Быть любимой

В лифте Свете встретилась Луценко, и Света все-таки решила попробовать пожаловаться ей на Нину.
— Нинка совсем с ума сошла, совершенно неуправляемая… — быстро, чтобы успеть выговориться, зачастила Света.
— А тебе все неймется, как я погляжу! Ты б лучше работой побольше занималась, а то мы только Нинку-то и видим: на планерке — она, на переговорах — она…
— Вот, вы ее любите! — отчаялась в очередной раз Света.
— А она нормальная девка! К вам в отдел как ни придешь — она за компьютером, а тебя либо нет, либо ты у зеркала… Занималась бы ты лучше делом, чем дурью маяться да скулить!
Луценко испепелила Свету взглядом и, резко повернувшись, вышла на своем этаже.
«Ах вот как — ей удалось и Анну Павловну околдовать!»
По правде говоря, Света уже подумывала подключить Анну Павловну к кампании по изничтожению Черновой, памятуя о том, как славно она в свое время напортила Савицкому… Савицкому? Тут на Свету повеяло каким-то холодом, словно она прошла мимо открытого погреба… Да, когда-то она так же писала заявления на Генусика… только тогда это у нее получалось заметно легче… может, бросить это дело… пусть себе… Что — пусть?! Заколачивать по пятьсот баксов в месяц, когда Свете детей кормить нечем?! Нет, такому не бывать!..
Наташа, прочтя Светин черновик, только пожала плечами и спросила, действительно ли стоит это делать. Возьмет вот Чернова и уволится, если ей не будут давать подрабатывать…
— Да куда она пойдет — ей пятьдесят лет скоро!
— Ну, кто ее знает…
— Ты мне лучше скажи, здесь все понятно? Поймет Пашка, что она в рабочее время левые переводы делает?
— Понятно-то понятно, но вдруг он начнет разбираться, кто что в рабочее время делает… мало ли что нароет. Может, и тебе, и другим хуже будет.
— Это Пашка-Чебурашка-то разбираться будет? Пашка разбираться не будет. Он сам с собой уже двадцать лет разобраться не может.
Вот уж с кем Свете действительно везло последние пять лет, так это с директорами! Первый был отпетым алкашом, второй просто не показывался на предприятии, а третий, Пашка Пеструх, считал, что он всегда прав по определению, был самоуверен, как все карапетики-недомерки, и, значит, были у него и ниточки, за которые можно было дергать. К тому же Света его хорошо знала, гораздо лучше, чем всех остальных, и он идеально подходил в качестве орудия возмездия. Жаль, конечно, что Анна Павловна отпала — натравить и ее на Нинку было бы славно, уж она нервы-то ей помотать смогла бы! Но Луценко, видите ли, стала преданной Нинкиной поклонницей. На греческую деревяшку купилась! Ну да ладно, для воплощения мечты хватит Свете и одного директора.
На следующее утро Света, едва явившись на работу, высказала Нине все, что думала о переводах «на сторону». Нина не испугалась, а только удивилась.
— Да я сколько здесь сижу, столько их и делаю. Что это вы вдруг дисциплину укреплять вздумали? Может, введем журнал прихода и ухода? Я не против. Но придется начать с себя.
«Это что же, все эти пять лет она каждый месяц лишних полштуки баксов имела?! — ужаснулась Света. — И мне на поездку не дала?»
— Может быть, и не только это введем. Но переводов вы здесь делать больше не будете.
— Здесь не буду, а дома буду.
«Ну, дома ты много не наработаешь», — злорадно подумала Света.
— Не хотите, кстати, подключиться? Все лучше, чем в курилке последнее здоровье терять.
«Последнее здоровье!» — больно и гулко отозвалось у Светы в душе.
— Обойдусь!
— Ну что это за жизнь — без того обойдусь, без сего обойдусь… А так — все лишняя сотенка в кошельке и морщин поменьше.
Света промолчала, кровожадно предвкушая будущие Нинины неприятности.
Через пару дней, когда до Пеструха дошла Светина докладная, а у Пеструха дошли руки до Нины, еще одна Наташа, директорская секретарша, охотно шпионившая за всеми директорами и их заместителями, шепнула ей, что, едва придя на работу, Пал Никанорыч приказал ей вызвать к нему Чернову. Это был хороший знак. Если вызывал через секретаря — значит, Пашка-Чебурашка был разгневан. Чернова пробыла у него не более десяти минут и вышла несколько озадаченная. Это тоже был хороший знак — озадачить ее было непросто.
День прошел в молчании. Нина делала вполне легальный перевод, и придраться было не к чему. Света лишний раз напомнила, что обеденный перерыв у нее — полчаса.
— Я, в отличие от вас, как всегда, уложусь в отведенное распорядком дня время. Девяносто девять процентов людей опаздывают всегда. Я отношусь к тому одному проценту, который не опаздывает никогда. По-моему, вам это известно.
Сейчас Света особенно досадовала на эту мерзкую черновскую привычку — никогда никуда не опаздывать. Чернова говорила, что и сама удивляется этой своей особенности: оказываться в нужном месте ровно за три минуты до назначенного срока. Не за одну и не за пять — а именно за три. Если бы Нина опаздывала, а Света — нет, то можно было бы написать бумажку и про это…
На следующее утро Света застала Нину ваяющей какой-то документ.
— Что вы там пишите?
— Объяснительную на вашу «телегу».
— А вы ее еще не написали? — язвительно осведомилась Света.
— Нет, Пал Никанорыч дал мне три дня. А я решила воспользоваться этим, как говорят журналисты, информационным поводом, чтобы высказать свое мнение об обстановке в отделе. Например, если мне нельзя делать левые переводы, можно ли мне делать контрольные работы для творожковских шлюшек? А?
Она оглянулась на Свету, которая так и стояла у открытого шкафа, полуодетая.
— Или можно ли считать служебным заданием написание любовных писем для вашей тетки? Это международный отдел или мастерская эротического романа?
Про эти события Света совершенно забыла. Контрольная для очередной Димкиной зазнобы пролежала у нее на столе два месяца. Несколько раз у них с братом доходило до крика, когда он в очередной раз напоминал ей об этой потертой брошюрке. И хотя контрольная была даже не вузовская, а каких-то второсортных английских курсов, Света не могла заставить себя взяться за нее и в конце концов спихнула Нине.
Теперь Света была выбита из колеи и взбешена.
— Не думаю, что Пеструху будет интересно об этом читать.
— Если об этом напишете вы — да, это будет неинтересно. Вы эту «телегу» даже чисто технически толком забацать не сумели — вон, три опечатки на полстраницы и формата нет. А я-то пописать горазда, сами знаете, так что Пал Никанорыча ждет очень увлекательное чтение и очень много нового. Ну, я думаю, он вас ознакомит…
Света, сидя за своим столом, со все нарастающим беспокойством слушала, как резво прыгают по клавиатуре Нинины пальцы, и мучительно соображала, имеет ли она право потребовать объяснительную для ознакомления. Наконец Нина закончила свою поэму в прозе и выдала ее на печать. Листов, судя по звуку, было аж четыре.
«И что ж она там такого наваяла — на четыре листа?!»
Света чувствовала, что готова вскочить, схватить с принтера эти омерзительные листки и прочесть. Но она сдержалась.
Нина взяла файл, засунула туда свое творение и, сказав медовым голоском: «Я спущусь в приемную, если не возражаете», вышла.
Тут Света придумала, что делать. Она позвонила секретарю Наташе и попросила черновские бумаги сразу Чебурашке не отдавать. Та согласилась, и, не дожидаясь, когда вернется Нина, Света бросилась вниз, соображая, как бы ей не столкнуться с Черновой у лифта, а хуже того — в приемной, если она там задержится.
В директорском предбаннике Света, холодея от ужаса, прочла, как Нина, кроме случаев с контрольной работой и любовным письмом, на целую страницу описывала то, как она, по заданию Светы, сочинила благодарственное письмо слесарю-гинекологу, латавшему ее износившееся дамское оборудование. Света со страниц объяснительной представала сексуально невоздержанной бабой, которая только и умеет, что раздвигать перед мужиком ноги, а вот с тем, чтобы связать два слова — не важно, русских или английских, — у нее большие проблемы.