь, мог лишь заверить ее, что они делают все, что могут.
Все же она тщательно заполнила еще какие-то бумаги, надеясь, что какая-нибудь самая незначительная деталь, которую она сообщит им, может вдруг привести их к ее дочери. Затем покинула участок и на улице остановила такси. Она протянула водителю листок бумаги с адресом ее гостиницы через маленькое отверстие в стекле, отделяющем пассажира от водителя. Потом спросила водителя, сколько стоит доехать туда, но он только пожал плечами. Он был выходцем из Азии и не сильно обрадовался маршруту, прочитав адрес.