Муж есть муж

Что-то очень мягкое. Нежное вторжение в сон. Дождь. Легкий прилив. Но это не был ни дождь, ни прилив, это было что-то другое… Другое? Я искала слово. Я знала, что оно существует, но я его забыла. Очень красивое слово. Главное слово. А вторжение продолжалось, разливалось по мне, захватывало спящие клетки моего мозга…
Музыка!
Я проснулась. В ночи кто-то играл на пианино. Кто-то? Я встала из-за стола, за которым спала, положив голову на руки, и тихо прошла в гостиную.
Жан сидел за пианино. Он все еще был в кожаной куртке, и входная дверь за ним была открыта, к радости маленьких кровожадных бестий.
Я люблю смотреть на него тайком. Так я будто краду что-то у времени, которое нам отмерено.
Я смотрела на него - подарок. Я слушала его - Моцарт.
Я смотрела, как он будит, запускает остановившееся сердце Фонкода. Иногда он морщился от фальшивой ноты: пианино, как и каждый год, нуждалось в настройке.
Я не могла выдержать долго.
Я подошла и обняла его за шею, и он целовал голую кожу, оказавшуюся у его губ.
Это было восхитительно, и я представила себе лето, полное поцелуев. Он посадил меня к себе на колени, одной рукой обнимая меня за талию, а другой мягко продолжая играть. Я сказала “как красиво!”, он сказал “как фальшиво!” и пожаловался, что пианино пострадало от зимней сырости. Завтра он вскроет ему живот, в случае необходимости разберет его целиком…
Ой! Я забыла сказать ему о передаче!
- Так ты слушала? - спросил он с неудержимым мужским кокетством, но тут же добавил: “Мне кажется, получилось хорошо” тоном, каким Поль говорит “мне кажется, я справился с этим немецким сочинением!”.
Мы оба знали, что получилось хорошо, и это нас потрясло. Эта симфония в Версале была не просто профессионально сделанной работой, она была вехой в нашей жизни.
- Мы на недельку сьездим куда-нибудь вдвоем, - сказал Жан. - Мы это заслужили!
Да! Да! Мне очень этого хочется. Настолько, что мне стыдно. Я пытаюсь задушить мечту, представляя себе все возможные катастрофы, способные обрушиться на Фонкод в мое отсутствие. Что, если дети заболеют? Если их придет резать бродяга? А если гадюка? А если пожар?
- Но ведь Консепсьон обещала остаться! Мне кажется, это успокаивает!
В какой-то степени - да…
- В конце концов, они уже не дети!
- Справедливо…
- Похоже, ты просто не хочешь со мной ехать?
- О! - возмущенно воскликнула я.
Он выиграл. Мое чувство вины со сломанной шеей валялось у наших ног.
- Согласна?
- Согласна!
Осмелевший от нашей неподвижности рой комаров разжился пинтой свежей крови.
- Попались!
Мальчишки только что вошли в комнату: Альбин как всегда - гогоча, Поль - с обеспокоенным видом.
- Где вы были?
- Мы пошли поцеловать коня, - сказал Поль.
- Тебя это и печалит, малыш?
- Не зови его “малыш”! - взвился Альбин.
- Что с тобой?
- Тибер очень состарился,- сказал Поль с легкой дрожью в голосе.
- Это потому, что зимой он скучает без нас! - сказал его брат. - В этом-то все и дело!
- Как и это бедное старое пианино, - сказал Жан, погладив клавиши.
- Но все-таки… сказал Поль, глядя на меня так, будто я могла все устроить: остановить время, вернуть молодость старому розовому коню, которого мы так любим. - Все-таки… - повторил он.
Нежный маленький мальчик, с сожалением покидающий детство. Четырнадцать лет - прекрасный и неудобный возраст между детством и юностью…
Чтобы прервать ход его мыслей, я предложила пойти поужинать. Все трое переглянулись и разразились смехом.
- Она действительно не знает! - сказал Альбин.
- Угадай, куда я водил этих молодых людей? - спросил Жан
(И тут-же все рассказал, потому что я никогда ничего не угадываю)
- Я возил их к Пуану!
Какая замечательная идея! Пуан, Лувр, визит в порт Роттердама - это вещи, которые ребенок никогда не забывает.
- Девятую надо было отметить! - сказал Жан.
- Признаться, я не очень любил Шуберта, - заржал Альбин, - но после обеда у Пуана я с ним подружился!
Я спросила: “ Было хорошо?”, и они снова расхохотались.
- Это было легендарно, - сказал Жан. - Знаешь, я не заказывал столик, идея пришла мне во время финала. Когда мы приехали было 2:20 и метрдотель был в ужасе. Я собрался уходить, и тут пришла мадам Пуан…
- Она закричала, увидев папу!
Закричала? Почему она закричала? Потому, что она его только что слушала, потому что она его узнала и на волне восторга им накрыли столик, шампанское потекло в бокалы, и церемония состоялась.
- Я даже курил сигару! - уточнил Альбин.
- Не дури меня!
Но это правда! Жан дал ему выкурить сигару, этому шестнадцатилетнему ребенку! А впрочем, почему бы и нет?
- Там были пирамидки из масла и совершенно глухой министр, который знаком с бабушкой, - сказал Поль и спросил, люблю ли я утят в майоране по рецепту папаши Жюля. Но я ничего не могла ему на это ответить, я никогда не была у Пуана. Поль был возмущен.
- Папа! Ты должен ее сводить!
- Завтра, - сказал Жан. - Нет, лучше послезавтра. Там ждут Ла Сангрию. Мадам Пуан меня представит и хоп! мы подпишем контракт! Мечты, мечты! И вообще, ваша мать все равно не хочет со мной ехать!
- Это правда?! - мальчишки в ярости.
Конечно, нет! Я сказала “да”, я еду!
Они успокаиваются.
- Ты не думай, что ты нам так уж необходима! - говорит мне Альбин.
- Мы прекрасно можем обойтись и без тебя! - уточняет Поль.
Их бы слова да Богу в уши!
Я зеваю от усталости. Мне осталось только убрать портящиеся продукты со стола и пойти спать, отклонив небольшую партию в бильярд, предложенную мальчишками. Партию в бильярд! Да я на ногах не стою!
- Ты скучная, - заявляет Альбин. - Когда пора играть, ты никогда не стоишь на ногах.
Я смеюсь. Ну и энергия!
Когда я входила в свою комнату, тонко пробило полночь. Мы даже часы завели! В полусне я разделась и погрузилась в постель под балдахином из вышитого муслина, который хранил еще мои девические мечты.
Много позже в комнату вошел Жан. Он опустошил карманы, произвел ужасающий шум, снимая ботинки, разбросал свою одежду во все стороны, открыл краны, почистил зубы… Я слышала обрывки обращенных ко мне фраз, которые усталость не давала мне связать воедино…
- …Да ты спишь, ангел мой!
Я крикнула «Нет!» и провалилась в глубокий сон. Конечно, я смутно чувствовала, как кто-то лезет в постель и обнимает меня. Но, так как я не была уверена, что это Жан, я продолжала спать. Кажется, однако, я спросила у него, не спал ли он с Консепсьон. Я этого совершенно не помню, но верю, что это было, раз он так утверждает. А потом я уже не чувствовала ни его поцелуев, ни комариных.
 
Глава 2
Шторы не были задернуты. Когда я проснулась, полосы света тянулись ко мне сквозь ставни.
Все тихо, мы в отпуске.
Жан спал рядом со мной, положив голову на вышитую подушку.
Консепсьон позаботилась постелить нам самое красивое белье с кружевами и переплетенными буквами Ф и П - единственные инициалы, никогда не принадлежавшие ни одной из ветвей нашего рода, что меня всегда смущало.
Жан был очень красив (золотой лоб, черный нос, золотой рот, черная шея) в полосах света и тени.
Эта картина родила во мне рой проектов, и я допустила ошибку, не приступив тотчас к их исполнению. Но нет, вместо того, чтобы броситься на своего мужа, я имела глупость посмотреть на часы! Оказалось, уже больше 10 часов. Тут же я бросилась к окну и распахнула ставни, они щелкнули и моментально привлекли внимание Консепсьон.
Она выскочила из кухни и закричала мне:
- Я иду!
Шум и свет разбудили Жана
- Отпуск! - сказал он и протянул ко мне руки.
Я жестом остановила его:
- Подожди, сейчас придет Консепсьон!
- Слушай, это уже навязчивая идея! - закричал он.
Я не могла понять, в чем дело, потому что не помнила, что говорила ему вчера вечером. Он освежил мне память и сказал, что он не только никогда не спал с Консепсьон, но даже никогда не думал об этом. Он играл моей рукой, и все вокруг нас заволоклось сиянием, как в сказках.